Страница 5 из 6
Камбасерес – это уменьшительное от Дантона; только, в отличие от Дантона, любившего женщин, Камбасерес предавался несколько иным порокам. Как и у Дантона, у него был звучный голос; вместе с ним он 10 марта 1793 года потребовал учреждения революционного трибунала; 25 марта того же страшного года он вместе с Дантоном вступил в Комитет общественного спасения.
Отметим, что из числа депутатов Конвента, голосовавших за смерть Людовика XVI, 31 человек погиб на эшафоте и 18 человек умерли насильственной смертью до 18 брюмера. Впрочем, большинство дожило до иных времен и до иных убеждений. Так, например, двое сделались министрами при Наполеоне, четверо – сенаторами, четверо – генералами, но большая часть пристроилась к империи в качестве второстепенных чиновников.
Революционный беспредел
Вслед за Людовиком XVI и Марией-Антуанеттой 6 ноября 1793 года был обезглавлен герцог Шартрский, ставший герцогом Орлеанским, но подписывавшийся как Филипп Эгалитэ (то есть Равенство). Он был высокопоставленным масоном «королевской крови» и другом Дантона. Напомним, его исповедником был дядя Камбасереса, аббат Этьенн-Франсуа де Камбасерес, и это именно он оказал Жан-Жаку неоценимую услугу, введя его в круг ближайших сподвижников и друзей странного герцога, верившего в революцию и боготворившего Прекрасную Деву Свободу.
Был казнен один из адвокатов короля Ламуаньон де Мальзерб, а Раймон де Сез, защитительная речь которого до сих пор считается образцовой, оказался в тюрьме.
Революционный беспредел достиг невиданных масштабов. Зло сделалось невыносимым, и отчаяние, наконец, воодушевило то боязливое большинство, которое до того поддерживало самых оголтелых революционеров, а потом молча соглашалось на все декреты Комитета общественного спасения. В смелых и мужественных вождях не было недостатка, и эти люди увидели теперь, что их собственная жизнь и жизнь тех, кто им дорог, находится в крайней опасности. Кроме того, уже не было более тайной, что между членами деспотического революционного правительства начались трения. На одной стороне были Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон, и они до поры до времени решали все, подавляя любое инакомыслие. Но протест рос. В одной только Ванде в результате гражданской войны погибло около 400 000 человек. В июле 1793 года один из руководителей революции Жан-Поль Марат был убит роялисткой Шарлоттой Корде в своей собственной ванной.
Затем видные революционеры стали убивать друг друга: 5 апреля 1794 года был казнен один из отцов-основателей первой французской республики Дантон, а также его сторонник Камилл Демулен.
Когда Жорж Дантон погиб на гильотине, Максимилиан Робеспьер, человек свершений (а те в периоды агонии старого общества обычно равносильны искоренению), остался фактически единоличным диктатором Франции. Но потом Конвент не вынес «неутомимой работы» Робеспьера и позволил себе уже открыто возмутиться. Когда диктатора пришли арестовывать, он попытался покончить с собой, но лишь покалечил себе челюсть выстрелом из пистолета.
По сути, это был государственный переворот. В историю он вошел как Термидорианский переворот, произошедший 27 июля 1794 года (9 термидора II года по республиканскому календарю), и это было одним из ключевых событий Великой французской революции.
У прогресса только два верных пути: образование масс или общественное coup d’état. Первый путь медленнее, но он ведет к цели прямо и бесповоротно. Мыслящее меньшинство передает свои идеи большинству. Путь общественных coup d’état [переворотов. – Авт.] болезнен, неравномерен, подвержен ошибкам и реакциям. Но он короче <…> Он свойствен наэлектризованным массам.
Уже 28 июля 1794 года на гильотину взошли Максимилиан Робеспьер и его сторонники – Кутон, Огюстен Робеспьер-младший, Сен-Жюст и мэр Парижа Флерио-Леско. Робеспьер был казнен предпоследним. Когда помощник палача сорвал повязку, которая поддерживала его раздробленную челюсть, Робеспьер закричал от боли, и этот его крик «раздался не только над Парижем, а над всей Францией, над всей Европой».
