Страница 1 из 6
***
Весна. Еще не лето, но уже не зима. Этот год, за годом обнадёживающий феномен для людей. Новая Весна. Снова надежды. С новой весной новая жизнь.
Что есть по-настоящему весенний Петербург? Это не только погода. Это люди. Это другое выражение на лицах встречных прохожих. Это что-то особое, что витает в воздухе. Это газонное соседство темного снега с первыми тощими нарциссами и маленькими кривыми голубыми цветами-пролесками. Это всегда свежий и прохладный воздух. Это влажный пегий гранит в городском пейзаже. Камень, выщербленный воздухом, водой, людскими судьбами.
Прозрачное воздушное настроение. Нежелание думать о чём-то тяжелом.
Женская часть населения укорачивает юбки. Девушки достают патроны помады. Холостых не жди. Каждый выстрел достигает цели. Мужчины подбирают живот. Вытягиваются по-военному. Чаще чистят обувь. Водители чаще моют машины и больше улыбаются. Водители и пешеходы становятся вежливее и внимательнее друг к другу. Иногда спорят на «зебре», уступают наперебой, кто, кого пропускает первый.
Детишки, внимательно высунув язык, рисуют мелками на просыхающем асфальте. Молодые мамаши ожесточенно обсуждают детские болезни, сидя на белых длинных скамейках. Профессионально катают коляски взад вперёд.
Голуби близко подбираются к старикам протирающих платком слезящиеся глаза от резких порывов весеннего ненасытного ветра.
Добродушный дворник в ярко-оранжевой жилетке из средней Азии усердно метёт уличные поверхности. Остатки льда в уступах неровного асфальта он засыпает соляным раствором с гранитной крошкой.
Город живет своими горожанами. Питается солнцем и смехом. Запахом первых цветов. Любовью и выхлопными газами. Город живет радостью и надеждой. Петербург завернулся в весну. В лёгкое покрывало из пыли и прищуренных глаз.
Нева, широко улыбаясь изгибами, сбрасывает ледяные оковы. Тёмная вода, подпертая красными берегами источает тонкий аромат весенней невской рыбы-корюшки. Рыболовные баркасы умело шныряют между медленно плывущих льдин. Суровые люди в брезенте всматриваются в водные водовороты по бортам.
Исторические здания сушат барельефы после зимней спячки. Гурьба китайских туристов отмечает фотосъемкой факт своего присутствия в Северной столице на фоне умытой Дворцовой площади. Отражение в лужах оставшихся после поливальных машин делают выпуклость арки Генерального штаба замкнутой. Замкнутая окружность впечатляет любого туриста с камерой. Фотограф готов лечь прямо в мокрое отражение, чтобы раз и навсегда запечатлеть такую архитектурную красоту.
Город всем даёт возможность, убежище, любимый сердцу уголок. Город любит каждого. Гости и горожане отвечают взаимностью. Переполняющие эмоции рождены от весеннего времени года. Люди рады оставить меньше одежды на себе, чтобы при объятиях почувствовать тепло друг друга. Люди много обнимаются. На Английской набережной, на Фонтанке у дворца Белосельских-Белозерских. Обнимаются, заворожено глядя на вечный огонь на Марсовом поле. У Спаса-на-Крови обнимаются, смешиваясь с толпой приезжих российских и иностранных туристов. Обнимаются среди бородатых художников рисующих карикатуры и виды канала Грибоедова на радость публике.
Настоящее рядом. Породистость возраста. Рука об руку прогуливаются умиляющие своим видом пожилые пары. Старики в темных суконных пальто поддерживают нежно друг друга. Хрупкие интеллигенты аккуратно уступают дорогу вечно опаздывающей молодежи. Казанская улица вечно переполнена студенческой братией щебечущей по стайкам от собора до альма-матер.
Особенно весенняя радость ощущается в петербургской подземке. Люди отложили книги бумажные и электронные. Люди разглядывают людей. Пляски букв во время поездки временно заменило созерцание противоположного пола.
Поэтическое время года весна, неумолимо ведущее к другому питерскому романтизму Белым ночам.
Сезон за сезоном меняется погода, пейзаж и люди. И только вечный северный город остаётся стеречь покой своих граждан, разводя или встречая их как мосты на своих знаменитых улицах. Добро пожаловать любовь в весенний Санкт-Петербург.
