Учитель

– С чего вы так решили?

– Ты пишешь сочинения о любви, в которую не веришь. У тебя нет дружка, который доказал бы обратное?

Девушка отбросила ручку. За окном полил ледяной дождь, словно омывая внутреннюю печаль Лили. Грузные тучи набежали слишком быстро, как заинтересованность и любопытство Тома, внимательно ждущего ответ.

– Любовь – это лишь собирательное понятие, вы не находите? Чего мы ждём под словом «любовь»? Красивые обещания, колючие шипы роз, громкие клятвы, тёплую постель и отчуждение в конечном итоге?

Томас выпрямился, подбирая слова.

– Не думаешь, что на всё это стоит смотреть под нужным углом? Не думаешь ведь? Красивые обещания – на то они и обещания, что отдают часть души. Колючие шипы часть прекрасных роз, да и постель согрета двумя, без них она холодная. – мужчина посмотрел на Лили с лёгкой улыбкой, – Слишком много противоречий, мисс Янг.

Девушка ухмыльнулась:

– Для меня нет. Вы учитель литературы, и вам свойственно всё романтизировать.

Том подавил смех, желая остаться в её глазах романтиком, нежели главарём бандитской группировки, на чьих руках сотни загубленных жизней, а сломанных судеб в разы больше.

– А что насчёт твоих пропусков? Вопрос решён?

Лили утвердительно кивнула, протягивая учителю ответы.

– Ну, посмотрим… – мужчина взял в руки тонкие очки, сквозь которые отражался бумажный текст.

За окном бушевала стихия. Дождь хлестал в немного потрескавшиеся старые окна, пропуская промозглый холод.

Глава III

Будни шли своим чередом, возвращая Томаса по вторникам в колледж, где он должен был четыре занятия подряд читать романы, слушать в большинстве своём бестолковые рассуждения, ставить отметки и шугать указкой девчонок, лишь бы постоянно иметь железное алиби. Какой из него преступник? Самый честный преподаватель литературы и только.

С тех пор, как он стал размахивать указкой, Лили начала исправно появляться на занятиях, успевая вовремя и полностью подготовленной. Том поражался её отличной эрудиции, памяти и способностям, пока она за его спиной в колледжных коридорах называла еврея оратором. Наверное, Шульману с ней было трудно поспорить. Ведь он вдалбливал в юные головы ежедневно одно и то же, начиная с правил ведения тетради, заканчивая философскими рассуждениями. Внушал в девичьи черепушки то, что было задумано и подготовлено программой для выпуска медсестёр и акушерок, только пропуская это через своеобразный фильтр под названием «литература». Девчонка окончательно перестала выходить из его головы. Возможно, потому что она превращала Томаса в какой-то сраный кисель. Янг медленно, как термит, разрушала его серьёзный и суровый нрав, пробираясь и в холодный разум. В жаркие дни она надевала юбку и тонкие гетры, обнажая колени и бедра, сидя за партой и позволяя еврею снова узнать что такое неожиданный стояк в самом неподходящем месте. А что она? Она лишь слегка качала ногой, что-то рисуя и задумчиво глядя в окно, перекладывая из щеки за щеку яблочный леденец.

– Мисс Янг!

Она вздрогнула, от неожиданности проглотив конфету, поморщившись от неприятной боли в горле.

Девушка встала, смотря на Шульмана растерянными глазами.

– Ты постоянно витаешь в облаках или размышляешь над ядерной физикой?

Студентки дружно рассмеялись, но поймав серьёзную гримасу преродавателя тут же стихли.

– Мистер Харрис отмечает у тебя особые успехи. Скоро мир встретит ещё одну Марию Склодовскую-Кюри?

Лили пожала плечами:

– Это куда интереснее, чем читать страдания глупых девиц. А тем более, делать вид что всё это – правильно!

Шульман хотел улыбнуться, но сдержался, не желая обидеть девушку.

– Надеешься, что тебя это не коснётся? – Лили вопросительно изогнула брови. – Любовь… – уточнил он, – Думаешь, она таки обойдёт тебя стороной?

