Одержим тобой

— Замолчи, — я сомкнула пересохшие губы и шумно сглотнула, говорить больше не хотелось, но стоило остановить ядовитый поток Ляли. — Ты хотя бы маму постеснялась. Андрей Юрьевич мне в отцы годится, у него семья.

— А чего тут стесняться? Я совершеннолетняя, паспорт имею и понимаю больше своей глупой сестрицы. Такова суровая правда: хочешь что-то поиметь от жизни, дай нужному человечку поиметь себя.

Слова, выплюнутые Лялькой с желчью, ударили больнее, чем моя импульсивно отвешенная ей пощечина.

Мама вскрикнула, но заступиться ни за одну из нас не решилась, сохранив нейтралитет. Мы обе были виноваты в скандале, что учинили в присутствии и без того удрученной женщины.

— Ты ведёшь себя как бессердечная сука. Мать умирает, а она свою дырку бережёт. Зачем? — задыхаясь, Лялька кричала прямо мне в лицо, сдерживая в уголках глаз слезы. Но даже видя её боль, я не могла пересилить себя и пропустить оскорбления мимо ушей. — Для Саши? Так он имеет тебя бесплатно, даже наверное, не за спасибо и не от огромной любви. Кому по доброй воле нужна такая фригидная стерва?!

Слов возражений найти не сумела, просто позволила Ляле в слезах сбежать от меня, от проблем и забот, которые снова пали на мои уставшие плечи.

2. Артём

Хотелось остыть, злость в груди полыхала огнём, обжигая всё внутри. Не дожидаясь очередной разрушающей вспышки скандала, я выскочил на улицу. Предварительно хлопнул дверью, и до скрежета сцепив зубы.

Душное помещение, пропахшее медикаментами и болью сменилось уличной свободой. Ветром бросилось в лицо ощущение вольности. Стены перестали давить, но не нагнетать. Здесь всё работало против. Как против больных, так и против частых посетителей. Неизлечимость забирала силы, веру и жизнь, делая оставшихся людей в этих стенах черствыми, несчастными и одинокими.

Глубокий вдох опалил лёгкие, наполнив едким привкусом болезненного протеста, вместо осенней свежести, витающей после дождя.

С трудом достал смятую пачку из узкого кармана джинсов. Долго вертел её в руках, прежде чем открыть. Мелкая дрожь потряхивала каждый палец, который непослушно вдавливался в картон, хрустел им и оставшимися сигаретами.

Прикурить получилось лишь со второй попытки, а сизый дым въедливо полез в глаза. От него не спасали ни очки, ни слегка прикрытые веки.

Никотин не стал панацеей, а каждая последующая затяжка причиняла дискомфорт. Вовсе не успокаивая внутреннего зверя, а наоборот, накаляя, питая его агрессию.

Курил больше по привычке. Словно по инерции поднося к губам влажный фильтр, рвано затягиваясь и выпуская кольца. Сожалея, что проблемы нельзя отпускать вместе с дымом. Это заметно облегчило бы мне жизнь.

Отпустило не сразу, а благодаря найденной отвлекающей точки. Возле лавочек топталось крашеное чудо. Фигурка слегка субтильного телосложения, одетая во всё чёрное, казалось бы, траурное, но удачно разбавленное провокационным фиолетовым цветом волос. Точь-в-точь с цветом рюкзачка, что болтался на одном плече.

Издалека наблюдать за ярким пятном на фоне столь хмурого больничного двора было неинтересно. Щелчком отправив окурок в урну, я решительно зашагал вперёд. Подошёл ближе и оглядел неформалку с ног до её фиолетовой головы.

— Твою ж мать! — не сумел даже удержаться, невольно присвистнул. — Кто заказал фрик-шоу? Или это все на добровольных началах?

Зацепиться взглядом было не за что, кроме как, за кричащий выбор в одежде. Вблизи зрелище оказалось не таким заманчивым. Слишком тощие ноги, обтянутые плотными чёрными колготками, за малым не ломались под тяжестью девичьего тела. Под узкой обтягивающей майкой практически нулевой размер груди, который девица гордо выпячивала вперёд.

Такие габариты потерялись бы в моих ладонях. Отсутствие адекватных буферов не компенсировалось даже смазливой мордашкой. Тактильный кайф никто не отменял, а тут и пощупать-то нечего.

М-да, высадка инопланетян не прошла незаметно.

