Рождественская перепись

12.01.1937, вторник

Калев Янович Ыхве, благодаря стахановскому труду Оксаны, получил экономию времени, которое решил использовать с толком. Он отправился повидать семью, гостившую у тёщи в финской Hatsina, ныне Красногвардейске. Ыхве решил не говорить Рябову, куда на самом деле направляется. Вчера пришла телеграмма от Краваля. Он требует произвести сплошную сверку переписных листов с книгами сельсоветского учёта. А они с Рябовым уже сверили, не дожидаясь указаний. Нашли одного недоучтённого. Теперь можно к родным. Он ехал в поезде, полный предчувствий и тревожных мыслей. Его обеспокоили известия, полученные от Рожественской гостьи, и не меньше того волновался он о предсказании Афимьи. Что, если и правда, будет война? Псков слишком близко к границе. Если власти проявят беспечность, он будет захвачен в первые сутки после нападения. Нет, он не думал уклониться от судьбы. Тем более, гадание предвещает ему скорую гибель. Хоть Афимья и не сказала ему всего, он-то с детства знал значения карт девицы Ленорман. Он хотел уберечь родных. Они совершенно ни при чём. И он ни при чём. Ни при чём и Краваль, который, судя по рассказам Оксаны, пострадал в ходе чистки Управления народно-хозяйственного учёта. Он думал, что никакой серьёзной ошибки в переписи не могло быть. Судя по его участку, на котором выявлен лишь один случай недоучёта, никаких особых причин для назначения новой переписи не было. Всюду специально подготовленные люди. Руководство статистики с серьёзным стажем работы. Единственное, чего бы он не делал, так это не включал в вопросник пункт о религии. Этот вопрос, которого не было на предыдущей переписи 1924 года, взбудоражил людей. Ходили совершенно дикие слухи, будто бы верующих будут клеймить, преследовать и высылать в Сибирь. Были противоположные провокации: переодевшись попами, призывали записываться всех верующими, поскольку-де, тогда вернут церкви. Ещё говорили, что Гитлер скоро пойдёт на нас войной, и неверующих большевиков будет убивать в первую очередь. Но этот вопрос не мог породить недоучёт восьми миллионов человек. Если он не сошёл с ума и не находится в галлюцинаторном бреду, Оксана существует в реальности и говорит правду. Уж что-что, а распознавать правду он умел. Научился за годы продразвёрстки. Хорошо, врагов себе не нажил, потому что не выгребал у крестьян последнего и под расстрел не отправлял. Рябов Оксану тоже видел, в конце концов. Долго расспрашивал про ГТО. Недоверчивый. И хорошо. Надо бы наведаться в Морозовку, узнать, как там семья Смирнитских. Калев задремал, убаюканный хаосом мыслей и проснулся только от того, что поезд стоит. Гатчина! Он рванулся с места, успев выскочить на перрон в последний момент. Пройти земляную крепость, спуститься с холма, и вскоре он сможет увидеть своих дорогих Лотту и Микхеле.

Проводив начальника, которому приспичило поехать в краевой участок ни свет ни заря, Рябов закрыл дверь на крюк, зарядил печку и позволил себе в кои-то веки поспать по-человечески лишних пару часиков. Он улёгся на лежанку и какое-то время в дремоте поглаживал тёплые керамические плиты. В этом доме он знал каждый сучок на подоконнике, каждую трещинку в облицовке печи. Странно, что до недавнего времени не знал про пустоту под полом. Если кто-то там сделал тайник, а кому это делать, как не его родителям, – то там могли прятать что-то, не предназначенное для любопытных и жадных глаз. С этой мыслью он уснул, а, проснувшись, снова обнаружил в полу вывернутую половицу.