Девушка снова пожала плечами, выражая всё равнодушие к теме и литературе в целом. Несомненно, она любила читать, но никак не романы.

– Для чего мы изучаем литературу? Не только английскую, но и русскую классику? – спросил Том, жестом опустив Янг на место.

Тишина в классе стояла гробовая, лишь лёгкий шелест вскинутой руки Лили и был. Шульман знал, что она знает ответ, либо просто хочет съязвить и потешить группу, выставив меня его идиотом, а себя нелепым шутом. В последнее время Томас часто чувствовал себя простофилей и идиотом, который позволял ей слишком уж много на своих занятиях. Она вступала с ним в отчаянные споры о добре и зле, о сознательном и бессознательном, о существовании любви в целом. И каждый раз ему приходилось уступать, лишь бы она вышла победительницей. А Томас вновь чувствовал себя ослом, покоренным её обаянием.

– Чтобы во время работы с пациентами не оплошать, леди. Не важно, кто вы по специальности: акушеры или медсестры. В любом случае, вы столкнетесь с темой простого человеческого общения, и вам придётся поддержать беседу с той же роженицей или раненым солдатом, который вопит с оторванной ногой так же, как и будущая мать.

Лили опустила руку.

– Это психология, дамы, – учитель надел очки, пытаясь уловить мимику Лили, – если вы никогда не думали об этом, значит, вы попусту протираете свои чудесные юбки все эти три года.

Мистер Шульман сел на место, проверяя карманные часы, понимая, насколько он заговорился, позабыв дать домашнее задание. Присутствие Лили привлекало слишком много его внимания, от чего он становился невнимательным ко всему остальному и периодически терял мысль, ощущая её ласковый взгляд.

– Не все женщины вопят как потерпевшие… – буркнула Янг с последней парты.

– Тебе видней, – закончил Том, отбрасывая ручку и откинувшись на стуле. Так и проходили уроки: колкие шутки, перепалки и бескрайняя наглость Янг.

Дальше всё пошло по отработанному сценарию. Девушка вновь перестала приходить на занятия, пропустив неделю, стоило только Томасу вытянуть её на отлично. В этот раз пропуски были не только у него, но и у остальных преподавателей, которые так же негодовали, не понимая, почему способная и одаренная девушка ломает себе жизнь.

В среду днём Шульман спешил по своим делам, но мысль об отсутствии студентки не давала ему покоя. Что, если её уже давно прикончили и выкинули в какую-нибудь канаву по пути домой? Добиралась она наверняка на попутках. Беспокойство вкупе с любопытством проедало его и, взяв в приёмной директора её личное дело, Том с интересом изучал его, добираясь с водителем по нужному адресу. Никакой информации кроме того, что её отец – атташе, а мамаша – домохозяйка. Адрес и номер телефона – на этом всё.

«Не густо» – заметил Шульман, всматриваясь в табель с оценками.

Круглые пятёрки по точным наукам, за исключением латыни. Профильные предметы тоже были вытянуты на пять. В чем же тогда подвох?

Через час Том добрался до убогой и забытой Богом деревушки, остановившись возле какого-то старого бревенчатого двухэтажного дома кирпичного цвета. Хлипкая дверь с потрескавшейся и кое-где обсыпавшейся краской нагоняла на него жуткую тоску, а железная ручка и вовсе была сломана. Коричневые окна со сгнившими рамами и небольшое крылечко с короткой крышей. Сейчас Шульману хотелось вернуться в свой особняк и вырезать из памяти этот жуткий дом, если его ещё можно называть домом. Он вежливо постучал, слыша детский визг, а после бешеный топот. Дверь распахнулась и на мгновение еврею показалось, что на него налетела стая чокнутых летучих мышей, но оказалось всё куда хуже – это были её младшие братья. Три одинаковых мальчика лет семи кружили около Тома, ожидая чего-нибудь вкусного, которое он и принес, протягивая мальцам конфеты с ликёром. Шульман не говорил, что не любит детей, но во время близости с женщинами он предпочитал спускать в тряпку или на простынь. Лучше выслушать пять минут недовольства из-за испорченной постели, чем всю жизнь из-за того, какой неудачный вышел приплод.