— Ботан, — она мазнула по мне равнодушным взглядом, задержавшись на оправе очков. Долго вглядываясь через стекла в мои глаза. — Свали в туман! У меня нет ни желания, ни настроения лицезреть от твоего перевозбуждения запотевшие линзы. Ручкой иди поработай, — она сжала крошечный кулачок на собственном указательном пальце. Передергивающие движения недвусмысленно намекали на мастурбацию. — Сними напряжение, а то глазки лопнут от спермотоксикоза.

Наглая, в край потерявшая стыд и банальные манеры, девка вытянулась в струнку. Встала на цыпочки, если, конечно, у её ультрамодных кроссов на толстой подошве имелся носок, на который можно встать. Потянулась вверх, словно захотела вплотную приблизиться к проблемам. Вдохнуть полной грудью мою напряжённость и умысел вырвать поганый язык.

Замерла, уставившись так, будто ища на моем лице опровержение собственных слов. Я не мешал. Ждал, на что ещё осмелится это крашеное чучело.

Дерзость не заставила себя долго ждать.

Тонкая линия губ сложилась колечком вокруг фильтра тонкой сигареты.

Глубокая затяжка вытянула последнюю нить натянутых нервов, а выпущенный прямо в лицо дым, накалил обстановку.

Я импульсивно дёрнул рукой, вскинув её для воспитательной пощёчины, но вышло лишь выбить сигарету из пальцев. Хотя и этого жеста хватило, чтобы напугать доверчивую лань, что фальшиво пряталась за ярким эмо раскрасом.

— Я бы на твоём месте развернулся на сто восемьдесят градусов и унёс бы отсюда подальше свои копыта.

Вцепившись в спутанные пряди, я с силой потянул их на себя. Девчонка по инерции придвинулась ближе, не лицом, а всем телом. Растерянно уставилась в ответ, но язык не прикусила.

— Копыта у тебя, баран.

Окончание слов смазалось, утонув в болезненном вскрике. Я крепче стиснул пальцы, ощутив в них натяжение волос.

— Тебе язык укоротить? — рыкнув в ответ на её тихие постанывания, я не сбавил обороты. Тянул за фиолетовые пряди и скованные страхом жилы девчонки, чётко понимая, что успел напугать её. В округлившихся глазах отразилась паника, сыгравшая для меня роль катализатора. Захотелось запугать до икоты и до чёткой выработки инстинкта сохранения. — Или рассказать как должна пользоваться ртом девушка, чтобы приятно было обоим?

— Только тронь меня, — храбрилась она, но сопротивление не оказывала.

И даже когда я запустил свободную ладонь под слишком тесно облепившую молодое тело майку, девчонка не вздрогнула.

— Я уже трогаю…

3. Артём

— Руки убрал.

Девчонка зло зашипела, но к явному сопротивлению не перешла. Лишь скользнула изумлённым взглядом по моему лицу, а заметив штангу в брови, округлила глаза.

Вероятнее всего, проколотая бровь никак не вписывалась в образ ботана, которым она с унизительным посылом меня окрестила.

Что ж, я бы показал ей и другой свой пирсинг, если бы неформалка была в моем вкусе. И применил бы все умение пользоваться маленьким аксессуаром для достижения более яркого удовольствия. Но симпатии не возникло не до, не после тактильного контакта.

— Куда? Вот так… повыше? — под глумливый смешок, я проигнорировал девичье смущение и повел ладонь вверх, к самой груди, замершей от моей наглости девчонки. Весь гонор разом вылетел из её грудной клетки вместе с остатками воздуха. А может, и стоном, я просто не расслышал, потому и стиснул руку сильней. — Потеснее, погрубее, пожестче. Намекни.

Я отчаянно вжимался пальцами в плотный поролон бюстгальтера в поисках той самой груди, которая абсолютно не прощупывалась.

Молчали несколько минут. Я бросил попытки найти у крашенной хотя бы намек на буфера, не убирая при этом руки из-под майки.

— Хамло, — она стрельнула сердито взглядом, тихо буркнула, попытавшись отступить на шаг назад.

— Фрик, — не остался я в долгу.

— Мудак.

— Тшшш, — скомандовал и прислонил палец к сквернословящему рту. — Придётся преподать урок этикета.

Губешки задрожали, нос вновь засопел от возмущения, а в глазах мелькнула яркая вспышка страха.