Страница 52 из 141
В той, конца 80-х нищей стране, трудно было найти ход удачнее: Ельцин понял это давно, еще со времен секретарства в МГК, когда устраивал показные хождения в народ и катания на автобусах в стиле Гарун-Аль-Рашида. Если ему требовалось уволить кого-то из партийных чиновников, в ход обязательно пускались обвинения в барстве и непозволительной роскоши; излюбленный ельцинский дуплет – одним махом он уничтожал неугодных и повышал собственную популярность.
Сняв, например, с работы второго секретаря Октябрьского райкома Данилова, он тут же сообщает притихшему пропагандистскому активу:
«Квартиру в многоквартирном доме он отгрохал себе барскую, с персональным камином и персональной дымовой трубой, пронизавшей весь дом. Таким князьям не место в партии! На партработе должны работать кристально чистые люди».
И растроганные активисты хлопают альтруисту-бессребренику, не жалея ладоней. Откуда ж им знать, что лет через десять секретарь Данилов с жалким персональным камином будет смотреться на общем чиновничьем фоне нищей церковной мышью…
«Он был “неукротим”, – рассказывал позднее Егор Лигачев. – Начал с того, что пытался прикрыть поликлинику, обслуживающую писателей, школы с углубленным изучением иностранных языков. Пришлось поставить эти прожекты на Секретариат ЦК, и они были отвергнуты, как вредные, демагогические. Ельцин, как человек амбициозный, властолюбивый, не смог признать ошибочность своих действий и продолжал в том же духе…»
В предыдущих главах я уже упоминал, что до переезда в Москву ни о какой борьбе с привилегиями Ельцин и не заикался. Да и работа его в должности секретаря МГК не располагала к аскетичному образу жизни: элитная квартира, роскошная дача, пайки. Ни от одного из этих благ, пока был он у власти, Ельцин, кстати, не отказался, хоть и уверял позднее, будто многократно на Политбюро предлагал ликвидировать ненужные привилегии.
(«Он и на даче жил, даже когда ушел после ноябрьского пленума Московского горкома. За ним осталась черная “Чайка”, и мы с его мамой и Наиной Иосифовной садились в ту “Чайку” и ехали в кремлевскую больницу, где он лечился, – свидетельствовал позднее Михаил Полторанин. – Он никогда против этого по-настоящему и не боролся, только в политических целях. И для себя оставлял все привилегии, считая, что ему это положено».)
Но время диктует новые условия. Теперь он вынужден то и дело устраивать показательные выступления, дабы подчеркнуть ленинскую свою скромность.
«Моя супруга ходит по магазинам и ничего! – восклицает он на встрече со слушателями Высшей комсомольской школы в ноябре 1988 года. – Едим колбасу, правда, предварительно надо глаза зажмурить. Считаю, что нехватку чего-то у нас в равной степени должен ощущать каждый».
«Состою на учете в районной поликлинике, – гордо сообщает он годом позже, в интервью журналу “Родина”. – Как-то простудился, температура 39. Участковый врач выписала рецепт, но попробуй купить лекарство. Жена обошла с десяток аптек, нет антибиотиков, и все тут! Врач посоветовала: “Борис Николаевич! Да обратитесь вы в 4-е управление, вам всегда помогут…” Нет! Категорически нет! Лечился домашними средствами».
А вот другой образчик его тогдашнего творчества. В так и не опубликованном интервью, данном в сентябре 1988 года, опальный трибун заявляет:
«Слишком много людей, которые привыкли, понимаешь, быть в этой элите, что ли, и пользоваться этими благами и так далее. И надо, чтобы как-то пришел на смену им народ совершенно чистый, нравственно чистый, абсолютно преданный партии, и люди, которые были бы перед людьми абсолютно чисты и могли бы смотреть глаза в глаза».
Под «нравственно чистым народом» Борис Николаевич, несомненно, имеет в виду себя. А как иначе, если жена ходит по магазинам и самолично штопает ему прохудившуюся одежду.
(Наина Иосифовна, в одном из первых своих публичных выступлений, на голубом глазу рассказывала, что супруг, подобно Ленину, носит один и тот же костюм, и ей все время приходится латать подкладку, а также… штопать носки.
