Страница 18 из 20
Некоторое время мы оба молчим. Я понимаю, что вопрос, с которым я к нему приехала, способен сильно его взволновать, и не решаюсь приступить к разговору. Да и захочет ли он сказать мне правду? Какой ему в том интерес?
— Зачем вы пожаловали сюда, мадемуазель Муромцева? Чтобы насладиться моей слабостью? Чтобы сказать, что каждый в этом мире получает по заслугам, и раз я однажды оскорбил вас, то поделом?
Я вздрагиваю и невольно пячусь к дверям.
— Что вы такое говорите, сударь? Грешно торжествовать, когда другому плохо. И если вы хотите знать, я не имею никаких оснований осуждать вас за то, что там, на балу, вы меня разоблачили. Я сама пошла на обман, а вы всего лишь сказали правду. Не знаю, что двигало вам тогда, но если вы всего лишь хотели предостеречь его светлость, то кто вас может за это упрекнуть?
Я говорю вполне искренне. Но он мне, кажется, не верит.
— Вот как? Признаюсь, мне странно это слышать. Впрочем, это неважно. Но что в таком случае привело вас в мой дом, мадемуазель? Быть может, обида не за себя, а за князя, который, вступившись за вас, оказался в тюрьме?
Я набираюсь смелости и делаю шаг вперед.
— Прошу вас, господин Стрешнев, скажите, что произошло во время дуэли?
— Что произошло? — хрипло переспрашивает он. — Об этом довольно ясно говорилось на суде. Его светлость использовал магию, из-за которой я сейчас здесь лежу. Именно за это он и осужден. И чтобы узнать всё это, вам не нужно было приходить ко мне. Вы могли прочитать об этом в любой газете.
Он не намерен говорить правду. Я боялась этого и раньше, а теперь убедилась в этом. Но я бросаюсь перед кроватью на колени.
— Прошу вас, Андрей Станиславович, расскажите, как всё было на самом деле? Я слышала, князь Ковалевский — отменный стрелок. У него не было необходимости портить ваш револьвер.
— Быть может, он не хотел полагаться на волю случая, — усмехается Стрешнев. — Но об этом вам лучше спросить у него самого. Уверен, ее светлость сможет добиться с ним свидания.
— Но он слишком хороший маг! — я уже почти ничего не вижу из-за застилающих глаза слёз. — Если бы он действительно использовал заклинание, он сумел бы сделать так, чтобы никто об этом не догадался.
Стрешнев слабо машет рукой:
— Значит, он ошибся. Такое может случиться с каждым. Я понимаю, мадемуазель, что вы чувствуете себя невольной виновницей произошедшего, но, простите, ничем помочь вам не могу. И если это всё, что вы хотели мне сказать, то не смею вас больше задерживать. Антип, проводи барышню!
Слуга тут же появляется на пороге, помогает мне подняться с колен. Но у дверей я еще останавливаюсь.
— Пожалуйста, Андрей Станиславович, подумайте о безвинно осужденном князе, о его матери, которая тоже больна. И о себе! Да-да, о себе! Представьте, сколь облегчите вы правдой свою совесть.
— Это что за представление? — в комнату возвращается доктор, и он тоже недвусмысленно указывает мне на дверь.
— Еще минуту, прошу вас! — рыдаю я. — Княгиня Ковалевская — тоже прекрасный маг. Быть может, она сумеет помочь вам встать на ноги. Подумайте о своей сестре, которой вы заменили родителей, и которая может остаться одна.
Говорить так жестоко, но я уже не могу остановиться.
— Вон! — выкрикивает Стрешнев с кровати.
И меня почти выталкивают из комнаты, захлопывая дверь за моей спиной.
На шум прибегают Аля, Тома и батюшка с девочкой. Подруги смотрят на меня, и в ответ на их немой вопрос я только качаю головой.
25. Утро
Мы возвращаемся в пансион. Я намеревалась отбыть в имение Цветковых в этот же день, но у меня совсем нет сил, и девочки укладывают меня на кровать и на цыпочках выходят из спальни.
Но спать мне не хочется. Как не хочется и есть. И я просто лежу, вспоминая каждое слово из нашего со Стрешневым разговора. Может быть, я что-то упустила? Не сказала того, что должна была сказать?
