Стамбульский бастард

Он высунул голову из окна, присвистнул и выкрикнул:

– Я бы не отказался!

Зелиха не дала ему продолжить:

– Ты что, больной? Женщине уже и по улице спокойно не пройти?

– Зачем идти? Я могу подвезти, – возразил таксист. – Не жалко такое шикарное тело мочить?

Под вопли заливавшейся Мадонны: «Мой страх быстро тает. Я берегла свою любовь для тебя», Зелиха разразилась новой порцией отборной брани, преступая тем самым еще одно нерушимое неписаное правило, на этот раз не из заповедей Петит-Ma, а из собственных правил женского благоразумия: когда пристают, не огрызайся.

Золотое правило благоразумия стамбульской женщины: когда донимают на улице, не отвечай. Если ответишь или – боже упаси! – огрызнешься, только подольешь масла в огонь и раззадоришь мужика.

Зелиха не понаслышке знала золотое правило и понимала, что нарушать его никак нельзя, но сегодня была особенная пятница. Казалось, с цепи сорвалась еще одна Зелиха – беззаботная, отвязная и яростная. Эта вторая Зелиха целиком завладела ее сознанием, приняла на себя командование и решала за обеих. Вот почему девушка продолжала ругаться во весь голос, заглушая даже Мадонну, а прохожие и продавцы зонтиков стали собираться посмотреть на заварушку. Мужчина, который плелся за ней хвостом, испугался возникшей суматохи и дал деру, решив не связываться с психопаткой. А вот таксисту скандал был нипочем, он явно не отличался здравомыслием, был не из робкого десятка и только одобрительно ухмылялся. Зелиха невольно заметила, какие у него прекрасные белоснежные зубы, – наверное, поставил фарфоровые коронки. Она снова почувствовала, как внутри поднимается волна адреналина, все нарастает, нарастает, так что даже живот сводит, сердце бьется, как бешеное, и, кажется, недолго прикончить кого-нибудь. Уж если у них в роду кому-то суждено стать убийцей, то, очевидно, ей.

Зелихе повезло: в этот самый миг водитель тащившейся за такси «тойоты» потерял терпение и принялся сигналить. Она словно очнулась от страшного сна, осознала происходящее и ужаснулась тому, в какое незавидное положение попала. И, как всегда, испугалась своей склонности к насилию. Она тотчас замолчала, развернулась и попыталась потихоньку выскользнуть из толпы. Но, увы, слишком поспешила, оступилась, и правый каблук застрял под шатким булыжником. Зелиха яростно дернула ногу и высвободила туфлю, но каблук сломался, напомнив об одном правиле, которое ей следовало соблюдать прежде всего.

Серебряное правило благоразумия стамбульской женщины: когда пристают на улице, держи себя в руках. Потеряв самообладание, женщина может слишком бурно отреагировать и только навредит себе.

Таксист захохотал, «тойота» снова засигналила, дождь припустил, а прохожие дружно зацокали языками. Непонятно, правда, что именно они так осуждали. И тут Зелиха заметила радужную наклейку на бампере такси «НЕ НАЗЫВАЙТЕ МЕНЯ ДЕРЬМОМ. У ДЕРЬМА ТОЖЕ ЕСТЬ СЕРДЦЕ». Девушка стояла, тупо уставившись на надпись, и вдруг почувствовала беспредельную усталость и оцепенение, словно это вовсе не будничные проблемы, знакомые каждому стамбульскому жителю. Похоже, в этих буквах был зашифрован некий таинственный код, специально придуманный лично для нее неведомой разумной силой, код, который ей, простой смертной, не дано разгадать за отпущенный короткий срок. Такси и «тойота» наконец уехали, да и столпившиеся вокруг зеваки стали расходиться, а Зелиха так и стояла, сложив руки нежно и печально, словно держала не каблук, а мертвую птичку.

В сумбурном мире Зелихи, пожалуй, могло найтись место мертвым птицам, но никак не печали и нежности. Ей такого добра не надо. Она выпрямилась и по возможности элегантно поковыляла на одном каблуке. Не прошло и минуты, как она уже неслась среди зонтиков, сверкая потрясающими ногами и немного прихрамывая на ходу, выбиваясь из общего ритма, как диссонирующая нота. Непокорной сиреневой нитью вплеталась она в бесконечное серо-коричневое людское полотно. Да, она выбивалась из общей массы, но толпе все же удалось заглотить ее в необъятное чрево, подчинить своему руслу. Толпа эта не была случайным скопищем сотен потных, измученных, тяжело дышащих тел – под дождем мокло одно потное, измученное, тяжело дышащее тело. Не так уж важно, солнце или дождь. Идти по Стамбулу – значит, идти в ногу с толпой.

