Страница 17 из 20
Дом викария был большой, с просторным приусадебным участком. У Эдвардса было несколько сестер, но все еще маленькие. Зато у них была молоденькая хорошенькая гувернантка, француженка мадемуазель Бэрри, Люсиль Бэрри. Особенно она привлекала меня своими черными глазами, волосами и быстрыми, живыми манерами. Девушка была среднего роста и не старше восемнадцати. Я сразу же сошелся с ней и с самого начала попытался заговорить разговаривать по-французски. Короче, мы быстро поладили. Видимо, ей было здесь одиноко. Я начал общение с того, что назвал она самой привлекательной девушкой в доме викария. Насколько я помню, она перевела «самая привлекательная» как «la plus chic»[49].
В следующий наш приход Эдвардс зачем-то зашел в дом. Тогда я шепнул Люсиль, что хочу поцеловать.
– Ты всего лишь мальчик, mais gentil[50].
И она… сама поцеловала меня! Когда же мои губы коснулись ее губ, девица оттолкнула меня обеими руками и удивленно посмотрела.
– Ты – странный мальчик, – задумчиво произнесла она.
Следующие выходные я провел в доме викария. Первым делом я незаметно сунул Люсиль в руку маленькое любовное письмо на французском – переписал его из книжки в школьной библиотеке, и был в восторге, когда она прочитала его, кивнула мне с улыбкой и спрятала письмецо за корсаж. Я был в восторге – «рядом с ее сердцем»! Однако у меня не было ни малейшего шанса даже на поцелуй, потому что Эдвардс всегда болтался рядом. Только ближе к вечеру мать зачем-то позвала его, и мне представилась возможность пообщаться с Люсиль наедине.
Обычно мы располагались в саду, в какой-то деревенской беседке. В тот раз Люсиль, откинувшись на спинку стула, сидела прямо напротив двери, потому что день был душный, ни малейшего ветерка. Когда Эдвардс убежал, я бросился к ее ногам. Платье изящно облегало девичью фигурку, соблазнительно открывая очертания бедер и груди. Я был вне себя от возбуждения и внезапно заметил, что ноги ее раздвинуты. Я мог видеть ее тонкие лодыжки… Я умолял о поцелуе, встал на колени, готовый взять его. Она позволила мне коснуться ее губ один раз. Когда я попытался настаивать, она оттолкнула меня и зашептала:
– Non, non! sois sage![51]
Я неохотно отошел… И тут мне в голову пришла дикая мысль: «Сунь руку под ее юбку!» Я не сомневался, что смогу дотянуться до ее «кисоньки». Люсиль сидела на краешке стула. Одна мысль об этом потрясла и испугала меня. «Но что она сделает в ответ? – подумал я. – Она может рассердиться». И я стал обдумывать возможные последствия. Вспомнил выходку Э… Я вновь встал перед нею на колени и стал умолять, чтобы разрешила поцеловать ее. Девушка она улыбнулась, и тогда я просунул руку под ее одежду. Едва сдерживая экстазе, я ощупывал мягкие волоски и форму в «кисоньки». Вдруг Люсиль вскочила и завопила:
– Как ты смеешь?!
Но я уже был в невменяемом состоянии, чтобы что-то соображать и реагировать должным образом: я молча вцепился в ее влагалище. Мгновение спустя я попытался просунуть в него палец, как когда-то сделал с Э… И в этом была моя ошибка. Люсиль вырвалась.
– Ах, как мне хочется врезать по твоей роже, – воскликнула она. – Я все расскажу миссис Эдвардс! Ты – скверный, скверный мальчишка. А я думала, что ты хороший, воспитанный паренек. Ненавижу тебя!
И она яростно топнула ногой.
Все мое существо было одной молитвой к жестокой Люсиль.
– Пожалуйста, – умолял я, – пожалуйста! Не поступай так! Ты отвратительна, когда сердишься. Дорогая…
– Я возмущена, – задыхаясь, проговорила она. – Ты – отвратительный грубиян. Ты мне противен.
И снова отвернувшись, она стала судорожно отряхивать платье.
– Что мне сделать, чтобы вернуть твое расположение? Ты такая хорошенькая. О, ты чудесная, Люсиль!
– Вот и замечательно, – фыркнула она в ответ, но было заметно, что девица успокоилась.
– Поцелуй меня, – нагло взмолилась я, – и не сердись больше.
– Больше никогда тебя не поцелую, – быстро ответила она. – Будь в этом уверена.
