Откуп

   - Так ты ж сама ходишь и учишь народ откупаться, - вмиг стала сама собой Таисия - недоверчивой, злой и поперёшной.

   - Единый это верный путь!.. - горячо проговорила Мотря. - Единый! Наши предки реки и море кормили, прежде чем за уловом идти. Охотники дань тайге испокон веку отдавали. А тут земля своё потребовала!

   - Ну хорошо, положим, ты права. А что откупом нужно назначить? - коварно спросила Таисия. - Скот? Человека?

   Она чувствовала: пережитое ночью и было ответом, что потребно земле. Но верилось в это плохо. Всю свою жизнь Таисия прожила с мыслью, что земля, воды рек и моря, тайга - всё это для людей. А теперь, выходит, наоборот?

   Мотря покивала, глядя ей в глаза:

   - Вижу, знаешь ответ. И это наше верное дело. Такое же, как человека на белый свет принять, как его же в землю положить.

   - Ну и из кого откуп набирать будешь? - поинтересовалась Таисия, сама не веря, что разговаривает о богопротивном.

   - Из грешников! Тот, кто род поганил, кто нечестиво жил и в мир горе принёс, пусть умрёт! - Мотря торжественно подняла руку с вытянутым указательным пальцем вверх. А Саша с матерью заворожённо, с обожанием уставились на неё.

   - Ну знаешь, грешников не нам считать... - начала было Таисия.

   А палец Мотри медленно опускался. На миг Таисия ощутила холодный укол страха - а вдруг эта новопроповедница укажет на неё. Грехи-то за Мельниковыми водились. И это касалось не только участков на золотоносных реках, которые покойный свёкор выкупил у язычников, обманув их по-крупному. Можно сказать, почти даром взял. И невыполненный договор за ним водился, когда в зиму не был завезён провиант и семь семей якутов померли от голода на заимке. А уж сколько застреленных покойников бы поднялось и пришло к ним в избу требовать своего откупа...

   Но так жили многие. Всякий ел, жрал ближнего, дробил зубами кости, а потом каялся и жертвовал на церкви и часовни. Уважал и Господа Бога, и духов Нижнего, Среднего и Верхнего мира. Держал изнурительные посты и водил языческие хороводы. И чем чернее были прошлые грехи, тем большими строгостями и запретами окружали себя люди.

   Но Мотрин палец указал на Андрюню. Самого несчастного недотёпу среди суровых удачливых Мельниковых.

   - Мотря, ты не угорела ли часом? - рассердилась Таисия. - Андрюня свой грех замаливает и отрабатывает. Никому, кроме себя, он вреда не причинил. Мы с роднёй за него как один встанем!

   - А всё ль ты о вашем мученике знаешь? - сузив глаза, спросила Мотря. - Есть, может, за ним грех, который только кровью смыть можно.

   - Говори, что за грех, - сурово молвила Таисия, прикидывая, как содрать с Мотри платок для пущего позору и вытолкать из избы.

   - У неё спроси! - выкрикнула Мотря и кивнула на Сашу.

   Невестка побелела, как мазанная извёсткой стена, приоткрыла рот. Она ничего не сказала, но в огромных глазах застыла обида. Её мать отшатнулась от дочери. Меж густых бровей свекрови легла складка.

   - За навет и поношение я тебя первую на откуп отдам, - сказала Таисия.

   Саша была сговорена за Павла, как всегда водилось: без погляду, знакомства и приязни, только по воле родни. Но к мужу равнодушия или ненависти не выказывала. Хотя и нежности особой не было - так не принято чувства на вид выставлять. Он неё требовалось только уважение и послушание.

   В памяти Таисии возникли книжки, которыми делился с невесткой Андрюня, сало и хлеб, которые заворачивала ему в тряпицу Саша, чтобы было чем повечерять. Но ни искорки греховной страсти, ни движения, которое бы говорило о близости, Таисия не замечала. Чиста Саша, чиста.

   Однако доброе женское имя что берёста. Не дай Бог угодит чёрный уголёк злоязычия - так полыхнёт, что мигом обратится в пепел. Заподозренных в неверности никто никогда не пытался обелить или защитить. Иногда голова проводил дознание, а всем остальным, в том числе и судьбой неверной, занималась семья. Частенько исходом был несчастный случай - то сом во время купания на дно утащит, то прорубь обвалится, то сгинет женщина в лесу, отправившись по грибы или ягоды.

   Таисия сказала Мотре и сватье:

   - Пошли вон отсюда.

   Мотря подхватила заливавшуюся слезами женщину и вывела её, бросив напоследок острый взгляд на помертвевшую Сашу и безучастного Андрюню.

   Таисия повторила давешний вопрос:

   - Что скажешь, сношенька наша дорогая?

   Саша бросилась ей в ноги:

   - Матушка! Нет моей вины ни в чём! Ни в помыслах, ни в делах!

   - За что ж Бог вам деток не даёт? Не в наказание ли?

   - Неправда! Вымолила я дитятко... Три луны уже... Поверьте, матушка... - заплакала Саша.

   Таисия отвернулась. Её глаза заблестели тёплыми счастливыми слезами. Но тут же вытерла их платком. Теперь, после слов Мотри, не только Богу решать судьбу дитяти, но и всему миру, всем, кто услышит обвинение. И Павлу, конечно.

   Андрюня всё так же истуканом сидел на лавке. Не вздрогнул, когда Таисия рявкнула на него, только произнёс странное:

   - За мной пришли... Теперь я понял, что не нужно было прятаться. Пойду я, Тася... Пойду к тому месту, что мне показали.

   Таисия наклонилась над ним, пытливо всматриваясь в благостную голубизну чужих, не Мельниковских глаз:

   - А что скажешь о грехе, в котором тебя и Сашу обвинили?

   - Виноват я... За мной пришли, чтобы ответил... - пробормотал блаженный.

   - Да ты так струхнул, что весь разум потерял! - вскричала Таисия.