Страница 7 из 11
В деревне нас загрузили хозяйственными делами – мы поливали грядки водой, предварительно натасканной из речки в необъятные бочки, собирали созревшую вишню, часами раскачиваясь на деревьях, или “обрядившись в чистое”, ходили в магазин за хлебом. Да мало ли работы в крестьянском хозяйстве! Так что на речке, где обычно купались и дети, и взрослые, появлялся лишь к вечеру, переделав все дела.
Иногда замечал на себе заинтересованные взгляды деревенских ровесниц и даже девочек моложе, но что мне до них. У каждой уже был друг, который смотрел на нее как на собственность. И даже за невольный ответный взгляд, можно было легко схлопотать от крепенького пятнадцатилетнего паренька, взращенного на свежем воздухе и натуральных продуктах. Я не боялся драк и мог за себя постоять. Вот только было бы за что сражаться.
Зато маленькие “ничейные” девочки были от меня без ума. Стоило появиться с младшим братом на речке, как сбегалась вся детская “колдыбаня”. Две-три девочки непременно повисали на мне, требуя их “покрутить”.
– Это мой брат! Отойдите от него! – возмущался пятилетний братишка.
– Да не съедят они меня, – успокаивал его, – Сейчас пойдем делать крепость.
И мы делали крепость из песка, а потом бомбили ее песчаными “снарядами”, пока не разваливали до основания.
А потом я учил всех разом “плавать” руками по дну, а тех, кто постарше даже нырять. И они плавали и ныряли, пока не становились синими и в пупырышках, как дешевые утки.
Вытащить малышей из воды можно было только хорошей сказкой. А для начала, чтобы согрелись, показывал гимнастические упражнения. И очень скоро вся моя детвора легко ходила колесом и кувыркалась в луговой траве и песчаных дюнах нашего деревенского пляжа.
Это ли ни популярность. Появились и любимчики – несколько способных ребят, которые все хватали на лету.
– Я тебя очень люблю, Толик. А ты? – обняла меня однажды одна из таких девочек.
Этого мне только не хватало. Мгновенно вспомнил свою подружку Людочку, которая даже не попрощалась. Неодолимо захотелось в Харьков. И зачем только затеял эту физкультуру? Начал ради младшего брата. А где он теперь? Носится где-то с такими же малышами. А я, старший брат, должен играть в любовь с доверчивой малышкой.
Но, лето неумолимо подвинулось к концу.
– Ты меня любишь, Толик? – с грустью спросила девочка в день расставания.
– Конечно, люблю, Ниночка. Ты моя лучшая ученица, – ответил ей.
– Обманщик ты, Толик. Уедешь в город и сразу забудешь.
– Никогда не забуду, – ответил тогда ей и не обманул, судя по этим строкам.
А как же переходный возраст? Он все еще будет напоминать о себе сумятицей в голове и чередой нелепых метаний. И пройдут годы, прежде чем в моей жизни наступит главный праздник юности – ВЕСНА ПЕРВОЙ ЛЮБВИ. Но, он наступит. Наступит непременно. Ты жди его, Людочка. Обязательно жди.
Глава 3. Хористы!.. На хор!
Ну, все. До конца урока пятнадцать минут. Пора складывать портфель. Вот-вот за нами придут. Точно. По ним хоть часы сверяй.
– Хористы!.. На хор! – объявила стремительно влетевшая в класс завуч младших классов, – Быстренько-быстренько, ребята, с вещами к доске. Не прячьтесь, не прячьтесь. И под партами найду! Все равно всех доставлю.
Выхожу одним из первых. Завуч смотрит на меня, потом в свои листки – списки хористов школьного хора:
– Зарецкий, а тебе не надо, – вдруг удивляет она.
Солисту хора и не надо? Странно. Перепутала, похоже. Пять лет было надо, а теперь не надо? Конечно, сам виноват, заболел не вовремя, но ведь уже почти выздоровел.
– Почему это мне не надо? – упавшим голосом спрашиваю завуча.
– Не знаю. Софья Ефремовна так распорядилась.
– Пойду, спрошу, – остаюсь у доски с хористами нашего класса.
– После уроков спросишь. А сейчас садись на место. Все-все, ребята, пошли, – сгребает она в охапку горстку одноклассников и выталкивает за дверь, где уже ждет конвой из пионервожатых и родителей.
