Куб

Это оказалось еще унизительнее, чем мне представлялось изначально. Я действительно не могла сидеть, и, отправившись первый раз в туалет, командным тоном приказала сопровождающей меня медсестре не приближаться. Забаррикадировавшись в кабинке, попыталась перенести тело с каталки, но лишь с грохотом обрушилась на пол, больно клацнув челюстью об унитаз. Чтобы позже унизительно терпеть деликатное обтирание той самой медсестрой моих ног мягкой салфеткой. Я не смогла сдержать слез, осознав, насколько теперь беспомощна и ущербна, насколько зависима от расположенности и чуткости к тебе других людей. Ведь чаще они циничны и высокомерны, а ты лишь жалкое, никчемное существо в этом мире, не способное простое действия выполнять самостоятельно!

Об этом не говорилось ни в одном учебном пособии по работе с эмоциями. К такому нас не готовили. Не к такому унижению и не этой гамме ненависти вкупе со стыдом. Видеть здоровых и полноценных врачей, медсестер, пациентов и посещающих их родственников не хотелось. Чужое здоровье и полноценная жизнь вызывали жуткую зависть и неистовую ненависть. Проснувшись, я отворачивалась к стене, чтобы не видеть глаз врачей и медперсонала. Жалости и сочувствия, сочившихся из их глаз. Внутри клокотал гнев, который особенно бушевал в моменты посещения душевой и уборной. Чувства раздирали душу, не находя выхода, и, оставшись одна, я часто плакала от унизительного положения, в котором оказалась.

Все чаще казалось, что лучше бы терпеть боль, чем вот так - не иметь ни одной интимной зоны, всегда быть под прицелом чьих-то взглядов, и не всегда - умелых рук. По телевизору вещали о героизме, проявленном сержантом Лин, а на деле я была лишь ущербным и обозленным подобием самой себя. Смотрела передачи, в которых на разные лады дикторы передавали радость от того, что герой очнулся, и мне все чаще казалось, что все эти репортажи - про кого-то другого. Из другой, далекой от меня жизни, совершенно нереальной и фантастичной.

Все чаще я мысленно возвращалась в момент боя, и задавалась вопросом, а могло ли быть иначе? И все чаще уверялась в том, что не прояви я смелость, итог мог быть другим. Я задавалась вопросом, почему это случилось со мной, искала ответы на вопрос "За что?" и "Почему?". За что жизнь наказала меня?

Дант, посетившая больницу одной из первых, по-деловому уточнила, нужно ли мне что-нибудь принести. Она была максимально сосредоточена и серьезна. "Здоровья!" - хотелось крикнуть мне, но я сдержалась, и лишь отрицательно покачала головой. Аня не стала задерживаться и пытать меня своим приторным сочувствием, за что я была ей благодарна.

Самро, напротив, норовила прийти каждый день и трепала мне душу душещипательными разговорами. В этот момент я люто ее ненавидела и ждала окончания этих длинных визитов. Вот и в этот раз, Нина настаивала:

- Лин, ты не должна отчаиваться. В жизни так бывает. Наверное, это для чего-то нужно, вот увидишь!

Но я не видела, а горько плакала после ухода подруги. Кому нужно, чтобы я стала калекой? Мне? Но я не просила такого опыта! Богам? Судьбе? Какой резон в том, чтобы я ощущала себя ущербной и доживала свои дни растением? И куда девать стыд вкупе с ежедневным унижением после водных процедур?

Уткнувшись лицом в локоть, максимально развернув корпус к стене, я просто рыдала. От отчаяния, от жалости к себе, от безысходности. От собственного бессилия что-то сделать в этой ситуации.

За горечью слез не сразу поняла, что не одна в палате.

- Вик... - мягко произнес Мин, и я вздрогнула. - Как ты?..

От сквозившего в голосе сочувствия и тревоги стало еще хуже, и острее стала ощущаться моя неполноценность. "Кому я теперь нужна такая!?" - хотелось крикнуть в голос, но я лишь помотала головой, не оборачиваясь.

- Вик, не плачь, - Женя мягко коснулся плеча, чуть погладив ладонью. А я лишь завыла белугой, уже не в силах сдержаться.

- Жень, уходи, - глухим голосом выдавила из себя.

- Вик, ну не плач...

- Уходи...

Я слышала, как он мялся возле кровати, как тянул время и тяжело вздыхал. И понимала желание друга что-то сделать. Но чем он мог помочь? Между нами зияла пропасть тех вещей, которые он делал, не задумываясь, и которые мне причиняли физическую боль, большей частью став полностью недоступными.

- Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии, - Женя сделал очередную попытку.

- Спасибо, что навестил. Но мне лучше остаться одной.

Мин тяжело вздохнул, и ушел. Не сразу, но ушел. А мне хотелось, чтобы он вернулся, и убедил меня, что это все лишь страшный сон. И в тоже время хотелось остаться одной, чтобы меня просто оставили в покое. Не задавали одни и те же вопросы, не усмиряли свою жажду жизни, не опускали и не отводили глаз, а были естественными и настоящими, смотрели прямо и легко.

Но друзья щадили мои чувства, и приглушали свою радость бытия, лишь подчеркивая то, что нас теперь разделяло. Хотелось головой биться о стенку, потому что изменить ситуацию, выйти из нее не было никакой возможности. Я не сразу поняла весь ужас случившегося, но одна мысль плескалась на грани сознания: то, что произошло - навсегда... И вечером, после ухода Жени, это стало очевидным.

‍