Страница 4 из 14
Вскоре она узнала, что её любимого больше нет. Этот удар судьбы был гораздо сильнее прощания с актёрской карьерой. В голове у девушки была просто масса вопросов и самый главный: «Почему жизнь так несправедлива и жестока по отношению к ней?» Только ей стоило почувствовать себя по-настоящему счастливой, как судьба снова выбивает почву из-под ног.
Денег не было совсем. Машина, на которой ребята ехали на дело, явно была краденой, а свою заправить было нечем. Джилл просто сидела на пляже, смотрела вдаль и думала о Теде. Впервые ей этот пляж казался таким холодным и неуютным. Снова она почувствовала себя одинокой. Она поняла, что больше не может оставаться здесь. Она думала о доме, где её точно ждут, о маме, которая обязательно простит её и поддержит, когда всё узнает, об отце, чья любовь к ней не знает всякого рода претензий и поругательств. Девушка решила, что её путешествие подошло к концу и, бросив буквально всё, через несколько недель автостопом добралась до родного порога.
Но там Джиллиан поджидала ещё одна трагедия: за эти три месяца, что она отсутствовала, не стало мамы. Неизвестно, что явилось причиной её кончины. Она уже несколько лет была больна, но самоотверженно боролась за жизнь. Вероятно, исчезновение дочери окончательно подкосило её. По крайней мере, Джилл так думала и винила в произошедшем только себя.
Отец очень тяжело оправлялся после смерти супруги. На его долю пришлась самая сильная боль: на какой-то период времени он остался и без жены, и без дочери. Казалось, какой-то злой рок преследует его, лишая всего самого дорогого. Но Кристофер терпел… Терпел, стиснув зубы, зная, что где-то в этом мире есть ещё один человечек, ради которого он должен оставаться сильным. Он верил, что когда-нибудь случится чудо и Джилл вернётся домой. Однажды так и произошло. Как же он был рад ей. Какое-то время он не отступал от неё ни на шаг, всячески опекая и поддерживая. Для него это был спасительный сумеречный лучик, пробившийся через сплошную стену густых туч.
Ещё долго она не могла оправиться от полученных травм. Плохо ела, не могла спать. Похудела почти на пятнадцать килограммов. Врачи серьёзно беспокоились за её жизнь. Но постепенно боль стала утихать, а Джиллиан Фокс – приходить в себя. Такая серьёзная потеря двух любимых людей за столь короткий промежуток времени не могла пройти бесследно: из беззаботной и радостной девочки Джилл превратилась в крайне чувствительную и ранимую особу, её способна была обидеть даже самая безобидная, на первый взгляд, шутка или случайно брошенное слово. На лице эта невыносимая травма также оставила свои отметины: две небольших морщинки возле глаз. Но как же они преобразили её лицо! Теперь в нём читалась постоянная задумчивость и очень стойкий оттенок печали, проникший в самые глубины её существа. Газеты много писали о возвращении актрисы, но она так и не решалась показаться на публике. От прежней звезды почти ничего не осталось.
Депрессия и затворническая жизнь, длившиеся несколько лет после трагедии, кардинально изменили её мировоззрение. Теперь она с почтением стала относиться к своим родителям. Она поняла, что отец очень любит её, и мать тоже очень любила. Родители всегда желали ей всего самого лучшего, старались помочь и давали ей всё, что только могли дать.
Иногда она пересматривала фильмы со своим участием. Теперь она не относилась к ним так серьёзно, как раньше, и частенько откровенно смеялась над тем, что видела на экране. Большая часть её фильмографии казалась ей совершеннейшей глупостью. Все роли, которыми прежде Джиллиан так восторгалась, теперь выглядели какими-то картонными и однобокими, а её игра была похожа на кривляние и восхваление себя и своего «таланта».
«Что там могло нравиться? Кому? Кто это смотрит?» – задавалась она вопросами. Вместе с этими вопросами появлялись и другие: «Что не так в этой сцене? Почему это плохо выглядит? Как должно быть?» И Джиллиан, чтобы отвлечься, стала заглядывать в отцовскую библиотеку в поисках ответов. Там она всерьёз познакомилась с настоящей драматургией, освоила систему Станиславского, прочитала множество книг на тему исследования мифов и сказок, увлеклась поэзией и классической литературой.
