Ник и Ясмина

Все дело в том, как именно говорила мама. Порой комплименты из ее уст звучали так, будто тебя окатили помоями, а не приятными словами.

– Она так себя и с вами ведет? – поинтересовалась подруга, продолжая с подозрением всматриваться в мое лицо. Лу чувствовала неладное, но я не могла допустить, чтобы она узнала.

– Конечно, нет, – я выдавила из себя натянутую полуулыбку. – У нее, видимо, был плохой день. Извини за это.

– Наверное, ты права, – она кивнула, – у всех случаются плохие дни. Однако, это не повод срываться на других.

– Я уверена, что в любой другой день все сложилось бы иначе, – мне хотелось добавить, что все могло быть еще хуже, и что Лу повезло услышать от мамы именно эти слова.

– Мне так не показалось, – Лу покачала головой. – В любом случае, Яс, я бы предпочла больше с ней не встречаться. От таких людей хочется держаться подальше.

– Но ведь она мама твоего парня.

– Это не делает ее особенной. Мне до сих пор не по себе от общения с ней. Почему я должна над собой издеваться?

– Издеваться? – у меня не укладывалось в голове, что за одну короткую встречу она обличила все то, на что я годами закрывала глаза.

– От людей, которые причиняют нам боль, лучше держаться подальше, – казалось, что каждое слово Лу предназначалось именно мне.

Я не рассказала ей о том, какая на самом деле наша мама. Просто потому, что не хотела выставить в плохом свете брата. Она не должна была подумать, что однажды в нем проявится подобная жестокость.

– Мой брат совсем не такой, – вырвалось у меня.

– Что?

– Он не причинит тебе боль, Лу, – заверила я ее, даже не подозревая, что ошибаюсь.

Наш с ней разговор помог до конца осознать, что все эти годы мама была неоправданно жестока, а я слишком долго ее оправдывала. Она год за годом уничтожала мой рассудок, пока от него не остались лишь обломки, которые мне уже ни за что на свете не собрать воедино.

Ник

Предполагалось, что после встречи с психотерапевтом станет лучше. Тогда почему у меня невыносимо зудит под кожей от непреодолимого желания исчезнуть прямо сейчас? Я хочу быть стертым с лица этой планеты. Неужели это мысли адекватного человека, вернувшегося с терапии? Точно нет.

Мы с Антоном условились, что увидимся снова на следующей неделе. Не знаю, надолго ли меня хватит. Он говорил правильные слова, помогал докопаться до сути произошедшего кризиса и искал вместе со мной выход из лабиринта. У меня не оказалось сил на сопротивление, и я довольно быстро сдался, позволив Антону вести меня в нужную сторону. Но придя домой в совершенно разбитом состоянии, я усомнился в его методах. Что если он сделает хуже? Что если вместо восстановления, он превратит руины в пыль?

Мама встречает меня не просто крепкими объятиями. Она внимательно осматривает мое тело, будто ищет на нем повреждения, которые я тщательно пытаюсь скрыть. Убедившись, что руки, ноги и голова сына на месте, она позволяет себе громко выдохнуть и поцеловать меня теплыми губами в лоб.

– Как ты? Как встреча с психотерапевтом? Как тебя встретили одногруппники, не докучали вопросами? А преподаватели? – кажется, ее сейчас разорвет от переизбытка чувств.

Мама тревожится слишком сильно, из-за этого у нее постоянно повышается давление и краснеет лицо. Видя, как все происходящее влияет на ее здоровье, я ненавижу себя еще сильнее. Удивительно, что решение наплевать на собственную жизнь кажется взвешенным и правильным ровно до того момента, пока ты не осознаешь, что вместе с тобой на дно идут и самые близкие люди. Как глупо было считать, что мое состояние не повлияет на родителей.

– Все хорошо, ма, не переживай ты так, – я беру ее за руку и веду на кухню, где за столом уже сидит отец. – Привет, па.

– Сын, – он кивает и продолжает ужинать.

– Ну, скорее рассказывай, я весь день не могла найти себя места. Все думала, как ты там, – мама неожиданно умолкает и опускает глаза. Она явно знает, что перегибает палку, но ничего не может с собой поделать. – Прости, ты только пришел, а я уже налетела с вопросами. Поговорим потом.

