Моя жизнь и любовь

Сразу же после этого, как мне кажется, меня отправили жить к моему старшему брату Вернону. Он был на десять лет старше меня, учился в колледже и жил у друзей в Голуэе[14].

Там я провел следующие пять лет жизни, которые прошли впустую. За эти годы я ничему не научился, кроме как спортивным играм. Я был просто здоровым, сильным, маленьким животным без следа мысли в голове.

Потом я вспоминаю интерлюдию[15] в Белфасте, где мы с Верноном жили у старого методиста, который заставлял меня ходить с ним в церковь и во время службы надевал ермолку[16], что наполняло меня стыдом и заставляло ненавидеть его. Есть период в жизни, когда каждая вещь, особенная или индивидуальная, возбуждает неприязнь и сама по себе является оскорблением.

В Белфасте я научился «мычать» и лгать, просто чтобы не ходить в школу, пока брат не заметил, что я «нехорошо» кашляю. Пригласили врача, и выяснилось, что у меня воспаление легких. Я целыми днями играл на улице и возвращался домой не раньше семи часов, к приходу Вернона со службы. Я рассказываю об этом потому, что в те дни временно оказался запертым один в доме. Со скуки я стал обшаривать свою «тюрьму» и обнаружил под кроватью старого методиста набор медицинских книг с цветными вклейками изображений внутренностей человека, в том числе и половых органов мужчины и женщины. В те дни я буквально пожирал крупицы знаний о членах и влагалищах, и они вошли в меня на всю жизнь. Но, как ни странно, главный школой секса стала для меня болтовня в компании сверстников.

В Белфасте я ничему не научился, кроме правил командных игр и легкой атлетики. Мой брат Вернон каждый вечер ходил в гимнастический зал, занимался гимнастикой и боксом. К моему удивлению, он не был лучшим! Пока брат упражнялся в боксе, я увлекся подтягиванием на перекладине. И однажды Вернон обнаружил, что я могу легко подтянуться тридцать раз подряд. Его похвала наполнила меня великой гордостью.

Примерно в те годы, когда мне было лет десять или немногим более того, мы все собрались в Каррикфергусе[17]. Мои братья и сестры тогда впервые стали для меня не просто абстрактными именами, а живыми реальными людьми. Вернон начинал работать клерком в банке и отсутствовал весь день. Брат Вилли был на шесть лет старше меня, Энни – на четыре года старше, а Крисси – на два года младше. Все мы ходили в одну и ту же дневную школу. Впрочем, девочки занимались в отдельных девчачьих классах и у них учителями были женщины. Мы с Вилли учились в одном классе. К тому времени брат вымахал ростом выше Вернона, зато я опережал его почти по всем предметам. Лишь в одном он был лучшим в школе. Когда я впервые услышал, как он декламирует «Битву при Иври» Маколея[18], я был буквально сбит с ног. Он жестикулировал и модулировал голос столь естественно и в точку, что я терялся в восхищении.

В тот вечер мы с сёстрами обсуждали талант Вилли. Старшая сестра была в восторге, и это возбудило во мне зависть. Я вскочил и, подражая Вилли, к удивлению сестер продекламировал всё это стихотворение наизусть.

– Кто тебя научил такому? – спросила Энни.

И я признался, что однажды услышал, как Вилли читает это стихотворение, и мне захотелось тоже его выучить. На следующий день Энни рассказала эту историю нашему учителю, а тот посоветовал мне продолжить совершенствоваться в искусстве декламации, поскольку я одарён исполнительским талантом не меньше Вилли. С того дня мастерство чтеца стало для меня важнейшим. Я выучил наизусть все стихотворения школьного курса и даже мог передразнивать всех своих одноклассников, изображая их манеру декламировать. Исключением был один рыжеволосого негодяй, который читал «Африканского вождя»[19] лучше, чем кто-либо другой, даже лучше учителя. Это была чистая мелодрама, но Рыжий был прирожденным актером и поразил всех нас реалистичностью своего исполнения. Никогда не забуду, как мальчик произнес эти слова:

Я не видел и не слышал этого стихотворения уже пятьдесят с лишним лет. Теперь оно видится мне безвкусным, но в голосе мальчика звучал такой высокий трагизм, что я четко понял – мне его не спародировать. Он был неподражаем. Каждый раз он делал упор на другую строфу, изменял манеру исполнения – всегда было что-то новое в его осознании разыгрывавшейся драмы. Странно, но «Африканский вождь» был единственным стихотворением, которое хорошо читал Рыжий.

