Ясновидящая

среди богатых – станешь бедным,

среди бедных – еще беднее,

среди негров – почернеешь,

среди русских – обрусеешь,

среди американцев – растолстеешь,

среди немцев – онемечишься,

среди папуасов – опапуасишься…

среди зверей – озвереешь…

В дверь позвонили. Это был мужчина лет 40, высокий, худощавый, с высокими залысинами и густыми бровями. Он выглядел робко и как-то потеряно; руки все время двигались и хватали то галстук, то разглаживали рубашку, то поправляли редкие волосы на голове. Он представился. Павел Сергеевич Озеров.

– У меня проблема с дочерью, она стала плохо учиться, – начал от едва ли не с порога.

Яна показала ему на стул, спросила насчет напитка, который он бы пожелал. Клиент отрицательно помотал головой и опустился на стул.

– Сколько ей лет и как ее зовут? – спросила Яна.

– Неделю назад исполнилось 12 лет, зовут Ирина, – ответил Павел Сергеевич.

– День рождения отмечали?

– Нет, она наотрез отказалась, сказала, что уже большая, что ей ничего не надо, ни каких подарков.

– Значит, она не только стала плохо учиться, то и перестала с Вами общаться?

– Да, это так, к сожалению. Какая-то стала чужая. Уходит от вопросов, старается не попадаться на глаза, если я дома.

– Начнем с учебы. Когда Вы заметили, что она стала плохо учиться? И что значит «плохо»? А раньше училась хорошо?

– Наверно, это началось с полгода назад, обычно она приходила ко мне, спрашивала что-то, просила пояснить задание, или ей было непонятно что-то из книг, которые она читала, или из разговора с подругами, или просто делилась мыслями…

– То, что Вы перечислили, говорит о том, что одновременно с потерей интереса к учебе изменилось ее отношение к Вам.

– Именно так!

– Вы женаты?

– Да, жена замечательная женщина, у нас правда всякое бывает, но в общем и целом мы счастливы. Мы Ирочке много уделяем внимания.

– И как она относится к матери? Так же, как прежде?

– В том-то и дело, что к матери она совсем переменилась, даже стала ее избегать, словно обижена на нее за что-то. Я спрашиваю ее – она молчит, спрашиваю жену, она пожимает плечами.

– Значит, ее учеба вторична относительно ее отношения к вам, оно изменилось, она стала отчуждаться, повела другой образ жизни?

– Верно. Скорее так, она изменилась, стала какой-то чужой, всего сторонится, что прежде ее привлекало и даже радовало: совместные поездки, прогулки, наши друзья, праздники, общие разговоры за вечерним чаем…

– Что Вы хотите от меня, Павел Сергеевич? С чем Вы пришли ко мне?

– Не знаю толком, – немного смутился мужчина, – сам не понимаю, что происходит, не нахожу объяснений. Но, может быть, Вы разберетесь, иной раз взгляд со стороны видит больше, чем собственный.

– Ваша жена здорова? Замечали Вы за ней что-нибудь?

– Абсолютно ничего! Я думаю, она здорова! Ей ведь всего 34 года!

Они помолчали. Яна смотрела на ее клиента и прикидывала варианты. Он молчал и глядел на свои тяжелые руки, покрытые рыжей шерстью.

– Хотите знать правду, Павел Сергеевич? – наконец решилась она.

– Я ведь за этим пришел! – живо откликнулся он и даже подался вперед. Его глаза внимательно смотрели на Яну. Он искренне хотел знать правду, неопределенность в семье его мучила и терзала.

– Хорошо. Тогда слушайте внимательно. Это случилось однажды прошлой осенью. Ваша дочь случайно застала Вашу жену в обществе одного чужого мужчины.

Глаза Павла Сергеевича медленно расширились от изумления, он даже затаил дыхание, его лицо стало наливаться краской. Но он молчал. Только задышал тяжелее.

– Но застала Ваша дочь свою маму не где-нибудь в кафе за чашечкой кофе и абрикосовым пирожным за деловым разговором, а у Вас дома, в Вашей общей постели…

Клиент обомлел и напрягся, как струна, его глаза смотрели на Яну и… ничего не видели, только эту сцену… дома, постель, его жена с другим мужчиной, свою дочь, смотрящую на них…

– Вы были в командировке, у Вашей жены было свободное время, но дочь… она пришла из школы не вовремя, заболела, ее тошнило, и вернулась домой раньше обычного. Что она пережила… это был шок, потрясение для девочки… мама с чужим мужчиной…

– Вот оно что! – прошептал Павел и закусил губу почти до крови, – теперь все понятно! Теперь все понятно! Боже, боже! Я представляю, что было с Иринкой! Я ее выгоню, гадючку, эту стерву!! Как она могла так поступить?!

