Страница 8 из 15
Я не усидел на месте. Страх сгорал во всепоглощающем огне вместе с проектом торгового центра. Присоединившись к Аделине, я забыл, что не умею танцевать.
Блики плясали на фресках, придавая им причудливый вид. Ангелы в отсветах стали похожи на идолов. Было в этом что-то языческое. Коля, телефонный маньяк, испортил очарование вечера:
– Менты подоспели! – предупредил из кустов Николай. Я заметил, как мелькнули белые подошвы его кроссовок.
Нас ослепил яркий свет, а в ушах звенел вой полицейских сирен. Мы переглянулись с опаской, как застигнутые на месте преступления воры. Некстати хитрая улыбка озарила лицо Аделины. Она не боится, и я не стану.
Меня схватили, в один миг я очутился на земле, вернее, лицом в сырой траве. Земля попала в рот и нос, стали слезиться глаза. Руки шарили по моим карманам в поисках оружия. Рядом со мной положили и Аделину. Чьи-то руки тщательно ощупывали её тело.
– Не трогай её! – громко сказал я. Но из-за земли, что забилась в рот, получились едва различимые звуки, отдалённо напоминавшие человеческую речь.
– Что ты бормочешь, щенок? – гаркнул кто-то сверху и меня рывком подняли.
***
Нас доставили в ближайшую дежурную часть. Аделина не испугалась, гордо вскинув голову, она шла по коридору отделения. Держа её под локоть, рядом семенил страж порядка. Он оказался ниже невысокой Аделины и искоса поглядывал на неё. Меня вели следом с закованными в наручники руками. Я так и не успел убрать грязь с лица.
– Сначала дама! – полицейский пропустил Лину вперёд. В дверях она оглянулась. В её глазах я не разглядел смятения.
Полицейские составили протокол и задержали нас до выяснения личности, потому что мы не имели при себе паспортов.
Нас поместили в раздельные камеры административного задержания: меня в мужскую, Аделину в женскую. В каморке было темно, сыро и воняло плесенью. Грибок покрывал стены в углах, отвратительный запах гнили витал в воздухе. Помещение без окон не проветривалось. Я сел в самом углу на свободные нары. В приёмнике томилось двое узников. Потрёпанные, измождённые, они не походили на людей, вольных распоряжаться своей судьбой. Колоритные физиономии, конечно, не раз показывали в сводках криминальной хроники. Задержанные походили друг на друга как близнецы. Грубоватые черты лица, словно высеченные рассерженным скульптором, низкий лоб и лохматые брови, нависавшие над маленькими глазами, которые не выражали дружелюбия. Тонкие поджатые губы говорили о крайней жестокости. Оба одеты в одинаковые спортивные костюмы, что делало их почти идентичными.
– Стесняюсь спросить, вы братья? – не удержавшись, обратился я к одному из них.
По выражению лиц я догадался, что мой вопрос неуместен и больше ничего не спрашивал. Остаток ночи прошёл в тягостном безмолвии и сумраке. Оказывается, в таких помещениях свет выключают, но не полностью. Камера вдруг сделалась крохотной, будто спичечный коробок, и с каждой минутой становилась меньше. Скоро в каморку зайдёт инквизитор и учинит допрос.
Один близнец устроился на нарах спать, другой кинув на меня хмурый взгляд, уселся на противоположной стороне. Он закрыл глаза, и я услышал мерное сопение. Уныние нахлынуло тяжёлой чёрной волной. Я не смог уснуть, сколько ни старался, да и как можно спать в подобных обстоятельствах? Близнецы, видимо, не раз бывали в передрягах, поэтому тихо заснули. В такой ситуации сложнее всего оставаться наедине с собой. Как если бы я оказался на необитаемом острове, пережив кораблекрушение. Совершенно потеряв ощущение времени и пространства, я сидел не смыкая глаз, глядя перед собой. Близнец, тот, что расположился напротив, пошевелился во сне, сделал выпад рукой, будто дрался с невидимым противником. Наверное, он увлекался боксом. Его лицо испещрено шрамами, которые обычно получают в поединках.
Как там Аделина? А существует ли девушка? Быть может, это фантазия, порождённая бессонницей. Лина казалась нереальной, как и всё, что происходило накануне.
