Ник и Ясмина

So take my hand, don't be afraid

(Так возьми мою руку, не бойся)

This too shall pass, this too shall pass

(Это тоже пройдет, тоже наладится)

And we'll get through it all together

(И мы преодолеем всё это вместе)

Дома оказывается только Сава, мой старший брат. Он, лениво потягиваясь, выходит в коридор и окидывает меня подозрительным взглядом.

– Ты как-то рано.

– Что? – я ахаю и одним быстрым движением руки достаю из кармана куртки телефон и смотрю на время. Кажется, я ехала на слишком высокой скорости, раз добралась на двадцать минут раньше обычного. – Ой, да, нас отпустили немного раньше.

– Как дела в универе? – вроде как невзначай интересуется брат, но мне его расспросы уже порядком надоели.

– Нормально в универе. Тебе же нет никакого до этого дела, зачем спрашиваешь? – я нервно сбрасываю с себя сапоги и убираю их в платяной шкаф.

– Почему нет никакого дел… – я прерываю его, громко хлопнув в ладони.

– Сав!

– Да что не так-то, а?

– Ты ведь не это хочешь спросить.

– Да, – он тяжело вздыхает и опускается в небольшое кресло, – не про это, а про нее. Как она там?

– Там? – я сажусь в другое кресло напротив него. – С ней все хорошо, учится, пишет конспекты, ничего и никого вокруг не замечает.

– И…? – мне казалось, что Сава уже успел свыкнуться с мыслью, что они больше не вместе, но он раз за разом доказывает обратное.

– И встречается с другим, – заканчиваю я за ним. – Сколько ты еще будешь изводить меня этими расспросами? Неужели ты думаешь, что однажды она подойдет ко мне и спросит о тебе?

– Конечно, нет, ей плевать.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так. Лу не плевать, но после того, что мы с тобой натворили, ее можно понять. Я бы тоже послала нас далеко и надолго.

– Мы ничего такого не сделали, – в знак несогласия он скрещивает на груди руки.

– Ты ее обманул.

– Чтобы добиться ее. Разве это так плохо?

– Для нее – да, – я бескомпромиссно пожимаю плечами, потому что Лу предельно ясно высказалась на наш с братцем счет.

– Она злится на тебя, – Сава подается вперед, будто пытается меня получше разглядеть. – Хотя я до сих пор не могу понять, зачем ты наплела ей всю эту чушь.

– Это никакая не чушь.

– Ты совсем завралась, Яс.

– О чем ты вообще?

– Ты сказала Лу, что общалась с ней по моей просьбе.

– Все так и было, разве нет?

– Да, я несколько раз просил тебя подстроить нашу с ней встречу, но вы с Лу проводили вместе гораздо больше времени. Порой я возвращался домой и слышал, как вы громко смеетесь в твоей комнате, – он поднимается с места. – Может, я и облажался, начав наши с Лу отношения со лжи, но ты ничем не лучше. Я никак не пойму, зачем понадобилось разрывать вашу дружбу?

– Я лишь не хотела, чтобы она, – у меня не выходит договорить, потому что входная дверь открывается, и на пороге появляется мама с привычным рассерженным выражением лица.

Ник

Абсолютно лысый мужчина средних лес с непропорционально большими ушами сидит напротив меня в удобном кожаном кресле. В то время как я вынужден бомжевать на кушетке. Он предлагает прилечь, если так мне будет проще изливать наружу мысли и чувства. Но проблема в том, что ни в лежачем, ни в сидячем, ни в стоячем, ни в каком-либо другом положении желание говорить не появляется.

Его, моего психотерапевта, зовут Антон Владимирович. Он уже полчаса рассказывает о пользе таких встреч и о том, что совсем скоро я смогу полностью уйти от медикаментозной терапии, если прогресс станет внушительным, и длительное время не будет регрессий.

– Под регрессией вы понимаете мою новую попытку выброситься из окна?

– Да, именно это я и имею в виду. Мне приятно, что вы меня так внимательно слушаете, – отвечает Антон с совершенно непроницаемым лицом.

– Судя по вашему хладнокровию, вы достаточно насмотрелись на таких, как я.

