Страница 3 из 16
– Над финалом я думать не буду. Финал будет прежний.
– Парень, так не пойдет. Я прошу тебя о минимуме – другие вообще ничего не просят. Они просто не разговаривают с авторами, они их переделывают, – Режиссер распалял себя. – А я прошу! Я объясняю, почему меня жмет! Но ты…
Когда напечатали его повесть, некая критическая дама, существо некрасивое, естественно, умное и злое, сказала, яростно улыбаясь:
– Милая повесть. Можно, конечно, писать и получше, но нынче это необязательно. Восхитительна главная героиня – она святая. Это своего рода новаторство. Последние удачные жития святых были написаны в пятнадцатом веке.
Он горячился. Ответил что-то обидное. Зачем? Она была не виновата. Она никогда не любила. И ее не любили… И оттого она была так яростно деловита и с такой страстью занималась уймой важных и серьезных вещей, которые в конечном счете оказываются такими неважными и несерьезными.
А она – любила. И поэтому повесть имела успех. Ему повезло с ней. Ему попалась прекрасная она. Это самое важное, если ты стараешься писать правду. А он тогда старался.
– Если хочешь знать правду – надо переписать полсценария! – кричал Режиссер, уже стоя в дверях. Чтобы весь коридор слышал, как он управляется с автором. И как он несчастен. – Скажи что-нибудь! Роди!
– Пошел к черту.
– Пошел сам! Я не буду снимать! Снимай сам это дерьмо! Говенный святочный рассказ! И справедливо об этом писали!
– Зачем ты тогда взялся снимать?
– Потому что нечего было снимать! Понимаешь: не-че-го! А хочется! А нечего! А надо! «Ам-ам» делать надо!
– Федор Федорович, в павильоне заждались, – нежно сказал Сережа. Он любил скандалы.
– Я прошу тебя, парень, – сказал Режиссер покорно и тихо, – постарайся меня понять. И не надо со мной ругаться! А то тебе что – отряхнулся и пошел, а мне снимать! Посиди, подумай, чувак. И приходи.
– Мы в седьмом павильоне, – сказал Сережа.
И все они пропали за дверью.
Эту историю он считал святой для себя. Он обещал себе не разрешать никому прикасаться к ней. И когда зазвонили телефоны с киностудий (это было ему приятно, этого он ожидал), он с достоинством отказывался. Чем больше он отказывался, тем больше разжигались страсти – таков был закон. Прошло несколько лет или несколько месяцев, как ему показалось (нет, по календарю все-таки несколько лет), и он забыл свое обещание и согласился. К тому времени он многое забыл из своих обещаний.
Дверь отворилась, и вошел Сережа. А может, и не Сережа. Может, двойник или тройник.
– Ну, как вы? – спросил лже-Сережа.
– Ничего.
– Ну, а вообще?
– Тоже ничего.
– Вот и хорошо. Наш просит привести вас в павильон. Пойдем… с заднего хода.
И засмеялся.
И он понял, что это все-таки был Сережа.
В год, когда они встретились, она окончила среднюю школу и не попала в институт. Она куда-то устроилась на работу (ему так и не сказала – куда). Потом он узнал, что она занимается велосипедом, побила какой-то рекорд, ее включили в команду и все время возили на сборы и на соревнования. Но тогда она ему ничего не говорила об этом. Она почему-то стеснялась велосипеда. Он видел только, что она все время куда-то торопится, улетает, прилетает и снова улетает. Так они встречались, торопились, и рядом всегда было расставание.
В павильоне Сережа оставил его у дверей и ринулся вглубь.
Огни были погашены. Режиссер сидел у камеры и страдал.
– Привел, – сказал Сережа.
Режиссер даже не обернулся.
– Сережа, где текст? Где его замечательный текст? Найди-ка эпизод «Длинный день».
Сережа протянул ему нечто грязное, исчерканное, и Режиссер углубился в чтение, иногда бормоча текст себе под нос.
В том самом их длинном году был их самый длинный день. День, когда они были счастливы.
Дай бог один такой день в целой жизни. У него был этот день, так что ему уже ничего не страшно. Или – все страшно после такого дня.
– Я не опоздала?
В тот день она подъехала на грузовике.
– Я с аэродрома. Грузовичок подвернулся.
– Почему ты никогда не смотришь мне в глаза? Ты что, стесняешься меня? До сих пор не привыкла ко мне?