Тревожная ночь давала знать о себе. Мысли текли вяло, в них не было ясности. Я не предполагал, чем закончится эта авантюра.
Раздались первые раскаты грома. В камере, лишённой окон, я слышал лишь глухое эхо.
– А ведь прав Коля! – пробормотал я.
В ответ прозвучал рокот грозы, такой сильный, словно рядом кузнец ударил молотом по наковальне.
– Чёртов сукин сын! – выругался я, вспомнив позорное бегство друга.
6. Аделина
Часть ночи я провела в уединении, размышляя о случившемся. Волнения не было. Одиночество, даже принудительное, бывает полезным. Но отпущенное время тишины оказалось недолгим. Чьи-то крики и взрывы смеха спугнули робкое спокойствие.
– Руки убери! – воскликнула ярко накрашенная девушка, в юбке едва выглядывавшей из–под прозрачной блузки. – За всё нужно платить!
Поправив фуражку, полицейский втолкнул девицу в камеру. Это было явление первое. Занавес. Акт второй.
– Отпустите меня, – визжала ещё одна особа в таком же одеянии другого цвета. Её лицо, совсем ещё юное, спрятано под густым макияжем.
Два сержанта, подхватившие девушку под руки, не могли утихомирить её. Вакханка была пьяна и нетвёрдо держалась на ногах. В попытках отмахнуться от назойливых полицейских, она рухнула на пол и, словно беспомощная черепаха, упавшая на панцирь, завертелась на спине, продемонстрировав присутствующим кружевное бельё.
– Держи её, – жужжали, как комары, полицейские.
Самому ловкому из блюстителей закона удалось схватить её. Легко, как пушинку, он поднял девушку и завёл в камеру, усадил на скамью и приковал наручниками к решётке.
– Чтобы не поранилась, – коротко пояснил он.
– Заботливые сволочи, – прошипела девица, которую привели в начале.
Девушка трепыхалась, как пойманная и посаженная в клетку диковинная птица, затем замерла и уставилась мутными глазами в пустоту.
В явлении третьем, как и всегда в хорошей пьесе после кульминации наступает развязка.
Последней в камеру зашла ещё одна ночная бабочка. Спокойно и даже величественно, будто бы особа королевской крови, девушка опустилась на скамью. Дверь захлопнулась.
– Не шумите! – погрозив пальцем, сказал полицейский и ушёл, оставив меня наедине со жрицами любви.
Воцарилось молчание, и никто из нас не спешил нарушить его. Девицы являлись олицетворением запретного мира, о котором не принято говорить вслух. Женщины несчастны каждая по–своему. Беспросветное существование не доставляло им никакого удовольствия, и не нашлось никого, чтобы помочь выбраться из этой круговерти, которая со временем поглотит их.
Дождь усыплял не хуже колыбельной. Веки налились тяжестью, хотелось заснуть. В каморке сделалось тесно и душно. Девицы оказались весёлыми и разбитными. Их вульгарные шутки вызывали громогласные волны хохота.
– А ты, цыпочка, за что здесь? – нагловато поинтересовалась одна из троицы, сев поближе ко мне.
– Хулиганство, – невинно ответила я, инстинктивно отодвинувшись и вжавшись в стенку.
– Хулиганка, значит! У нас таких любят, – сказала другая, кинув многозначительный взгляд на товарку. Они дружно расхохотались, увидев в этой ситуации нечто забавное.
7. Арсений
Сквозь дрёму я услышал, как гомерически хохотали женщины в противоположном конце коридора. Их смех больше походил на кудахтанье кур. И я закудахтал, как курица. Иного развлечения в камере с двумя спящими близнецами не нашлось.
Всю ночь я не сомкнул глаз, считая минуты. Меня выпустили из камеры административного задержания ранним утром. Воздух был свежим после грозы. Как приятно после запаха тюремной плесени дышать чистейшим кислородом. Коля встречал меня у выхода. Он сконфуженно улыбался. А рядом с ним я заметил своего отца. Вид он имел мрачный, и я догадался, что меня ждёт взбучка.
– Доброе утро, – нарочито бодро поприветствовал Коля, пытаясь скрыть чувство вины.