Страница 1 из 7
Станислава Бер
Анхен и Мари. Прима-балерина
У граней любви острые края.
Балерина изящно закончила батман фондю и упала на сцену замертво. Её белоснежная пачка окрасилась кровью. Не бутафорской, нет, а самой настоящей – алой, алой. Мари ахнула и лишилась чувств. Театральный бинокль выпал из её рук и глухо ударился о ковровую дорожку.
Анхен даже показалось, что она почувствовала запах крови, хотя они сидели на балконе. Барышня не знала, что предпринять – сестру в чувство приводить или бежать на сцену. Благо господин Самолётов не терял самообладания, как некоторые романтические особы, неготовые к сценам насилия в непосредственной близости. Он пощупал пульс Мари и уложил её на пол.
– Анна Николаевна, mon cœur, Вы оставайтесь здесь и не давайте сестре вставать, а я сейчас узнаю, что произошло, – сказал Иван Филаретович и скрылся за шторкой выхода.
А как всё хорошо начиналось!
Театр начинается с выстрела
Господин Самолётов пришёл намедни на службу, не снимая пальто, подошёл к Анхен и протянул ей три желтоватые картонки.
– Вот, – сказал он без вступлений, загадочно улыбаясь.
– Что вот?
Она удивилась краткости обычно словоохотливого коллеги, но картонки взяла. Повертела их в руках и, пожав плечами, вопросительно посмотрела на чиновника сыскной полиции с модным пробором.
– Билеты, – всё также лаконично ответил Иван Филаретович.
Обычно печальные библейские глаза молодого человека излучали неподдельный восторг, как у щенка, заполучившего брошенную хозяином палку.
– Ну, билеты. Дальше что? Или слова Вы все на допросах растеряли? – спросила Анхен, с вызовом приподняв левую бровь.
– Ой, ради Бога, извините меня! Mon Dieu! Ошалел от радости, чушь несу несусветную, – опомнился он.
Господин Самолётов долгое время жил во Франции и сыпал французскими словечками, где надо и не надо. Наконец, он собрался, откашлялся в сторону, по-офицерски вытянулся в струнку и, склонив голову на бок, торжественно изрёк:
– Любезная Анна Николаевна, не соблаговолите ли Вы с сестрой составить мне компанию при посещении Императорского Мариинского театра завтра вечером?
Анхен, естественно, давно поняла, в чём дело, но минуту на раздумье взяла. Ну, не сразу же отвечать кавалеру согласием? Это неприлично, в конце-то концов.
– Соблаговолим, – ответила она кокетливо.
Пухлые губы молодого человека растянулись в счастливой улыбке.
– Merci!
Мари же запрыгала от радости, когда дома Анхен ей сообщила о приглашении.
– Проломишь пол, сестра моя, ведь весу в тебе много, – заметила она.
Ещё в детстве Анна Николаевна Ростоцкая решила, что поэтическое сложение звучит намного интереснее прозаического, поэтому в речи использовала такую форму изложения мыслей. Сначала это удивляло окружающих, но со временем все привыкали. Эта странность придавала ей некий шарм.
Мария Николаевна Ростоцкая, сестра-близнец Анхен, известная любительница сладкого и малоподвижного образа жизни, прыжки прекратила, подошла к сестре и по-девчачьи пихнула её в плечо.
– Сие тебе за дерзость! Вес у меня нормальный.
Но тут же кинулась на шею и сердечно обняла.
– А сие за что? – удивилась Анхен.
– За то, что приняла, наконец, ухаживание Ивана Филаретовича и согласилась идти с ним в театр! Я ведь верно понимаю твоё согласие?
– Неверно. Ничего сие не значит. Просто приглашение, просто балет, – буркнула Анхен и ушла к себе.
– Да и вообще это так замечательно – поход в театр! Мы сто лет там не были. Наверно, со времён учёбы в Смольном институте, – успела крикнуть ей в след Мари.
Дел сёстрам теперь предстояло много. Из скудного гардероба надлежало выбрать наряды, подходящие к остаткам фамильных украшений и продумать причёски. Анхен, разумеется, остановилась на вечернем платье цвета зрелой вишни, бордовых перчатках по локоть и рубиновых серьгах. Она обожала красный цвет. Он оттенял её смуглую кожу, да и карие глаза только выигрывали от такого сочетания.