Я продолжил умолять и хвалить, умолять так долго, что наконец она сказала:
– Если ты пообещаешь никогда больше так не делать, никогда, я поцелую тебя и постараюсь простить.
– Не могу обещать, – ответил я, – это было слишком вкусно. Ну поцелуй же меня, а я тогда постараюсь быть хорошим.
Она быстро поцеловала меня и тут же оттолкнула.
– Тебе не понравилось?
– Ужасно, – прошептал я. Не могу передать, как я был взволнован. – О, спасибо, Люсиль, спасибо, ты самая милая девушка на свете. И я всегда буду благодарен тебе, дорогая!
Она посмотрела на меня задумчиво. Я чувствовал, что завоевываю ее.
– Ты ТАМ прелестна! – отважился прошептать я. – Пожалуйста, дорогая, как вы это называете? Я как-то читал, что вроде бы «киска»?
– Замолчи! – нетерпеливо воскликнула она. – Мне неприятно думать об этом.
– Пожалуйста, Люсиль, – взмолилась я, – ты больше никогда не станешь для меня прежней. Раньше ты была хорошенькой, вызывающей и соблазняющей, а теперь ты священна. Я не люблю тебя, я обожаю тебя, почитаю тебя, дорогая! Могу я сказать «киска»?
– Ты странный мальчик, – ответила она, – но никогда больше так не делай. Это противно! И мне это не нравится.
– Не говори так! – забормотал я, притворяясь смущенным. – Ты даже не понимаешь, что говоришь гадость! Смотри, я целую пальцы, которые коснулись твоей киски!
И я действительно поцеловал свою руку.
– Прекрати! – возмутилась Люсиль. Она схватила меня за руку. – Не надо!
Н при этом девушка прижалась ко мне всем телом и поцеловала. Мало-помалу моя правая рука снова пробралась к ее лону, на этот раз снаружи, но Люсиль не позволила мне пойти дальше. Безумное желание снова заставило меня сделать ошибку! И все же девица наполовину уступила. Я это понимал и осознание случившегося вызвало во мне трепет триумфатора. Но, увы! В этот момент пришел Эдвардс.
Эта встреча имела два немедленных и неожиданных последствия. Прежде всего, я не мог спать в ту ночь из-за мыслей о сексе с Люсиль – её «киска» была похожа на большую фигу, расколотую посередине и вставленную в сетку мягких волос. Я все еще чувствовал пальцами ее лоно, и возбужденный член мой стоял торчком и пульсировал от желания. Когда я засыпал, мне снилась Люсиль. Снилось, что она уступила мне, и я толкаю свой член внутрь неё. Однако неожиданно появлялось некое препятствие. Я толкал, толкал свой член, он в оргазме наслаждения извергал семя… И тут я проснулся и, опустив руку книзу, обнаружил, что все еще кончаю: липкая, горячая, молочная сперма была на волосах и в промежности.
Я встал, умылся и вернулся в постель. Холодная вода вроде бы успокоила меня. Но вскоре, думая о Люсиль и ее мягкой, горячей, волосатой киске, я снова стал возбудился и в этом состоянии заснул. Мне снилась Люсиль. И снова я тщетно пытался проникнуть в нее. И снова меня охватила судорога наслаждения. Я почувствовал, как семя горячо закипает во мне и… проснулся.
Когда я ощупал себе пах, там не было семени, только немного влаги в головке моего члена – ничего больше. Значит ли это, что я могу дать семя только один раз? Я сразу же проверил себя: представляя себе Люсиль, ее мягкие горячие округлости и волоски, я ласкал свое лоно, двигая рукой все быстрее, пока не довел себя до оргазма и отчетливо не ощутил жарких толчков, как будто мое семя бурлило, но ничего не вышло, даже влаги.
На следующее утро я проверил себя в прыжках в высоту и обнаружил, что не могу преодолеть планку даже на дюйм ниже, чем обычно. Я не знал, что делать. Зачем я так глупо потакал своим желаниям?
Но на следующую ночь сон о Люсиль вернулся, и я снова проснулся после острого спазма наслаждения, весь мокрый от собственного семени. Что же делать? Я встал, подмылся, обмыл холодной водой яички и член и, весь продрогший, забрался обратно в постель. Но воображение властвовало надо мной. Снова и снова сон приходил и будил меня. Утром я чувствовал себя измученным, разбитым, подавленным.
49
Шикарная (фр.)
50
Но добрый (фр.)
51
Нет, нет! Будь умницей! (фр.)