Видя живой интерес своей дочери к искусству и литературе, Кристофер иногда общался с ней на эти темы, подкидывал интересные книги. Только сейчас Джилл заметила, насколько её отец хорошо знаком с предметом своей деятельности, насколько образован, начитан и глубок. От его рассуждений часто веяло философией и даже некоторой религиозностью. Слушать его было интересно и увлекательно. Было видно, что он любит свою профессию и отдаётся ей всецело, поэтому так часто пропадает на съёмочной площадке.
Кристофер Фокс тоже заметил перемены в своей дочери. Надо признаться, не заметить их мог только слепой. А такой проницательный человек, как её отец, не мог обойти их стороной. В действительности он не просто общался с Джилл. Его профессия превратила его в настоящего психолога, и он чутко без обвинений и упрёков помогал своей дочери выбраться из той ямы, в которой она оказалась.
Однажды он пришёл и обронил всего одну фразу:
– На следующей неделе пробы в «Холидэй Пикчерз». Хочешь, можешь попробовать себя. Думаю, роль Линды Тауэрз тебе будет интересна. Сценарий оставлю на столе.
С одной стороны Джилл твёрдо решила больше не сниматься, но с другой… Живое любопытство брало своё:
«И что там такого интересного в этой роли? Почему именно мне она будет интересна? Может, хотя бы сценарий глянуть? Никто же не заставляет меня сниматься».
Отец был прав. Роль была действительно восхитительной. Джилл ещё не приняла решения, пойдёт она на пробы или нет, но уже вовсю репетировала: она читала монологи, представляла, как будет звучать та или иная фраза из уст её героини.
В действительности, выбор уже был сделан. Просто Джилл не могла принять его. После стольких бед, её болезненного ухода из кино она боялась туда вернуться. Она боялась новых осуждений. К тому же она не хотела впадать в праздность, продолжая скорбеть по своему любимому. Но эта роль будила вновь в ней жажду игры. Линда Тауэрз была настолько близка ей по характеру, по взглядам, что Джиллиан просто испытывала удовольствие, изображая её. Она хотела, чтобы зрители увидели подлинную Линду, ту Линду, которую может показать только она, Джилл. Ведь она чувствует её, чувствует и видит по-настоящему.
Джиллиан не стала рассказывать отцу о своём решении пойти на пробы. На кастинг она зарегистрировалась под вымышленным именем Саманты Кор, чтобы никто не знал, кто она такая. Во-первых, ей не хотелось предвзятости в оценке её игры, во-вторых, она не хотела излишней шумихи вокруг своей персоны. Она ни на что не рассчитывала – просто шла попробовать свои силы, проверить себя.
«Возможно, меня даже не заметят», – убеждала она себя, но её заметили. И заметили сразу, как только она начала читать свой монолог. Джиллиан не видела, как обернулся режиссёр, отвлекаясь от своей беседы, как продюсер и постановщик стали перешёптываться друг с другом, она не видела, как следующая за ней претендентка опустила голову, понимая, что точно не сможет так исполнить эту роль. Она не видела ничего, а просто играла. Её даже не стали прерывать, хоть всем уже давно было понятно, что она и есть главная героиня, – всем хотелось дослушать её до конца, потому что они видели, что только что, прямо на их глазах, Линда Тауэрз ожила.
– Спасибо, мисс Кор, – прозвучал голос после того, как она закончила.
– Вы где-нибудь снимались до этого?
– Н-нет, – неуверенно ответила Джилл.
– Хорошо, может, вы где-нибудь учились?
– Н-нет. Я немного играла в театральном кружке при школе.
– Что ж, не знаю, откуда у вас такие способности, но отыграли Вы просто блестяще. Вы приняты.
– Что?
– Вы приняты.
– Что значит принята? – растерянно спросила Джилл. Она явно была не готова к такому решению.
– Значит, что мы утверждаем Вас на главную роль. Мы Вам позвоним, когда приходить на съёмки, – раздался дружелюбный голос.