Донбасский Разлом

чтобы горизонт – из гуаши, деревья – из чернил, упаковка – только бумажная. и чтобы люди – из понимания

кончилась плёнка и из музыки не выжмешь той художественной боли, что заглушила бы ощущение ничтожности неуместности, будто я целлофановый пакет на ветке возле пышной похоронной процессии убийцы (потому что военный) с флагами и слюдяными слезами

кончилась плёнка и всё, что было уютным поездом, везущим на конечную всей планеты, стало пустой холодной вонючей камерой в районном СИЗО.

2018

красный на светофоре. хотя нет смысла в цветах на могиле. это всё улика свидетельство жизни в гробах мы не в том, в чем нас проводили, а – как никогда – в себе квинтэссенция оболочки как человечек на светофоре, отдающий всё своей механической роли или как слово, летящее мимо строчки и остающееся в огне самосожжения. всё равно запишут – в один из двух лагерей. они плохо ищут и видят пропаганду, а не людей. красный на светофоре беги быстрей.

всё закончится, милая мы выйдем в весну надеюсь, что не в окно ещё до рассвета меня отпустит и я усну за кадром испанского артхаусного кино

под ненавязчивую трель уходящего поезда в никуда, сомкнувшемся кроной дерева и ты ловко и вместе с тем боязно примешь мою смерть, будто уже поверила

всё закончится, милая те, кто у власти, опустят занавес как решетку или лезвие гильотины за секунду я осознаю – любила лес, а жила среди металла, пластика и резины

всё закончится помню, мне приснилась собственная агония и я улыбалась от облегчения смертью но приходило утро и ты ладонями собирала меня на любовь свою, как на петли

Камю писал, что от любования шрамами можно впасть в эгоцентричную ложь-зависимость только вот опыт даётся ранами, без которых сложно играть в невидимость

всё закончится, милая почти после каждой акции полицейская остаётся полицейской, а мы – разбитыми сколько ни кричи про протесты и провокации они видят нас телами – заткнувшимися, убитыми.

всё закончится, милая титров не будет, как нет и бога мы выдохнем жизнь февральским воспоминанием и осядем пылью скитающихся у порога без лишних слов прощения и прощания.

2019

воротник сторожит дыхание, а от дома остался один камин… вокруг зола оседает каменно – тысячи громоздких седых равнин.

за порогом кошка зовёт котят, солнце ночь прядёт горизонта нитью. тишина безмолвствует. город взят. и пока жива – ни войти, ни выйти.

сигаретный дым заработал компасом, ноги месят грязь, голос месит визг. седой ребенок осипшим голосом говорит, что убежище – направо и вниз.

паническая атака ветра идёт на убыль, капельница дождя кончилась до утра. думаешь, раньше здесь тоже был уголь, только вот теперь он – сожжённые сплошь тела.

гильзы взглядов отскакивают от выбоин на дорогах, голодающих без шагов мы накликали это? мы выбрали? дальше – только стопка кровавых слов.

Январь, 2015

нытьё

школьные окна рядком ложных основ укладывают в свет всю тьму незнания того, сколько гендеров, как уберечься от мудаков, кто вводит политику (не) рожания.

сквозь прямоугольные рамки нормы, проржавевшей, но почему-то незаменяемой видятся люди, думающие, что они неправильной формы и что их мнение – это всегда окраина

через решётки педагогической дрессировки вылезти бы к растущему тополю и вдышаться, но учительницы догм так убедительны и так ловки, что критическому мышлению (почти) не остаётся шанса

у них перемена – пауза. чисто дисциплинарная. у меня перемена – уничтожить власть. но я глупая, беспомощная, прекарная и, кажется, лучше б не родилась

острая боль, граней гранит ситцевый ветер, розги песка вырвешь себя – сердце болит включишь себя – сознанью тоска.

ляжешь в огонь – холодно ждать, встанешь на лёд – остро вдохнуть, выйдешь курить – тебежерожать запрёшься одна – спать не уснуть

шрамы деревьев, морщины земли, людные волны, частоты из сна займёшь всю любовь – и на мели, возьмёшь всю любовь – и убьешь ей себя.

купишь билет – город уйдёт, пройдёшь границу – закроешь капкан. все эти буквы – просто помёт, только сукровица вскрывшихся ран.

и сегодня ты, как вчера, не позвонишь, не напишешь, не встретишься. только окурок останется от утра, только вонь той клетки, в которой мечешься

залюбуешься птицами – упадёшь, ощетинишь голос хриплым рыданием. снег растаял, всё – лужа, что ж,

это всё глобальное промокание…

расстели чёрную, что вороново крыло, ночь и багрянцем самоубийства выцвети. но зудящее «я» не прочь медленнее умирание выстроить.

нехотя ковыляешь к автоответчику, там сообщение, что война. а в тебе убивать уже некого, нечего, ты и сам себя размозжил сполна.

разглядеть бы последнее сизое утро, взглядом поймать бы последний рассвет… но ты сегодня решишь, что трудно и незачем жить до тридцати лет.

9 декабря 2014-го

на другой стороне перрона я стою – и на мне уже нет лица жизнь окликает меня из трогающегося вагона, но я мёртвая безбилетница

смерть Воландом глядит на меня напротив "смешная ты, жалкая и смешная" забери меня, отвечаю, я ведь совсем не против "глупая, я же тебя поэтому и не забираю"

блоковский фонарь искривляет нимбом её ли, меня, чёрт разберёт атеистке, недопоэтке мне хватило бы лимба потешается: "я тебя туда, если кто-то его найдёт"

из ушных раковин выплывают шаги провожатых гильотина гуманна, только где же палач только ряд в чёрной форме, с дубинками вагоновожатых да и те ждут слабости – агонию или плач

чемодан сартровской тошноты, пересыпанной мандаринами от Симоны комично – бояться всю жизнь высоты даже своего роста, существования и надлома

ночь-эксгибиционистка – звёзды из-под плаща ворон-харон слышит монетки в моём кармане разрытая земля по-летнему горяча но я бы хотела схорониться в пламя.

маки губами красными пьют туман, ртуть венообразной реки ужом вьётся, лягу в ванну слов, вот чернильный кран и буду верить, что завтра сознание не вернётся

занавес в этом городе сезонное понятие, а не суточное аплодисменты актрисам выдают объективирующей рекламой летом и осенью декорации суетные и сутолочные разнообразие ролей оборачивается нормативной бинарненькой панорамой

суфлёрка засыпает на репликах с критикой в результате со сцены льётся елей «прогресса» на злополучном акте с обысками и митингом единственный зритель уходит, чтобы избежать стресса

этот город полон бетонных карманов с кукольными людьми, сома выдается им в кофейнях за чаевые вежливости спросишь: а мы? я спрошу: кто «Мы»? билетёрки, операторки света – реквизит, исторгнутый из промежности?..

нашу роспись под репертуаром подделали мы думали нас удочерила планета, на деле же – сценарист город засыпает. асфальтные веки становятся тёмно-серыми наберись смелости. сожги, скомкав, последний лист

бусинами слова нанизывай, упрощай забрасывай табаком за бумажный ворот растворяй сахаром, добавляя в чай проложи маршрут через спящий город

ветки все, что зимою истощены, все буквы кириллицы – хворостом собери брось на сырую землю холода-тишины искрою будет «я» – так что ты жги, жги,

вязкой смолы помадой спрячь на губах слова грузностью снегопада урони их, давно пора

сдай как сдают кровь агонизирующим из-за молчанья выпусти как рыбаки улов слова из своего сознания

утопи, расплети, раздай пожертвуй на цвет зари со мной только – пообещай – никогда больше не говори.