– Что ты будешь делать? Домовой, не кормлен ты что ли? Дедушка-соседушка, почто беспорядки чинишь? – Рябов слез с печи и на всякий случай заглянул в подпол. Там что-то виднелось, похожее на лист бумаги. Николай Иванович зажёг керосинку и спустился вниз. Подняв глянцевый прямоугольник, он не стал спешить наверх, а внимательно осмотрел всё вокруг. Вот здесь явно что-то лежало, в пыли виднелся отпечаток, похожий на след коробочки от чая, в которой мама хранила маленькие реликвии, связанные с ним: зубик, первые остриженные волосы, ложечку для причастия. Куда-то она пропала. Неужели мама спрятала её здесь перед отъездом? Предусмотрительно. Он обхватил рукой лагу для устойчивости и почувствовал в ней что-то странное – не то рукотворное углубление, не то проточенную жуками полость. Он осмотрел боковую поверхность лаги и увидел нечто вроде маленькой выдвижной дверцы, какие делают на школьных пеналах. Николай Иванович немедленно открыл повреждённую временем и насекомыми задвижку. Сначала ему показалось, что кроме следов мышиной жизни там ничего нет, но при ощупывании полости пальцы нашли твёрдый предмет. Схватив его, Николай Иванович ощутил такой стук сердца, что думал, не выберется назад. Выбравшись же, сразу узнал материнское кольцо. Он даже забыл про найденную фотографию и ходил с нею за пазухой по комнате, причитая "Мамочка моя, мамочка, ты не бросила меня, я знал, что не бросила!", пока фото не начало причинять ему дискомфорта. Тогда он, наконец, достал его из-под рубахи и положил на стол.

На фотографии была Ксана, кому ж быть, как не ей? В странной пёстрой одёже, с медалью на шее и букетом в руках. И волосы на месте, как положено женщине, уложены в аккуратный узел. Таких фотографий Николай Иванович не видел никогда: глянцевая, цветная, и люди на ней как живые. Он присмотрелся и увидел цифру 2014 на медали. Он тут же вспомнил найденный до этого блокнот, и глубокое сомнение в реальности жизни закралось в его душу. Цепляясь остатками разума за привычный мир, он снова обратил взгляд на серебряное материнское кольцо, по внутренней поверхности которого темнела гравировка "Спаси и сохрани".

– Спаси и сохрани, Господи! Убереги меня от всякого бесовского наваждения! – проговорил он вслух. Фотография при этом не исчезла. Более того, он обнаружил на её обратной стороне каракули "Мама вирнис" и заплакал. Он вспомнил, как каждую ночь в детском доме просил об этом боженьку. Вспомнил, как его, маленького найдёныша, плохо выговаривающего слова, спрашивали: "Как твоя фамилия?", а он отвечал: "Коя Ябо". И как покидал детский дом с фамилией Рябов, записанной "на слух", и как не стал её менять, посчитав, что с ней будет проще. Что же это? Выходит, Ксана – вот из этого времени, 2014? А Калев Янович, он знает об этом или нет? Почему он сказал, что это Аксинья из Морозовки? Она так представилась? Нет, нет, это всё невозможно, совсем невозможно! А если кто прознает? До вечера он отвлекался работой, которая то и дело стопорилась катастрофическими мыслями. Он дурно спал, и наутро чуть свет отправился в Морозовку.

13.01.1937, среда

Я задёргиваю занавеску, отделяющую женский угол и достаю из сумки тампон. Замечаю, что нескольких не хватает. Слышу шёпот с печки:

– Смотри, какие у неё патроны! Давай попробуем в батино ружьё вставить.

– Не, не тот калибр. Наверное, у спортсменов специальные ружья.

– А зачем тогда она их под юбку прячет? Странные патроны.

– Она попой стреляет, не слышал ночью, что ли?

Я ржу, не выдержав комизма этого разговора, и раскрываю своё присутствие рядом с полатями. Пацаны взвизгивают от неожиданности.

– А ну сдать патроны! Они у меня наперечёт! – командую я.

– Тёть, а зачем они?

– Потом расскажу. Только в ружьё не суйте, ладно? Они туда не подходят, можете всё испортить – и ружьё, и тампо…патроны.

Мальчишки нехотя отдают тампоны. Хорошо, что не вскрыли. Всё же страх перед разной заразой сидит во мне глубоко.

– Что ещё из моей сумки у вас? Ну? – забираю ключи от машины, от дома и от работы. Телефон они брать побоялись. – Зачем в сумке шарились? Не знаете, что нельзя чужое брать?

– А ты сама в мамкин сундук лазала! И в её одёже ходишь!

Возразить нечего. Прошу прощения, что взяла вещи Аксиньи.

– Раз я на вашу банду работаю с утра до ночи, должна же я получить небольшую зарплату? К тому же, родительскую кровать я не трогаю.