Глава 1. Плавное течение
Николая вытащил из сна звонок чужого телефона. Гитарные аккорды «The Cure» разрывались тупой болью в каждом виске. Надрывный голос молодого Роберта Смита, образца 1987 года, то ли вопрошал, то ли требовал действия:
– Show me, show me how you do that trick…
Песня играла достаточно долго. Рядом на кровати, кто-то или что-то, зашевелилось. Глубоко выдохнуло и заткнуло Смита. Николай не признавался в пробуждении, ни себе, ни чему-то его окружающему. По старой привычке, просыпаться в разных местах, он любил прощупать ситуацию для начала, или хотя бы восстановить картину предыдущего дня. Удавалось не всегда. Левый глаз, начал неспешное движение по комнатной обстановке. Место было абсолютно незнакомым. Огромная, в темных тонах, пыльная комната. Возникло ощущение казармы, но вместе с тем, казармы, для высшего офицерского состава. Тяжелая штора заслоняла дневной свет, не давая шанса проникнуть даже маленькому лучу света. Свет давала причудливая бронзовая люстра, похоже, горевшая со вчерашнего дня и распахнутая дверь в другую комнату. Массивные книжные полки тянулись, насколько хватало расстояния, по обоим параметрам в длину и высоту. Небольшой прикроватный стол был захламлен периодическими изданиями разных стран и на разных языках. Поперек стояла разыгранная партия в шахматы, и стакан в подстаканнике с засохшими мутными границами. Игральные карты с ромбовидной рубашкой и жирными пятнами были разметаны по всей поверхности.
Шевеление на кровати по-соседству не прекращалось. Доносились лихорадочные щелчки набора текста на смартфоне. Как-будто кто-то нервно и отрывисто вел диалог подушечками пальцев. Николай с осторожностью начал делать полуоборот головой, в надежде визуализировать источник. Скользкое шелковое постельное белье, отливало насыщенно-синим цветом. Попытка удалась не с первого раза. Николай, был плотно упакован в одеяло. Почему-то вспомнились пирамиды и мумии из школьного прошлого. Затем пульсирующий мозг выдал аналогию с сосиской, закрученной в тесте.
Существо напротив наоборот, была сама «распашонка». Первое, что бросалось в глаза татуировка, на худой ребристой спине, повернутой вполоборота змея, уползающая под широкую резинку снежно-белых трусов «Calvin Klein». А может и не змея, но что-то из рептилий. Возникло желание посмотреть, чем же заканчивается произведение, похоже, неплохого тату-мастера. Сомнений не оставалось, что это была молодая девушка, с достаточно аппетитными спортивными ягодицами. Эта девчонка и была источник звуков. Это она производила единственные шумы в этом офицерском музее. В неудобной позе, она, не по-человечески изогнувшись и выставив, почти к самому лицу Николая свою слаженность, продолжала быстрые движения по светящемуся экрану. Подняв глаза выше, Николай увидел свои трусы, на прикроватном столике, с другой стороны, вставленных рулоном в подобие вазы, среди других пыльных ваз разных размеров. Николай нырнул рукой под одеяло, белье отсутствовало. Головная боль возвращалась толчками. Разведка обстановки мало, что прояснила. Нужно на что-то решаться, выпить воды, поискать заглушающего боль.
– Барышня, не будете ли столь, любезны, переправить сие хлопчатобумажное изделие, вставленное вооон в тот погребальный сосуд? – натужено проскрипел он.
Спина вздрогнула от неожиданности, и быстро повернула голову. От резкого оборота на спину упал кулон на замысловато-заплетенной цепочке с надписью «ANN». «Похоже, что одной загадкой будет меньше», подумал Николай. На вид ей было не больше двадцати лет. Прямые черные волосы непослушно закрывали правильное лицо с острыми чертами и улыбающимися, блестящими до черноты, глазами. Острый нос нахально фыркнул. Она опять уткнулась в телефон.
– Чего, опять провал? – продолжая ковыряться в телефоне, спросила она.
– Скажи еще, что не помнишь, как меня зовут и где мы зависаем! И сколько раз, тебе умник нужно повторять, что не нужно меня называть барышней, все это отдает тревожными событиями из революционного Петрограда! Заканчивай с этим декадентскими обращениями, сейчас твои обращения ничего не вызывают, кроме изжоги.