Учитель

– Завтра в три я заеду за тобой, будь готова.

Ох уж эта глупая рыбешка. Ещё немного, и она попадётся на еврейский крючок, после которого ей будет очень несладко, а пока пусть капризничает и крутит Томасом, сколько влезет.

Шульман заехал за ней в три, как и обещал. Заходить в дом не хотелось, поэтому он вышел из машины, любуясь просторами.

– Ляпота.

– Нравится? – спросил его с улыбкой Исаак, высунувшись в окно.

– Хуже места не придумаешь. Отвратительно!

Глухая деревня, поля, луга, овощи, фрукты и никакого смога. Тихо, мирно и, вроде как, даже уютно. Лили наконец вышла из дома. Том обернулся на скрип двери и застыл. До этого он видел неуклюжую, но симпатичную девушку в старой колледжной форме и ободранных туфлях. Она походила на ребёнка, за которым плохо следит мамаша. Сейчас же к нему шёл чудесный лебедь, заменивший гадкого утёнка. Вся её красота и нежность были скрыты под потертыми тряпками и грузом не девичьей работы, придавленные тяжёлой учёбой. На ней было прямое, с заниженной талией платье кремового цвета, с коротким, доходящим лишь до колен шлейфом. Судя по его нежности и лёгкости – шёлковое, украшенное кружевом.Телесные чулочки на стройных ножках, и туфли-лодочки с множеством страз. Неброский макияж и подзавитые волосы – весьма неплохо. Она подошла ближе, и Том окончательно поплыл, лицезрея её детскую и такую чудесную красоту. Лили немного надула губки, говоря этим, что ещё обижается на него и немножечко злится. Еврей усадил её в машину, где девушку ждал букетик цветов.

– Цветы? – улыбнулась она, поднимая белые розы, которые больно укололи её шипами, и она вскрикнула, – Тебя, случаем, сегодня молния не ударила?

Шульман притянул к себе зажившую после ожога ручку, такую ласковую, прижимая к своему лицу, чувствуя запах крема.

– Ты всё такая же неуклюжая… – сказал он, поцеловав кисть, уделив больше внимания уколотому пальцу, откуда хлынула кровь.

Лили неровно задышала, значит, Том всё делал правильно.

– Может, поцелуемся? Дорога долгая… – нагло спросил он, приближаясь к её губам, – А ты красивая, изящная…

Лили оттолкнула его, кокетливо стреляя глазками, добиваясь сначала извинений, потом раскаяния, а в конце – подчинения.

– Прости меня, непослушное создание, за то, что повысил свой голос на один тон! – Лили рассмеялась, отодвинув Тома, упираясь ладонями в грудь, но он сам притянул её за осиную талию к себе, оставляя жадный поцелуй. – Ты чего, бля, уставился, извращенец? – еврей поднял взгляд в зеркало на Исаака, который изредка просматривал на них. – Ждёшь, пока мы тут не начнём детей делать, а ты сможешь свой хобот подергать, а?

Том забыл, с кем находился, выпуская еврейское и хамское нутро, снова зарывая «истинного» себя.

– Как не стыдно, мистер Шульман! Теперь моя очередь бить вас линейкой? – посмеялась Лили, извиваясь от его поцелуев на девичьей шее, которые больше щекотали, чем возбуждали и её, и его.

– Сейчас я тебе покажу линейку!

Она на всё смеялась, улыбалась и от души хохотала, и только ближе к колледжу Том понял, что она уже датенькая.

– Ты где вмазать успела?! – удивился мужчина, на что Лили показала ему язык, а после дыхнула в лицо, доказывая обратное. Запах её любимых яблочных карамелек и едва уловимый – бренди, мать его, бренди.

– Я трезвая, как стекло, Томми, – заверила девушка, поправляя платье, собираясь покинуть машину.

– Ага, запотевшее, да? С тобой можно? – Том желал поприсутствовать на торжественной части, а после рвануть с ней в какую-нибудь дешёвую забегаловку, где они и будут отмечать выпуск.

– Нет, ты распугаешь всех парней! – Лили чмокнула его в щеку и упорхнула, сливаясь с компанией таких же оголтелых студенток, теперь уже выпускниц.

