Страница 2 из 6
Здесь, может быть, я и застрял бы, так как вечером все вдруг становилось понятно – в чем смысл жизни, чего хотят женщины, о чем молчат мужчины, как устроен мир и в чем счастье! Но наступало утро и все опять было путано и непонятно. Надо было срочно бежать в магазин.
Это «безобразие» прекратила жена, просто погрузила меня, безвольного, в машину и отвезла в клинику. Лежал я там недолго, всего неделю, но вышел другим человеком, настолько другим, что полгода вообще не о чем не думал. Гулял в парке с собакой и ни о чем ни думал! Лежал на пляже и не о чем не думал! Работал и тоже ни о чем не думал, даже о работе. А что думать то? Зачем? Через полгода все вернулось с удвоенной силой. Впору было выть на луну.
В этом состоянии я сейчас и находился. Размышлял о том, что может быть опять попробовать фитнес, или йогу или медитации или иглоукалывания или гомеопатию, а может уже пора и транквилизаторы принимать. С этими раздумьями я засыпал и просыпался, я ел, я ехал на работу и с работы и все думал и думал об этом.
– Ой, Толь, а ты представляешь, кого я видела вчера в парке?
Резкий голос жены вытянул меня из этих размышлений. От неожиданности я вздрогнул и повернулся к ней. Хотел задать вопрос: «Кого?» Но она уже тараторила дальше.
– Помнишь, Вовку Шмелева, ну отличник у вас в классе был, такой симпатичный паренек.
Жена училась со мной в одной школе, только на пару классов младше.
– Помню, конечно! Мы его еще Шмелем звали.
– Так вот, иду вчера по парку и вижу на лавочке, Шмеля этого вашего.
Я подходить то не стала, все равно он меня не вспомнит. А вот его узнать можно, почти такой же, только худой. И как это у некоторых людей имеется такая потрясающая способность не меняться с годами? А тут и диетами себя моришь, и фитнес-шмитнос, крема дорогущие покупаешь, и все равно стареешь, как не старайся, сказала она очень грустно, посмотрев на себя в зеркало.
Я тоже посмотрел на себя в зеркало, потом на нее посмотрел, как будто раньше я ее не видел, и протянул: «Да…уж…»
И сейчас мы оба стояли в ванной смотря на себя в зеркало, и грустили. Это грусть по ушедшим годам как-то сблизила нас, хоть на полминуты мы стали одним целом. Но грустить долго моя жена не умела, поэтому уже через полминуты нашего единения, она хлопнула себя по второму подбородку пухлой ладошкой и спросила:
– Ты на завтрак что будешь?
– Мне все равно, что дашь, то и съем.
Она пожала плечами и выкатилась на кухню готовить всем завтрак.
Я начал бриться и думать о Вовке. Наверно, он хорошо живет, всего добился, наверняка большего, чем я, живет поди припеваючи…Короче, о том, что Вовка может жить иначе, в голове даже мысли не возникло.
Всю последующую неделю я ставил машину на стоянку и ходил через парк.
Вовка не выходил у меня из головы, и я отчаянно хотел его встретить. Это было подсознательное желание, но оно было, и стало прям навязчивой идеей.
Очень мне хотелось узнать, как он устроился в жизни, как прожил эти двадцать пять лет. Просто, хотелось поговорить со старым приятелем, вспомнить школу, детство…и всякое такое.
Но Вовки на лавочке не наблюдалось. Затем я увеличил маршрут. Теперь каждый вечер я не просто проходил сквозь парк, я обходил его по кругу дважды. И это не было бесцельное гулянье, у меня опять была цель-встретить Вовку. От этого мне стали нравится эти прогулки, я ждал вечера, чтобы вновь идти по парку всматриваясь в прохожих, в людей, сидящих на лавочке, в надежде найти в них знакомые Вовкины черты. Я придумывал, как закричу ему: «Вовка, да ты ли это, старик?»
Улыбнусь, возможно даже обниму, немного задержусь в этом объятие, почувствую себя в прошлом, в детстве! Поэтому мы любим встречать людей из детства, именно они дают нам возможность снова туда вернуться. Я задумался, а как на самом деле? Я Вовку хочу увидеть, или получить возможность этого возвращения?
Но, как бы то ни было, с завидной регулярностью, ходил я по парку, и даже увеличил эти прогулки по времени, стал ходить утром и вечером, получая колоссальное удовольствие от предвкушения встречи.