Известны, кстати, такие слова Наполеона о Робеспьере: «Будь он даже моим братом, я собственноручно заколол бы его кинжалом за попытку установить тиранию».
Как известно, не заколол… И даже сам через несколько лет стал не меньшим тираном…
Камбасерес оставался совершенно чужд движению 9 термидора, которое свергло Робеспьера. Можно даже предположить, что он был тайным сторонником свирепого диктатора.
В 1794 году погибли создатель республиканского календаря Филипп Фабр д’Эглантин, знаменитый математик маркиз де Кондорсе, Филипп Леба, Франсуа Шабо, Пьер-Николя Филиппо, Маргерит-Эли Гадэ, Жан-Батист Салль, Франсуа Ребекки, Шарль-Николя Осселен, Клод Базир, Мари-Жан Эро де Сешель и многие другие члены Конвента, ставшего, по сути, лестницей на эшафот.
Революционная гильотина продолжала работать без остановки.
Сейчас историки называют все это Термидорианской реакцией, разворотом от радикальной левой политики монтаньяров к более консервативным позициям и т. д. Однако те, кто предпочли более стабильный политический порядок, стали подавлять «левых» все той же грубой силой, в том числе и путем массовых убийств, которые почему-то романтизируют те, кто традиционно идеализирует Великую французскую революцию.
После Людовика XIV и после Робеспьера французам захотелось вздохнуть полной грудью. Террор сменился разгулом. Францией овладела радость спасшейся от гибели нации.
А что же «болотные жабы»? Они сумели пережить всех деятелей революции. После их гибели они, воспользовавшись результатами проделанной работы, утвердились во Франции в качестве ее настоящих хозяев. Они умели быть в стороне от борьбы и выжидать. Весьма показателен в этом смысле и широко известен ответ бывшего члена Конвента Эмманюэля-Жозефа Сийеса на вопрос о том, что он делал в то бурное время. «Я выжил», – ответил бывший аббат.
Выжил и Камбасерес, и перед ним открылись возможности успешной политической карьеры. И все потому, что он не просто выжил, но и на какое-то время оказался избранным председателем Конвента. Он им был с 7 октября по 22 октября 1794 года, сменив на этом посту Андре Дюмона.
И тут следует отметить, что Камбасерес не был трусом. В те времена, когда большинство, находясь под гнетом страха, уступало и поддавалось все более и более, превращаясь в безмолвных статистов, Камбасерес принадлежал к тем немногим, которые лавировали, но не молчали. По поводу короля он сказал, что Людовик заслужил наказания, но следует отложить казнь до прекращения военных действий. По тем временам, даже такое было невиданной смелостью.
А еще он представил Конвенту адрес, где подвергались осуждению ультра-патриоты, «говорящие так много об эшафотах», где заявлялось, что эти ультра-патриоты «держали в своих руках всё» и что «можно бы потребовать отчета у этих обогатившихся патриотов». Затем этим адресом Камбасерес провозглашал, что собственность священна. Он писал: «Прочь от нас эти системы безнравственности, лени, умаляющие ужас воровства и возводящие его в доктрину». А разве это не смелость?
Да, Камбасересу приходилось лавировать. Да, он играл роль «нейтрала» и вел себя так, что было трудно понять, за кого он. Да, он до поры до времени держался в стороне от активной политики и примкнул к врагам Робеспьера только после того, как их победа стала очевидной. Но у него по любому вопросу имелось свое мнение. Например, когда после казни короля и королевы из-за границы поступило требование освободить «тампльских узников» (их арестованных детей), именно Камбасерес поставил вопрос о детях Людовика XVI и сказал:
– Продолжение заключения членов семейства Капетов не может быть опасным. Высылка же тиранов почти всегда подготовляла их возвращение, и если бы Рим оставил у себя Тарквиниев, ему не пришлось бы бороться против них.