Мари надела нежно-голубое платье под комплект из аквамарина, который ей подарил папенька. Она любила отца и серо-голубые оттенки в одежде. В минуты волнения тёмно-синие глаза Мари превращались в васильки, яркие, с пёстрыми вкраплениями. Хоть этого мало кто замечал под очками.
В Мариинском театре давали балет-феерию в трёх актах с прологом Петра Ильича Чайковского.
– Спящая красавица, – выдохнула Мари, когда они уселись на места. – Кто бы мог подумать, что мы будем вот так сидеть с тобой и смотреть новый балет. Премьера была только в январе! Правда, это замечательно?
– Недурно, – скупо сказала Анхен.
Сама же художница засмотрелась на оформление зрительного зала – не красный с золотом, привычный для императорских театров, а цвет морской волны – синий бархат, лазурь, голубые просторы. Анхен обратила внимание на люстру и плафон с изображением двенадцати нимф в окружении амуров. Нужно непременно всё запомнить, а после зарисовать!
– Иван Филаретович, спасибо Вам за приглашение, – обратилась к коллеге сестры Мари, наклонившись вперёд, потому что Анхен, сидевшая посередине, загораживала ей столь щедрого и столь привлекательного молодого человека.
– Да что Вы, Мария Николаевна?! Confusion! Это я должен благодарить Вас, что составили мне компанию, – изрёк господин Самолётов, тоже наклонившись вперёд.
– С балкона даже лучше видно, чем из партера, – продолжила Мари.
– Позже любезностями обменяетесь. Занавес поднимается! – зашикала на них Анхен.
Барышня, без сомнения, лукавила, принимая безразличный вид. В душе она ликовала – и театр ей нравился, и балет. Что уж там скрывать, и Иван Филаретович пришёлся ей по сердцу, но принципы, те самые железные, негнущиеся под гнётом, были ей ещё милее. И пока принимать ухаживания симпатичного молодого человека она не собиралась. Пока. А может и вовсе. Впрочем, она уже сама не знала. Думать сейчас об этом решительно не хотелось. Начинался пролог!
Занавес открылся. По зрительному залу прокатилась волна восхищения. Великолепные декорации дворца короля Флорестана поразили зрителей. Придворные ждали королевскую чету, и вот она, наконец, появилась. Няньки вынесли колыбель принцессы. Прибыли гости – сказочные феи.
– Бог ты мой! – не удержалась Мари. – Что это за страсти Христовы?!
Анхен её понимала – в след за светлыми феями на сцену выползла повозка неприглашённой феи Карабосс. В повозку она впрягла чёрных крыс.
– Мерзость какая! – продолжала впечатлительная Мари.
Дворецкий, забывший о приглашении, умолял о прощении, но злобная фея, вырвала у него волосы и бросила их крысам на поедание.
В этот и так трагический момент из-за кулис, пошатываясь, на сцену вышла балерина, вытащила из-за спины пистолет и выстрелила в одну из фей. Сама свалилась на пол, подёргалась и замерла навечно. Фея-балерина изящно закончила батман фондю и тут же упала на сцену. В след за ними лишилась чувств сестра-близнец Анхен – Мари Ростоцкая.
Что тут скажешь? "Прекрасно" начинался вечер, который обещал быть приятным.
* * *
Анхен оглянулась по сторонам. Таких как Мари в зрительном зале оказалось немало. Тут и там кавалеры хлопотали подле поникших дам. Многие спешно собирались и в ужасе покидали место смерти.
– Мария Николаевна, голубушка, как Вы себя чувствуете? Вам лучше? – спросил господин Самолётов, влетевший на балкон.
Мари, бледная, с чуть приоткрытым ртом, едва кивнула.
– Ну, слава Богу! Там доктор Цинкевич приехал. Идёмте. Он Вас осмотрит.
Иван Филаретович подал ей руку, и Мари ничего не оставалось, как последовать за ним в партер. Анхен, естественно, устремилась за ними.
– Ничего страшного. Вам нужно пить больше воды и есть меньше сладостей. Ха-ха! – заявил после осмотра доктор Цинкевич в своей излюбленной манере неуместно смеяться.