– Допустим, – он даже не моргает.

– И чем обычно все заканчивается?

– Все люди заканчивают одинаково, Никита.

– Не называйте меня так, – я непроизвольно морщусь, – просто Ник.

– Хорошо, Ник, тогда я просто Антон и предлагаю перейти на «ты».

– Понял, это такой прием. Сейчас по записанному в вашем блокноте плану мы проходим стадию сближения.

– Правильно. А что, по-твоему, будет дальше?

– Дальше я рассказываю, что на меня нашло в тот вечер. Вы в ответ качаете головой, говорите мне несколько приятных и мотивационных слов. Я искренне благодарю вас за помощь, мы обнимаемся и расстаемся.

– А затем ты приходишь домой и завершаешь начатое, – он произносит это настолько холодно и отстраненно, что мне хочется чем-то укрыться от его стального взгляда.

– Ты грубый.

– А ты не такой проницательный, каким хочешь казаться.

– Ага, как же, – я фыркаю и отворачиваюсь, только бы не смотреть на его самоуверенную рожу.

– Думаю, ты и сам не понимаешь, что на тебя нашло в тот вечер. Ты умный парень, Ник. Если бы мог, ты бы решил этот вопрос иначе. Не довел бы себя до такого состояния, не подверг бы собственную жизнь опасности, – Антон поджимает губы. – Но мы оба видим: что-то пошло не так, и ты не смог с этим справиться. Думаю, все еще не можешь.

Я молчу, у меня не находится ни единой колкости, ничего из того, чем можно парировать. Все-таки существуют фразы, окончательно вбивающие гвозди в крышку приоткрытого гроба. Он отправляет меня в нокаут, и я вполне согласен с собственным поражением. Я потерял абсолютно все, не за что больше бороться. Единственное занятие, которое приносило радость, привело меня сюда. И ничего другого, ради чего стоило бы извиваться и сбивать руки в кровь, в моей жизни нет. Пусть меня закроют крышкой, я готов безропотно лежать здесь и дальше.

– Не хочешь рассказать, о чем ты сейчас задумался? – тихо интересуется Антон, вырывая меня из забвения, в котором я мысленно лежу глубоко под землей в деревянном гробу.

«Будь честным!» – неожиданно всплывает в моей голове. Она так отчаянно просила меня быть открытым. Я судорожно сглатываю образовавшийся в горле комок и тяжело вздыхаю. Так и быть, Лу, твоя взяла.

– Думаю о том, что мое любимое хобби чуть не лишило меня жизни. Может, ты расскажешь, как так вышло? Потому что лично я ни хрена не понимаю.

– Видишь ли, твое увлечение здесь ни при чем, – его уверенный тон меня раздражает, но любопытно узнать, что он скажет дальше. – Проблема в твоей самоидентификации.

– В моей чем? – я делаю вид, что понятия не имею, о чем он толкует, но Антон выгибает дугой бровь и предпочитает оставить мой вопрос без ответа.

– Творчество, Ник. Оно играет важную роль в осмыслении и определении личности. Знаешь ли ты, что человек считается человеком, когда осознает свою идентичность в разных сферах?

– Я думал, что человек считается человеком, если родился человеком, а не собакой или голубем, – мне кажется, что он вот-вот хлопнет себя ладонью по лицу и закатит глаза, но Антон хорошо держится.

– Лишь с биологической точки зрения, – спокойно парирует он.

– Какое все это имеет отношение ко мне? Творческим я никогда не был.

– Но твой канал, – я прерываю его.

– Моего канала больше нет.

– И все же, – не унимается надоедливый психотерапевт, – ты долгое время отдавал себя этому увлечению. В какой-то момент оно стало своего рода работой, не так ли?

– Это стало петлей на моей шее, которую хотелось сбросить. Что я, собственно, и сделал.

– Да, хорошо, наверное, было освободиться от такой ответственности.

– Ага, – киваю я, надеясь, что мы вот-вот закроем эту тему, но он неожиданно продолжает.

– Но что произошло, когда ты избавился от этой петли? – он, словно подводит меня к какому-то страшному осознанию, и мне определенно не хочется продолжать наш разговор.