Вдоль Галатского моста выстроились десятки грубоватого вида рыбаков. Они стояли молча, бок о бок, у каждого в одной руке зонтик, в другой – удочка. Проходя мимо них, Зелиха позавидовала их способности стоять так, не шелохнувшись, и часами выжидать рыбу, которая никогда не клюнет. А если и удастся что-то выловить, то только такую жалкую мелочь, которая разве что сгодится на наживку для рыбы покрупнее, а та уж точно никогда не клюнет, потому что ее тут нет. Удивительная способность делать так много, не делая, по сути, ничего, и в итоге возвращаться домой с пустыми руками, но с чувством глубокого удовлетворения. В этом мире безмятежность была залогом удачи, а удача – источником блаженства. Так предполагала Зелиха. По этому конкретному поводу она могла лишь строить догадки, ведь подобную безмятежность она не знала и вряд ли узнает. По крайней мере, не сегодня. Уж точно не сегодня.

Несмотря на спешку, она завернула на Гранд-базар и замедлила шаг. На покупки времени не было, только взглянуть, убеждала она себя, обозревая витрины. Она закурила, и с первыми же колечками дыма ей стало лучше, почти совсем отпустило. Стамбульцы были невысокого мнения о женщинах, которые курят на улице, ну и плевать. Она и так уже объявила войну этому обществу. Зелиха передернула плечами и направилась в старейшую часть базара.

Многие торговцы знали ее по имени, особенно ювелиры. У Зелихи была неодолимая тяга к блестящим побрякушкам. Хрустальные заколки, брошки со стразами, яркие сережки, жемчужные бутоньерки, шарфы с зебровым узором, атласные сумочки, шифоновые платки, шелковые помпоны и… туфли, всегда на высоченном каблуке. Еще не было случая, чтобы она просто так прошла мимо базара. Оказавшись здесь, она непременно должна заскочить хотя бы в пару лавок, поторговаться с хозяевами и в итоге заплатить куда меньше запрошенной суммы за кучу вещей, которые вовсе и не собиралась покупать. Но сегодня она лишь пробежалась вдоль рядов, мельком глянув на витрины, вот и все.

Зелиха задержалась у лотка, на котором пестрело множество баночек, склянок и бутылочек со всевозможными травами и пряностями. Она вспомнила, что утром одна из сестер, какая именно, напрочь забылось, попросила ее купить корицы. Четыре сестры, среди которых Зелиха была самой младшей, никогда ни в чем не соглашались, но каждая была неизменно убеждена в собственной правоте, а также в том, что остальным есть чему у нее поучиться, а вот ей у них – учиться, конечно, нечему. Это как проиграть в лотерею, поскольку твой билет на одну-единственную цифру отличается от счастливого. Как ни крути, ты всегда оказываешься жертвой непоправимой несправедливости. Зелиха купила корицы, не в порошке, а целые палочки. Торговец пригласил ее попить чая, выкурить сигаретку и немного поболтать. Девушка согласилась на все три предложения. Сидя в лавке, она равнодушно рассматривала полки, и вдруг взгляд ее остановился на наборе чайных стаканчиков. К ним Зелиха питала особую слабость. Разве можно не купить эти стаканчики, все в золотых звездочках, а заодно изящные ложечки и тоненькие блюдца с золотой каемкой? У них дома уже не меньше тридцати подобных сервизов, и все ее приобретения. Но еще один не помешает, ведь они так легко бьются.

– Такие хрупкие, черт возьми… – чуть слышно прошептала Зелиха.

Из всех дам семейства Казанчи только она приходила в ярость, когда чайные стаканчики разбивались. Между тем Петит-Ma, старушка семидесяти семи лет, смотрела на это совсем иначе.

– Вот опять дурной глаз! – восклицала Петит-Ma всякий раз, когда очередной стаканчик давал трещину, а потом разлетался на осколки. – Слышали этот жуткий звук? Кряк! Ох, как в сердце-то отозвался! Не иначе сглазить нас хотят какие-то злобные завистники. Да хранит нас всех Аллах!