Страница 7 из 10
И только этот кэмпинг был обитаем. Он был обитаем, потому что, как и пустыня, оказался вне времени. Немолодая женщина, худая, с суровостью в глазах и короткой стрижкой, две собаки, три кошки с немигающими глазами, и старик-бедуин, хотя и не такой уж и старик, встречали нас там. И чем больше минут ссыпалось через песочные часы на администраторской стойке, тем больше кэмпинг проникал в моё сердце, как будто собираясь остаться неизменно и навсегда где-то на его окраине.
Простые столы, очень простые соломенные бунгала и сотканные из маленьких ракушек и камушков слегка покачиваемые бризом занавеси. Этим что ли – тканием из камушков, нанизыванием ракушек – занимаются хозяйка и бедуин, когда здесь никого нет? Ну да, наверно, этим и занимаются. Шум моря и тишина. После обеда – простых, но очень вкусных лепешек, риса с овощами, хумуса и сладкого обжигающе горячего бедуинского чая – мы пошли бродить. Дошли до соседнего отеля. Раскрытые двери, пыль, песок и паутина на брошенных в номерах кроватях и стульях, где-то разбитые окна, а где-то совершенно нетронутые. Странно было смотреть, как песок заносит то, что когда-то было шумным и обитаемым. А ночью звезды блистали так ярко и так низко, как в детстве в Сирии. И тишина, казалось, подсвечивается этими звездами.
А наутро после пранаямы… Пранаяму вел тогдашний мужчина Косатки. Так вот, после пранаямы, у нас было погружение на время, и, видимо, тишина, ракушки, звезды, хозяйка и бедуин подействовали на меня. Потому что, уйдя под воду, я растворилась… Ни мыслей, ни желаний – прозрачность, пузырьки воздуха, солнечный свет в зеленоватой толще, водоросли, песок. Тишина. Покой.
– Две минуты пятьдесят секунд, – сказала мне Косатка, когда я вынырнула, – молодец.
А я ещё некоторое время молчала, продолжая быть водорослями, светом, морем и только потом поняла. Я провела без дыхания две минуты пятьдесят секунд, хотя до этого никогда не могла задержать дыхание больше, чем на одну минуту!
Ух, я выдохнула и вдохнула. Щёки мои порозовели. Саша смотрел на меня и улыбался. А все-таки права была моя мама. Как в воду глядела. Лучше бы не было этой пранаямы.
Глава 8. Трава-поебень и поцелуй бармена
Утром на занятия с детьми я надела длинное в пол бело-зеленое платье в цветочек, привезенное мамой в чемодане. Наверное, платье времен её молодости? На ноги нацепила грубые красные треккинговые сандалии. Взглянула на себя в зеркало: колхоз, но привлекательный!
На занятии мы хохотали с детьми, как безумные. Занятие шло по главе, где Ши надо спуститься по скалам к океану, и я устроила ребятам целую полосу препятствий. Пройти по камушкам на клумбах, переплыть бассейн, пролезть под забором, а в конце ещё станцевать свой танец. Ох, дети так увлеклись. Глаза засияли, щёки раскраснелись. Как же они раскрылись за эти семь дней наших занятий и совместных походов. Дочка Ирины из Москвы стала китихой, и вчера во время поездки бесстрашно, она ведь китиха, проплыла от берега за мной к маленькому островку. Ирина вначале кричала и материлась, куда она поплыла без спроса, слава богу, дочь её не услышала. Затем, когда мы с девочкой доплыли обратно, Ирина обняла меня: «Я и не знала, что моя дочь так может!»
А Макатор наконец-то начал снимать свою провокаторскую защиту, и оказался тонким, талантливым и ранимым ребёнком. И они так дружны с Глебом, сыном Вики. А ещё Макар очень круто рисует. Вчера раскрылся ещё один подросток – Тихон. Он расплакался о том, что к нему одни требования, везде и всюду: математический класс, шахматы, плаванье, ещё и дома пристают. И никто иной, как Макар его начал утешать. Я почувствовала, что мы теперь одна команда. Макар, морской конёк, да он выбрал себе морского конька, который живёт только в чистой воде. А Вася и Елена Николаевна – дельфины, они какое-то удивительное целое и общаются между собой телепатически. Кстати, пару дней назад мы с ребятами устроили упражнение на развитие телепатии. Мне кажется, я считала это с Васса и Елены Николаевны: то ли придумала это занятие, то ли они мне его телепортировали. Я поставила всех в пары и дала задание загадывать по очереди вначале фрукт, потом цвет, представлять это, а напарник должен был угадывать. О, это было круто, у нас реально начало получаться видеть то, что видит напарник.