«Что значит «распугаю парней»? Каких ещё, бля, парней?» – задавался еврей вопросами, выхаживая бару, бросаясь с замечаниями на всех, кажется, каждую минуту поглядывая на медленно идущие часы, и тут же возвращая их в кармашек жакета. Вот она, женская отдача, и ветер в юной голове. Ещё неделю назад она оседлала Шульмана после экзамена, а сегодня он уже стал пугалом. «Когда я только успел стать принеси-подай?» Ощущение, что его облапошили, било через край. Том не знал, досада или обида, но что-то гложило и сильно злило, может, это была ревность? Дурацкие чувства, которые Шульман впервые не мог себе объяснить, как бы не старался. Он обещал забрать её в восемь и привезти домой к девяти тридцати, но тело сорвалось с места раньше. Томас и его водитель подъехали к небольшой кафешке после семи.

– Так, плюс минус полчаса херня, да? – прохрипел Том водителю, – Слетай и приведи Лили, – махнул он рукой в сторону забегаловки, – Девок там не распугай, амбал!

Томас вышел из машины, натягивая очки, осматривая конченную кафешку, такой конченной свет ещё не видел. Через пару секунд Исаак вернулся ни с чем, а точнее ни с кем, разведя руки:

– Не пошла. Говорит, у неё в запасе ещё полчаса.

Шульман почесал ухо, которое загорелось от злости, наливаясь кровью. Еврей лениво подошёл к заведению, ощущая запах дешевой выпивки, а точнее, долбаного метилового спирта и растворенного в нем снотворного, сразу ударил ему в нос. Проклятые турки, не колеблясь, травили англичан метилом и таблетками, лишь бы трахнуть как можно больше женщин. Этим уродам редко воздавали должное за их паршивую натуру-лицемерие. Четверть бедных и даже зажиточных дам отдавались этим пучеглазым дегенератам, а потом эти недоделанные джентльмены трубили на всю добрую старую Англию, что английские женщины-шлюха. Том рванул к столику, где сидела Лили, поднося к губам прозрачный стаканчик с напитком, весело улыбаясь подругам, которые сидели со своими ребятами, что годились ему, так же, как и она сама, в дети. Громкий смех, гул и шум уже взрослых девушек, пьющих не то, что нужно пить в двадцать лет. Сокращая расстояние, Шульман напрягал зрение, читая название с этикетки: «Tenebre», в дословном переводе это означало темень или мрак. Вот чем опаивали ненасытную молодёжь, а потом трахали и скидывали в овраги с изувеченными отверстиями. Ничего тупее придумать не смогли.

Том подошёл ближе, вплотную к Лили, которая увидев его сделала маленький глоток, после чего мужчина кулаком выбил из тонких пальцев бокал, что с дребезгом разлетелся по кафельному полу. Она встала с места. Мельком Томас удивился тому, как не отколол ей ударом передние зубы, хватая девушку за руку, вытаскивая из-за стола.

– В чём проблема, Томми? Ещё полчаса! – завопила она, выдергивая предплечье из его хватки.

– Хочешь, чтобы тебя здесь потрепали? – начал Том было свою демагогию, отведя Лили в сторону.

Внезапно сидящему у окна парнишке стало плохо, и он рухнул на тот же пол, что и стакан секунду раннее, задыхаясь от густой пены, с шипением бегущей изо рта. Лили подскочила к нему, поворачивая набок. Том скользнул к двери, быстро направляясь к машине, вытаскивая из коробки в салоне бутыль виски. Вопли, крики, шум и плач смешались в одно, создавая напряженную обстановку.

– Держи голову! – скомандовал он девушке, что приподняла парня за затылок, позволив Томасу влить ему в глотку спирт. – Давай, шкет… – прошипел мужчина, – Глотай эту дрянь!

Парень задышал, закашлялся и чуть не заблевал его брюки, но Шульман вовремя приподнялся, осматривая пялящихся на него присутствующих. Этот мальчишка выжил только благодаря чистому спирту в виски – своеобразному антидоту, – и везению. Том поставил бутылку на столик, проведя пальцем по горлышку:

– Всем сделать по глотку, иначе получите возможность передать приветик своим праотцам, – он помахал рукой, изображая приветствие, а после направился к двери, подтолкнув Лили.

Выпускница всю дорогу до дома молчала, делая мелкие глотки виски из новой бутылки, смотря в окно, дуясь теперь уже на себя. Когда они подъехали, Лили хорошо опьянела, «подобрела» и нарушила молчание:

– Не хочешь остаться переночевать? – спросила она Томаса.

– Я что, похож на того, кто хочет стать кастратом? Твой папашка мне яйца отрежет без эфира, не так ли?