Нет, к нему определенно нужно вернуться. Хотя бы для того, чтобы поговорить с его маленькой сестрой о страшном колдуне. Если я узнаю, кто это был, то, возможно, пойму, что тогда случилось. О колдуне наверняка должен знать и лакей.
О том, что я буду делать, когда узнаю имя этого человека, я предпочитаю не думать. Как и Стрешнев, правду он мне тоже не скажет — зачем ему вредить самому себе? Да и неразумно будет идти к нему в одиночку, а впутывать в это девочек я точно права не имею.
Но если я узнаю его имя, то смогу сообщить его княгине Ковалевской. Если он, как и она, маг, то, возможно, она сумеет найти к нему подход.
Я засыпаю только под утро, но выспаться мне не дают.
— Шура, вставай! — трясет меня за плечо Тамара. — Одевайся, иди в сторожку. Там тебя спрашивают.
Я открываю глаза. В комнате уже почти светло.
— Кто спрашивает?
— Не знаю, не сказали. Но я в окошко посмотрела. Мне показалось, это лакей Стрешневых.
Сон тут же пропадает. Я судорожно хватаюсь за лежащее на стуле платье, ищу в сумочке гребенку. А потом окончательно прихожу в себя.
— Нет, Тома! Это не может быть он. Откуда он знал бы, где меня найти?
Тамара быстро и ловко заплетает мне косу.
— Стрешнев знает, из какого ты пансиона. Он тут бывал. Наверняка он думает, что ты до сих пор живешь здесь. К тому же, прости, но мы с Алей вчера многое рассказали батюшке. Это как-то само собой получилось.
Я бегу к сторожке, позабыв и сумочку, и шляпку.
Тома оказывается права — тот самый мужчина, которого мы видели вчера дома у Стрешневых, нервно ходит у ворот.
— Барышня, поспешайте! — тараторит он, завидев меня. — Андрей Станиславович хочет вас видеть. Он всю ночь метался по постели. А накануне, как вы ушли, долго с батюшкой разговаривал. А на рассвете прямо потребовал за вами ехать. Я говорю — да как же я в такое время людей будить стану? А он осердился и чашкой в меня запустил.
Его дожидается извозчик, поэтому мы отправляемся без промедления.
— Вы не подумайте, барышня, господин Стрешнев обычно человек спокойный. Сестрицу свою сильно любит. Он вчерась после ваших слов Анну Станиславовну велел к себе позвать. Обнял ее да как зарыдал. У него же никого, кроме нее, нет. А у нее, стало быть, — никого, кроме него. Как родители померли, так они всё вдвоем. Я уж и то думал — ежели с ним что случится, что с ней будет? Он, конечно, опекуна на такой случай назначил, но да разве чужой человек станет заботиться о ребенке так же, как родной брат?
— Скажите, Антип, а тот колдун, о котором говорила девочка, действительно к вашему хозяину приходил?
Он боязливо оглядывается, будто думает, что нас подслушают, а потом, должно быть, решает, что уж в экипаже-то об этом точно можно поговорить.
— Приходил однажды, — признается он и торопливо крестится. — Глазищи — во! Волосы черные. А сам дерганый какой-то — будто припадочный. Я еще тогда подумал, что не надо бы такого человека в дом пускать, но куда же деваться, когда барин приказал?
— Он приходил перед дуэлью? — уточняю я.
— Аккурат в ночь перед ней, — подтверждает Антип. — Я, конечно, не имею привычки подслушивать, барышня, но разговаривали они громко, потому как мужик тот оказался глуховат. Барин уже почти на попятную пошел. Сказал — голубчик, обойдусь без ваших услуг. А тот принялся убеждать, что никаких сомнений в результате дела не имеет, и ежели уж он за что деньги берет, то результат гарантирует.
Экипаж подъезжает к дому Стрешневых, и я взбегаю по лестнице прежде, чем Антип успевает расплатиться с извозчиком. На сей раз привратник не останавливает меня.
— Хорошо, что вы приехали, мадемуазель, — выходит в коридор уже знакомый доктор. — Андрей Станиславович про вас спрашивал.
— Ему стало хуже? — наверно, это ужасно, но я меня беспокоит, прежде всего, его способность выдержать предстоящий разговор. И разговор этот желательно вести при свидетелях.
Доктор входит в спальню Стрешнева вместе со мной. Там, у кровати, уже сидит какой-то мужчина.