А после прохождения препятствий детям нужно было объединиться в команды и сделать каждой команде своё кафе. Придумать название, написать меню, нарисовать, как всё устроено в кафе и сделать одно блюдо из фруктов и сухофруктов. Вот это был полёт фантазии. Мой Максим объединился с дочкой Иры, видимо, она напомнила ему его подружку Машу из Мексики, и они вместе придумали, что у них в кафе всё должно было быть живым: ножами работали скорпионы, тарелки были из кокосовых орехов, разносили блюда белки и бабочки, а столами были черепахи. Макар с Глебом нарисовали шикарную картину кафе, а Макар среди посетителей изобразил автопортрет своего конька, курящего трубку.
Когда я вернулась с занятия… обед через пятнадцать минут… машинально снова подбежала к зеркалу в номере. Посмотрела на себя и вдруг остановилась. Господи, какая я красивая. Каждый раз после занятий с детьми или взрослыми, когда мне удаётся погрузить их в поток творчества, любви и чистой радости, я как будто преображаюсь, становлюсь какой-то божественно красивой. И каждый раз сама этому поражаюсь. Что делает меня такой? Румянец, какой-то особенный блеск в глазах, который появляется после занятия, или моя внутренняя раскрытость в этот момент? Ох, но какая же я растрепанная! Надо попросить Машку меня причесать, пусть сделает мне какую-нибудь свою фирменную причёску, она у нас мастерица по этой части. Я выскочила из своего номера в… Александра. Он шёл к столовой, но голова его была повернута к моей двери. И снова он слегка покраснел, опустил глаза, поднял, снова опустил и снова поднял, и его лицо непроизвольно осветила улыбка.
Мы улыбнулись друг другу, на секунду он остановился:
– Доброе утро, – и только потом пошел дальше.
А я глядела ему в спину, зная, что он знает, что я смотрю. И только, когда он вошёл в столовую, я забежала в соседний номер, который моя подруга Маша делила с нашей тренером йоги, Сашкой.
– Маша, заплети меня, пожалуйста!
– Ага, – Маша или Дегтяша, как я её ласково звала, сокращая фамилию, вышла из душа в коротком белом полотенце. За те несколько дней, что мы здесь, она успела загореть чуть ли не до черноты, что очень шло её стройной и невысокой фигурке. Пока Маша сушилась феном, я осматривалась и кончиками пальцев охлаждала полыхающие щёки. Сразу видно, женское царство! Тумба заставлена тюбиками и флакончиками. Россыпь пачек ароматного крымского мыла. А стол у окна, ну надо же у них и стол есть, а у нас в номере ни черта, кроме двух рассохшихся шкафов и кроватей… так вот стол одуряюще благоухал зелено-розовым стогом чабреца.
– Кто это чабреца столько насобирал?
– Сашка вчера. Ты же знаешь эту историю, нет?
Дегтяша подошла ко мне, прохладная, пахнущая лавандой и чем-то прекрасным цитрусовым, на ходу закалывая шпилькой волосы. Усадила меня на кровать, быстро и ловко собрала и тут же снова разделила расческой мою копну на пробор. Я просто млею, как она это быстро и легко проделывает, а Маша уже плела мне две сложносочинённые косы, чтобы потом соединить их в одну, и язык её не умолкал ни на секундочку.
– Сашка вчера эту кучу насобирала за час с утра, а днем на гору пошла Юля, ну, которая из Москвы, мама двух дочек, тоже собирать. Я сижу, кофе с Сашей пью в столовой, и тут Юля заходит, такая довольная, улыбчивая. Я, говорит, столько чабреца насобирала, столько чабреца! А ты, говорит, Сашечка, много?
– Я так, маленечко.
– А я очень много!
И тут она берет и перед нами на стол с гордостью высыпает две крошечные горсточки травы. Мы как давай хохотать.
–Да уж куда москалям угнаться за сибиряками! – рассеянно смеюсь я.
Маша протягивает мне зеркало: «Готово!», потом достает тёмный бутылек, и оттуда этот дивный цитрусовый аромат.