Так прошел месяц, Вовка все не встречался. Я продолжал ходить. Я перестал всматриваться в людей, ища в их лицах Вовку, я просто бродил по аллейкам, дышал воздухом, слушал птиц, сидел на лавочке, любовался закатом и маленькими детьми, понимал жизнь, принимал ее такой, какова она есть, и почти перестал мучать ее и себя этими бесконечными риторическими вопросами. Через месяца три, я уже окончательно забыл о Вовке, забыл, что первопричиной моих прогулок было желание встретить его, попасть в детство, поговорить с ним о жизни, задать ему все эти вопросы. Я точно понимал, что началось мое выздоровление. Я больше не мучался. Нет, счастливее я не стал, но моим страданием пришел конец, а это уже немало.
И вот вечер, я иду по парку, смотрю под ноги, носком ботинка поднимаю опавшие листья, и слышу свое имя…
– Толян, да ты ли это, старик?
Я поворачиваю голову в сторону, и вижу на лавочке Вовку!
Не может быть, он своровал мою фразу приветствия. И от этого я растерялся, потому что другой фразы у меня заготовлено не было. Я молчал, и смотрел на него.
– Толь, я не понял, это ты?
– Я!
– А чего замер, как не живой? Я Вовка Шмелев, мы в одном классе учились, вспоминай, вспоминай, или у тебя уже деменция полным ходом?
И тут меня отпустило. Я вышел из этого немого оцепенения, и бросился на Шмелева. Мы обнялись, и я даже, как и хотел, немного задержался на его плече.
В этой задержке, в этой мгновенной паузе, я успел подумать, что не хочу задавать ему вопросов, что не хочу даже знать, как он прожил эту жизнь, длиною в двадцать пять лет, потому что сейчас это перестало для меня быть важным. А что же важно? Не знаю, может важно, вот так просто стоять обнявшись, посреди парка, и ни о чем не думать.
Объятия наши затянулись, и я нехотя отстранился и посмотрел ему в лицо. Это был тот же Шмель, те же глаза с хитрым прищуром, губы в еле заметной улыбке, волосы немного поседели, но вид все же продолжали иметь. Жена оказалась права, время не имело над ним власти. Тут я подумал про себя, а как вижусь я ему?
Как будто прочитав мой вопрос Вовка ответил: «Толик, как же я рад тебя видеть, а ты заматерел, волос то подрастерял, вон животик наел…
Вот значит, как видят меня окружающие…
Вовка продолжал свой монолог: «Да, Время бежит неумолимо. Дети наши, уже взрослее тех нас, когда мы дружили с тобой!»
Ах вот, оказывается, как…мы дружили со Шмелем. А я все время думал, что он меня не причислял к разряду своих друзей.
«У меня дочь уже институт закончила, укатила на стажировку на год за границу и пропала. Правильно, у нее своя жизнь понеслась, некогда и позвонить, узнать что да как тут у меня… Да я понимаю, не обижаюсь» – тут же оправдал он равнодушие дочери к своей жизни.
Зачем он мне это рассказывает, я же не спрашиваю его?
«С женой то я давно разошелся, она хорошая у меня была, такая хорошая, что когда мы расстались, почти сразу замуж и вышла, таких женщин ещё поискать, на них всегда спрос большой».
Он глубоко задумался, видимо вспоминая, какая она хорошая.
Я продолжал молчать, и терпеливо ждал, что дальше…
Так не спеша, шаг за шагом он повествовал мне свою жизнь.
Мы то присаживались на скамейку, то вновь шли по дорожкам, которые были накрыты разноцветными листьями, как пестрым узбекским ковром.
Вовка рассказал мне, что закончил университет престижный факультет, получил красный диплом. Очень удачно сложилась и его карьера, и все, все у него было, и совсем даже не «как у всех», а намного лучше. И что, почти все эти годы он был по-настоящему счастлив, и что жизнь его вполне удалась.
А потом, как это бывает в сериалах, раз – и все пошло не так… Вся жизнь начала подчиняться другим законам. Законам болезни. Поставили Шмелеву очень уж неутешительный диагноз. Но и тут он не унывал. Стал бороться с болезнью, как мог. И деньги тратил на лечение, и сам себя вытаскивал из депрессии, и молился самозабвенно ночами, потому что очень не хотелось умирать. И болезнь отступила. Она сдалась, и отправилась искать того, с кем хлопот поменьше, кто не будет так сильно упираться.