Вообще, аналогии с Ильичем в те годы Ельцину очень нравились. Свои хождения в народ он любил – ненавязчиво – сравнивать с ленинской доступностью. В первом же интервью Борис Николаевич говорил даже, что «в Ленина были выпущены пули именно в тот момент, когда он после выступления перед рабочими возвращался с завода Михельсона».)
Апофеозом этого демонстрационно-показательного аскетизма стал документальный фильм, снятый в 1989 году по сценарию придворного баснописца Юмашева (о нем разговор еще впереди). Дружная, советская семья, скромно и непритязательно одетая (ни о каких бриллиантах и заграничных особняках она еще и не помышляет), и столь же скромный ее глава в затрапезном костюме-тройке, поправляющий щетки на лобовом стекле «Москвича». (В действительности Ельцин водить машину не умел, но слишком хороша была эта картинка .) Они – такие же, как и каждый из нас, только еще чище и лучше, потому что болеют за всю страну, не жалея себя.
О том, что скрывалось за парадным фасадом ельцинской скромности, избирателям узнать было не суждено. Кроме тех немногих, кто жил с Борисом Николаевичем по соседству, и собственными глазами имел возможность эту самую скромность наблюдать: например, в обличье инспектора ГАИ, который специально был поставлен посреди улицы Горького, дабы перекрывать движение, когда Ельцину приспичит пересечь две сплошных, выезжая из дому.
В этой связи крайне занимателен рассказ бывшего пресс-секретаря президента Павла Вощанова, описывающий эпизод раннего ельцинизма (1989 год).
«Однажды мы вылетали в Японию. В аэропорту “Шереметьево-2” он спрашивает: “как пойдем – через депутатский зал или как рядовые пассажиры?” И сам же решил: пойдем как рядовые. А то журналисты увидят в депутатском зале и подумают, что Ельцин только на словах борется с привилегиями. Прошли через обычную стойку, вошли в салон самолета, и тут я получил серьезную взбучку от Бориса Николаевича. Оказывается, билеты у нас были куплены не в первый класс, а в экономический. То есть мы должны были лететь как рядовые пассажиры. Я ему говорю, так мы вроде как живем теперь без привилегий. Он мне отвечает, дескать, соображать надо: в самолете журналистов-то нет, можно слегка и расслабиться».
No comments.
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ
Импульсивность – ситуативность, непоследовательность, способность выйти за рамки стандартных схем действий, в крайней степени – гибкость моральных суждений, хаотичность.
Между прочим, в запале борьбы за социальную справедливость, никто так и не задался очевидным, казалось бы, вопросом: а какие, собственно, привилегии полагались ненавистным членам Политбюро? Скажем, тому же треклятому Лигачеву?
Преинтереснейшие, скажу вам, сведения.
Егор Кузьмич Лигачев, по собственному его признанию, получал зарплату в 1200 рублей, спецпаек, имел персональную автомашину, охрану из трех человек, квартиру улучшенной планировки. Персонально закрепленных самолетов членам Политбюро не полагалось. Личной дачи – тоже: исключительно казенная, причем, после ухода в отставку или в случае смерти, ее необходимо было сдавать. (О выкупе госдач за три копейки никто тогда и не помышлял.)
Нетрудно сравнить этот «райский набор» с благами, которыми пользуются сановники нынешние. Что называется, найдите десять отличий.
Бедные мы, наивные люди! Мы ведь искренне верили, что как только придет Ельцин к власти, разом наступит эра великого равенства и социальной справедливости. Министры станут лечиться в одних поликлиниках с простыми работягами, а их жены – стоять в общих очередях. Персональные автомашины – членовозы – исчезнут как страшный сон. 4-е управление Минздрава – демократы ненавидели его не меньше, чем 5-е управление КГБ – мгновенно будет упразднено. Элитные правительственные дачи – отойдут детдомам и туберкулезным санаториям.
Заповедные дачи – это был особо излюбленный конек Бориса Николаевича. Почти на всех встречах с населением в обязательном порядке он рассказывал, в какой непозволительной роскоши прозябают наши вожди; о четырех горбачевских дачах, которые обошлись бюджету в десятки миллионов рублей, тогда как у страны не хватает денег на одноразовые шприцы, и детей колют «ржавыми гвоздями».