Все, как обычно, как все пять лет моих занятий в школьном хоре. Сейчас кто-нибудь из ребят рванет к лестнице, а там наверняка в засаде парочка вожатых. Беглеца отловят, вернут в строй, пожурят, но “добычу” из рук не выпустят.
Нет. Бежать надо не так. Нельзя делать резких движений. Шаг в сторону, и ты за узенькой колонной. Этого не ждет никто. Стой тихо, пройдут мимо, даже не заметят. А потом спокойно иди, куда хочешь. Проверено.
Два урока просидеть на хоре после обычных школьных занятий это надо быть или дураком, или фанатиком. Я ни то, ни другое. Но, сбежав тогда, все же пошел на хор. Один. Без конвоя.
Как же я попался в эти сети? А сейчас вот даже переживаю, что не взяли на хор.
А все началось во вторую неделю нашей учебы в школе. Нас, первоклассников, построили парами и куда-то повели. Оказалось, в школьный зал.
Всех рассадили в конце зала и по одному стали отправлять куда-то в первые ряды. Вызвали меня, я подошел к завучу, а вскоре, по ее команде, впервые поднялся на сцену и оказался у рояля, где сидели две незнакомые женщины.
– Что будем петь? – спросила сидевшая за роялем.
– Ничего, – не задумываясь, ответил ей, ведь до сих пор был лишь слушателем.
– Почему? – удивилась та, – Разве ты не пел в детском саду?
– Я не был в детском саду, – честно признался ей.
– А песни хоть знаешь? – спросила пианистка. Песни я знал и даже любил, но вот петь самому мне и в голову не приходило. Я неопределенно пожал плечами, – Вот что значит, уличное воспитание, – сердито заметила пианистка другой женщине, похожей на учительницу.
– Стишок запомнить сможешь? – спросила та, что учительница. Я кивнул, – Слушай внимательно. Мой Лизочек так уж мал, так уж мал, что из крыльев комаришки сделал две себе манишки, и в крахмал, и в крахмал! Повтори, – попросила она.
Я рассмеялся от души – более глупых стихов еще не слышал. А на меня сердито смотрели уже обе. Пришлось повторить.
– Молодец, – похвалила учительница, – Память хорошая. Теперь слушай, – и она вдруг запела приторно-сладким голоском, – Мой Лизочек так уж ма-а-ал, так уж ма-а-ал. Теперь повтори.
Еле сдерживая смех, вдохнул побольше воздуха и то ли пропел, то ли прокричал:
– Мой Лизочек так уж ма-а-ал, так уж ма-а-ал!
– Молодец. Слух есть. И голосок хороший. Но зачем так громко? Не надо громко. Все, иди, – отпустила она.
Не сдерживая смеха, ринулся в зал, но меня перехватила завуч и усадила в первый ряд:
– Прекрати смеяться. Сиди тихо. Никуда не уходи, – сердито прошипела она.
Сидеть одному было скучно, а не смеяться было невозможно – со сцены то и дело доносилось: “Мой Лизочек так уж ма-а-ал, так уж ма-а-ал”, – то в исполнении учительницы, то эту чепуху пел очередной одноклассник.
И кто такой этот Лизочек? Имя девчачье, а говорят как о мальчишке. Крылья у комара оторвал, живодер несчастный. Да еще сварил из них манишки в крахмале. Что за манишки? Не хотел бы я пить кисель с манишками из комариных крылышек.
Вскоре в первом ряду нас стало двое, потом трое, а когда в последних рядах уже совсем никого не осталось – аж шестеро. И вот, наконец, к нам подошла завуч, переписала фамилии и отпустила в класс.
Мы уже забыли об утреннем приключении, но на последнем четвертом уроке в класс вошли две женщины в красных галстуках, как у пионеров, завуч и преподаватель физкультуры.
– Хористы!.. На хор! – объявила завуч, – Все, кого в зале посадили в первый ряд, выйти к доске с вещами, – скомандовала она.
Наша шестерка, собрав портфели, обреченно встала у доски. Проверив по списку, нас вывели из класса и под конвоем повели в школьный зал.
– Принимайте новеньких, – сказала завуч женщине, стоявшей у дверей зала.
Та открыла ключом дверь, и нас запустили внутрь. Дверь за нами тут же захлопнулась, грозно щелкнув замком. А в зале уже сидели ребята, человек двадцать, явно старше нас.