– Я, да?
– Нет, я.
– Ха-ха-ха!
– Ты знаешь, у меня завтра весь день свободный.
– Весь, да?
– А ты, конечно, занята?
– Ой, не тяни так противно слова. Занята, не занята, все в порядке.
– Нет, ну если ты.
– Все! Все! Свободна, и хватит! Представляю, как ты устаешь от моей глупости.
– Девушка сегодня очень красивая, думаю я себе.
– Ха-ха, издеваешься, ну все, буду молчать.
Режиссер (все так же, не оборачиваясь) начал читать вслух сценарий:
– «Я, да?.. Нет, я. Ха-ха-ха!.. Весь, да?.. Думаю я себе». Боже мой, идиотизм! Идиотизм!.. Что у нас потом?
– Эпизод «Ресторан»! – веселился Сережа.
– Знаешь, я сегодня решила удивить красотой любимого мужчину – сама завилась и, чтобы не испортить прическу, просидела в кресле всю ночь. Ха-ха! Я когда в хореографический ходила, у меня был точно такой же случай. Слушай, а я ведь хорошо танцую! Сходим в ресторан какой-нибудь? Я хочу с тобой в ресторан.
– Актрису на площадку! – крикнул Режиссер.
– Актрису на площадку! – заорал Сережа.
– Репетиция со светом!
– Ставьте свет! – буйствовал Сережа.
– Столик не поменяли?! А я просил: поменяйте этот столик для ресторана! Поменяйте этот столик, похожий на гроб! Но у нас бессмысленно просить! – страдал Режиссер.
Они пошли тогда в «Прагу». Все было удачно – они выстояли очередь, заняли столик на двоих. Танцевала она божественно, и все ее приглашали, а она отказывалась.
– Давайте массовку! Танцующие пары! Массовка! – кричал Сережа.
– Не надо! Не надо массовки! Надо столик для ресторана сначала поменять! Если в следующий раз…
– Будет столик, – светло сказал Сережа.
– …я повешу тебя тогда за твою верткую задницу!
На площадке появились несколько молодых людей крайне печального вида. Женщина с никаким лицом дала знак, и «танцующие пары» начали свой танец.
– Не надо сейчас танцев! Я должен сначала решить, что нам снимать! Говенный сценарий!
Говенный столик! Жизнь не удалась!
Печальные молодые люди танцевали.
Он хотел ее поцеловать, когда они танцевали, но она отвернулась.
– Я поняла, что ты делаешь это оттого, что я нравлюсь другим.
Она все всегда понимала. Они много танцевали в тот вечер, а потом перед закрытием она исчезла на десять минут, заявив, что пошла причесываться, и вернулась, сияя круглыми глазами.
– Все. Идем домой.
В кулаке у нее был скомканный счет.
– Это я для независимости, чтобы легче было потом от тебя уйти.
Потом они пришли, и наступила ночь.
– Уберите пары! Пары уберите!
– Ребята, стоп! – орал Сережа.
На площадку уже вывели Актрису – очередная женщина с никаким лицом вела ее за руку. Люди здесь опасно двоились.
– Мы начнем снимать, наконец? Я уже три часа на студии, – сказала Актриса.
– Если вы спешите – вам надо сниматься не у меня! Я не спешу! Эпизод «Ночь»! Пересъемка! Только ваш текст! Читайте текст, Сережа! У нас девушка спешит! Тишина в павильоне! Сережа! Я жду! Читаем вслух гениальный текст!
Сережа вынул очередной грязный ворох бумаги и объявил:
– Ремарка автора: «Она безумно и страшно раздевалась».
– Как она раздевалась?
– Безумно и страшно.
– Дальше! Текст!
Сережа читал с выражением:
– «Только не засыпай! А то когда ты закрываешь глаза, я боюсь, что тебя нет, что ты умер. Я все время боюсь за тебя теперь. Нет, конечно, спи, ты устал. Ну конечно, спи! У меня такая к тебе сейчас нежность, до слез, до самой боли! Она шептала бессвязно, торопливо, слова сливались, она плакала».
– Что она?
– Плакала.
– Ага? а слова сливались. Дальше этот замечательный текст.
– «Помнишь, ты мне сказал, чтобы я за тебя молилась немножечко. Потому что у тебя какие-то важные дела происходят. Я помаливаюсь все время, чтобы дела твои были великолепны. “Молись за меня, бедный Николка”».