Пришло время экзаменов, и я стал первым в школе по арифметике и первым по ораторскому искусству. Вернон даже похвалил меня, а Вилли дал мне пощечину и получил пинок под зад. Вернон разнял нас и сказал Вилли, что ему должно быть стыдно за то, что он ударил брата, из-за возраста чуть ли не в два раза слабее его. Вилли тут же солгал, сказав, что я первый его ударил. Вилли мне не нравился, сам не знаю почему, если не считать того, что он был моим соперником в школе.

С тех пор Энни стала относиться ко мне по-другому, и теперь я, казалось, видел ее такой, какая она есть, и был поражен ее забавными манерами. Она хотела, чтобы и Крисси, и я называли ее «Нита». Как она утверждала, таково было ласковое сокращение имени «Анита» – французской стилизации имени Энни. Она ненавидела своё имя Энни – «банальное и вульгарное». Я никак не мог понять почему.

Однажды вечером, когда мы собрались все вместе, Энни переодела Крисси перед сном, распахнула свое платье и показала нам, как выросли ее груди. В то время как у Крисси они все еще оставались маленькими, у Ниты они уже стали большими, красивыми и круглыми, как яблоки. Нита позволила нам нежно прикоснуться к ним и явно очень ими гордилась. Она отправила Крисси спать в соседнюю комнату, а я продолжал учить рядом с нею уроки. Нита вышла из комнаты, чтобы что-то взять, и тогда меня позвала Крисси. Озадаченный, я пошел в спальню. Девочка хотела, чтобы я знал – ее грудь тоже вырастет и будет такой же красивой, как у Ниты.

– Ты мне веришь? – спросила она и, взяв мою руку, положила ее на них…

И я сказал:

– Да.

Потому что она действительно нравилась мне больше, чем Нита, которая была вся такая жеманная кривляка.

Неожиданно Нита позвала меня, и Крисси чмокнула меня в щеку, прошептав:

– Не говори ей.

И я пообещал молчать.

Мне всегда нравились Крисси и Вернон. Крисси была очень умной и хорошенькой, с темными кудрями и большими карими глазами, а Вернон был своего рода героем и всегда очень добр ко мне.

Я не испытывал никаких эротических чувств рядом с сестрами. Тогда во мне ещё не пробудился тот сексуальный трепет, не возникло ничего похожего на то, что я испытал пять лет назад у ног девочки из школы миссис Фрост. Я описываю этот случай главным образом по другой причине. Однажды, примерно в 1890 году, Обри Бердсли[20] и его сестра Мейбл, очень красивая девушка, обедали со мной на Парк-лейн. Потом я проводил их до Гайд-парка. Мы беседовали на умные темы, и по той или иной причине я развил тему, что мужчины тридцати-сорока лет обычно развращают молодых девушек, а женщины тридцати-сорока лет, в свою очередь, развращают юношей.

14

Голуэй – главный город провинции Коннахт в Ирландии.

15

Интерлюдия (здесь) – короткий промежуток между двумя отрезками жизни.

16

Ермолка – маленькая шапочка, которую носят под верхней шляпой верующие евреи.

17

Каррикфергус – а город одноименного района в графстве Антрим, Северная Ирландия.

18

Томас Бабингтон Маколей (1800–1859) – британский государственный деятель, историк, прозаик и поэт викторианской эпохи.

19

Стихотворение Уильяма Каллена Брайанта (1794–1878) – американского поэта, журналиста, одного из основателей республиканской партии США.

20

Обри Винсент Бердсли (1872–1898) – знаменитый английский художник-график, иллюстратор, крупнейший мастер стиля модерн, декоратор, музыкант, поэт, «гений миниатюры». Феномен Обри Бердсли не имеет себе подобных в истории европейского изобразительного искусства.