Я быстро переодеваюсь в домашнюю одежду, мою руки и присоединяюсь к семейному ужину. Родители трапезничают в абсолютной тишине, лишь иногда переглядываясь между собой. Теперь они постоянно теряются, когда мы оказываемся вместе. Раньше мы болтали без умолку: папа рассказывал жуткие истории с работы, а мама постоянно его одергивала. Я всегда увлеченно слушал отца и часто пересказывал его страшилки на стримах. Людям нравилось слушать о буднях полицейских и о тех кошмарах наяву, с которыми им приходится сталкиваться по долгу службы.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как папа взахлеб делился с нами новостями. Сможет ли он снова говорить со мной так открыто и свободно, как делал, не задумываясь, раньше?

– Как дела на работе, пап? – неожиданно для самого себя интересуюсь я.

Он мрачно хмурит густые темные брови и переводит взгляд на маму, будто ищет у нее поддержки. Выражение его лица так и говорит: «Избавь меня от этого полудурка за нашим столом». Я почти уверен, что папа окончательно и бесповоротно во мне разочаровался. Первое время после моего возвращения из больницы он выглядел напуганным и растерянным, а затем сделался абсолютно равнодушным. Будто в его сердце перегорела вся отцовская любовь, и ему больше нечего мне предложить. Лишь мимолетные пустые взгляды и бесцветные приветствия. Я до сих пор так и не понял, поведение кого из родителей ранит меня сильнее.

– У нас с папой на работе все по-старому, милый, – мама аккуратно накрывает мою руку ладонью, – лучше расскажи, как прошел этот день у тебя?

Я еще немного жду, давая отцу возможность ответить на заданный ему вопрос, но он продолжает сурово молчать.

– В универе все спокойно, никто не приставал с расспросами, – спешу я успокоить маму, пока ей снова не стало плохо. – С Антоном тоже нашли общий язык, следующая встреча ровно через неделю. У меня все нормально, ма.

– Я так рада это слышать, – в ее глазах блестят слезы, и она сильнее сжимает мою ладонь. – Это прекрасные новости, сынок.

Теперь мне известно, как выглядят слезы облегчения. Маме сейчас для счастья достаточно лишь знать, что ее сын жив, и что я продолжаю бороться. Видя такую искреннюю улыбку на ее лице, я вдруг осознаю, что больше этого не вынесу. Истязать себя – одно, но причинять боль ей – это уже слишком даже для такого дерьмового сына, как я.

– Думаю, мне нужно съехать.

– Что?! – мама роняет из рук вилку, и та со звоном падает на тарелку. Лицо отца при этом остается невозмутимым.

– У меня накоплено достаточно средств, чтобы содержать себя в ближайшие несколько месяцев.

– Да, но зачем? Почему? Мы тебя чем-то обидели? – мамин шокированный взгляд мечется от меня к отцу и обратно.

– Нет, мам, дело не в этом.

– Тогда в чем? Как ты вообще мог до такого додуматься, Ник? – она хватается за голову. – Ты же только недавно вышел из больницы.

– С того случая прошло почти три месяца, мне намного лучше, и я больше не хочу заставлять тебя волноваться.

– Думаешь, если ты будешь неизвестно где, мне станет легче? Ты точно задумал что-то нехорошее! – мама вскакивает из-за стола и в слезах убегает в другую комнату.

Я хочу пойти за ней, но отец тихо откашливается, привлекая мое внимание.

– Оставь ее, – спокойно заявляет он, – ей нужно свыкнуться с этой мыслью.

– Ей просто не все равно, – вырывается у меня, и папа снова хмурится.

– Думаешь, мне на тебя все равно?

– А что нет? – я усмехаюсь, глядя ему в глаза.

– Поверь, гиперопеку двух родителей ты бы точно не выдержал, – он позволяет себе расслабленно откинуться на спинку стула, чем вызывает у меня вспышку неконтролируемого гнева.

– Так ты сделал мне одолжение, когда решил вести себя так, словно я сдох в тот день?