– Не спешите, Павел Сергеевич, не все так просто. Вы, оказывается, не знали, что Ваша жена тяжело больна.

– Светлана больна? – переспросил Павел, все еще под впечатлением от этой ужасной, отвратительной сцены, которую увидела его дочь; он словно смотрел на все ее глазами. – Она больна? Чем же? Почему я ничего не знаю?

– Ваша жена все от Вас и дочери скрывала, чтобы не расстраивать. У нее рак поджелудочной железы. И она решила какими-то положительными, эмоциональными средствами бороться с болезнью, какими-то активными, даже запретными средствами с ней бороться, доказать себе, что она здорова, что она еще живет, что она еще многое хочет, она хочет жить, жить! И она завела себе любовника, чтобы не думать, не страдать, чтобы забыться, чтобы дать себе положительный импульс, силы…

– Я понимаю, – снова прошептал Павел, – почему она не сказала мне, почему держала все в себе… Как жутко все, как нелепо, милая Светланка, почему не доверилась мне…

– Вы пили, Павел Сергеевич, много, излишне много… Вы были сами с собой и Вам было хорошо! Вы многое не видели, и Ваша жена не хотела Вас огорчать, портить Вам идиллическую картинку жизни. Свои проблема она решала сама, плохо или хорошо. Чем Вы могли ей помочь? А ей нужны были силы, порывы, новые озарения, какая-то чуть ли не божественная рука помощи, что-то почти сверхъестественное, чтобы победить страшную болезнь…

Павел понурился, опустил голову, слезы текли по его гладко выбритому лицу; он признавал все, что случилось, вину за собой. Это было так.

– Верно, я благодушествовал и ничего не видел вокруг себя; я считал, что все замечательно, мне было хорошо! Но… но я в шоке! Как же так? Все вдруг смешалось…

Он стенал, мотался телом из стороны в сторону. Яна думала. И, наконец, сказала обычную вещь:

– Возьмите отпуск, срочно, купите три билета на море, в Сочинск, или в другое место, на месяц, окружите своих любимых заботой, не спрашивайте, а делайте! И – повелевайте! Вы отец! Вы муж!

Павел подскочил с места словно уже хотел бежать на вокзал, но остановился, нерешительно обернулся у двери и спросил:

– А… как болезнь у Светланки? Она… умрет?

– Да, – сказала Яна. – Болезнь неизлечима. И оперировать уже поздно.

Слежка

Едва открыв глаза, Яна встрепенулась. Какое солнышко за окном, какой чудесный день! Она откинула одеяло и поднялась. Теперь зарядка. Затем ванна. Потом кухня. Быстрые сборы и – бегом, на улицу, в новый звенящий день, в эту суету и бестолковость, в которой каждый, как муравей, знает свое место, свое задание и выполняет его с машинной неумолимостью.

Посвежевшая и похорошевшая после длительного глубокого сна, она вышла из дома и поехала в центр города, чтобы хорошо покушать и поразмышлять на досуге; что все-таки не так с великими событиями, неужели закончились?

Не доезжая до ресторана, Яна припарковалась, отошла и оглянулась; машина стояла криво относительно тротуара, она подумала: лучше бы не оглядывалась. Так бывает часто, оглянешься на свою жизнь, увидишь, сколько было в ней нелепостей, становится стыдно – лучше бы не оглядывалась; иной раз погрузишься в себя, заглянешь в свое нутро, становится тошно, и подумаешь: лучше бы не вглядывалась.

Она прошла мимо мужчины в серой кепке, который стоял к ней спиной и разглядывал плакат с красивыми девицами на стене дома.

Пройдя несколько шагов, Яна внезапно почувствовала неприятный холодок и прислушалась к себе! Холодок не проходил, он даже усиливался, она стала чувствовать неприятный холод и легкий озноб. Не простудилась ли она в подвале своей химической темницы, куда она иногда заглядывала по старой памяти, подумала она? Не заболела ли? Отчего ее вдруг стало трясти?