Страница 10 из 20
Я зажмуриваюсь на секунду, а потом выпаливаю:
— Я не смогу вам его показать. Магия действует, только когда я одна. Ах, я не могу это толком объяснить. Я мало что в этом понимаю.
Девочки, как ни странно, этому верят. А Меля даже поддакивает:
— Магия — это тонкая вещь. Она абы кому не покажется.
— Но ты же будешь рассказывать нам о нём? — тихонько спрашивает Даша. — И если вдруг он приедет к тебе, ты скажешь нам об этом? А ведь он же приедет, правда? Он же должен сделать тебе предложение.
Она мечтательно улыбается. Они все хотят, чтобы всё это оказалось правдой.
— Ты же не забудешь про нас, Шура? Потом, когда выйдешь за него замуж.
И они все смотрят на меня с надеждой. Я чувствую, что опять краснею. И не знаю, что сказать.
За меня это делает Тамара:
— Девочки, не будьте так глупы! С чего вы решили, что он приедет сюда? Уверена, он вообще не знает, где мадемуазель Муромцева живет. Ты же не призналась ему, Шура?
Я не выдерживаю ее насмешливого взгляда и отворачиваюсь.
Из всех моих товарок Рудакову поддерживает только Зоя Самохвалова:
— Не сомневаюсь, что Шура нам врёт. С чего бы вдруг такой подарок после короткого знакомства? Признайся, Муромцева, ты просто стащила зеркало из княжеского дворца? Там наверняка полным-полно красивых вещей.
Девочки возмущенно галдят, а у меня самой нет ни сил, ни желания возражать. Как раз Рудакова и Самохвалова куда ближе к правде, чем все остальные.
А после завтрака нам становится уже не до разговоров. Сначала — уроки арифметики и французского языка (мы уже освоили полный курс, который читается в пансионе, но чтобы мы не забыли пройденного материала, нас заставляют посещать занятия с младшими девочками), потом — работа в мастерской.
Я так волнуюсь, что стежки на вышивке выходят неровными, и мадемуазель Коршунова укоризненно качает головой.
Аля сегодня освобождена и от занятий, и от работы, и я этому рада. Если бы она увидела мое встревоженное лицо, то сразу бы всё поняла.
Я вздрагиваю от каждого скрипа входных дверей. Я пытаюсь представить, что скажу князю, если он всё-таки появится здесь. А ведь он должен приехать — хотя бы для того, чтобы забрать свою фамильную реликвию. А, может, он посчитает такой визит оскорбительным для себя и вместо этого предпочтет назвать меня воровкой и отправит за зеркалом полицию? При этой мысли я холодею.
А потом ей на смену приходит другая. Быть может, это зеркальце — не более, чем красивая безделушка? И князь придумал эту легенду лишь для того, чтобы произвести впечатление на доверчивую девицу? Уверена, у него достаточно способностей, чтобы ненадолго придать зеркалу магические свойства. А если так, то князь оставит его мне на память о нашей встрече и моем позоре.
Баронесса приезжает в пансион только к вечеру, и когда меня вызывают в ее кабинет, я иду туда на трясущихся ногах. Но Анастасия Евгеньевна встречает меня улыбкой.
— Всё прошло чудесно, не так ли? Все дамы на балу только и говорили, что о вас и нашем платье.
Кажется, она вполне довольна. Но как такое может быть? Неужели о скандале никто не узнал? Я пытаюсь понять, как такое возможно. Да, на балконе не было никого, кроме нас троих, и не в интересах князя делать наш разговор достоянием общества. Кому захочется признаться, что он едва не назвал своей женой нищенку из сиротского приюта? А напомаженный Андрей Станиславович (кажется, его фамилия Стрешнев?) будет сохранять эту тайну из уважения к Ковалевскому. Наверно, так оно и есть.
— И вас искали в зале, когда часы пробили полночь. Все хотели знать, кто вы такая, — баронесса хихикает. — Трудно было не заметить тот интерес, который к вам проявила весьма важная персона.
Я держусь за стенку, чтобы не упасть.
— Ну-ну, стоит ли так смущаться? — похоже, Анастасию Евгеньевну забавляет мое смятение. — Вы молоды, красивы и были так эффектны вчера, что на вас трудно было не обратить внимание. Но надеюсь, вы понимаете, что бал остался в прошлом, и вы не должны предаваться пустым мечтаниям.
— Я понимаю это, ваше благородие, — лепечу я.
Она одобрительно кивает и разрешает мне идти на ужин.
Я голодна, но не могу проглотить ни кусочка. Так и ложусь спать на пустой желудок. И долго-долго не могу уснуть.
Князь так и не приехал в пансион. И я снова я не понимаю, чувствую ли я облегчение или обиду?
13. Я снова вру
На следующий вечер Аля спрашивает, разговаривала ли я со своим женихом. Иначе девочки его уже не называют. Я отрицательно качаю головой, и она отправляет меня прочь из спальни.
— Ступай в мастерскую. Там сейчас как раз никого нет. Тебе никто не помешает.
Девочки охотно поддерживают:
— Конечно, иди, Шура!
Я беру зеркало и выхожу из спальни. Назвался груздем — полезай в кузов.
А потом полчаса сижу в мастерской, пытаясь понять, как выкрутиться из этой ситуации.
Сначала я не решаюсь посмотреть в зеркало — боюсь, что там появится князь и обвинит меня во лжи и корысти. Но всё-таки набираюсь храбрости и касаюсь его поверхности.
И тут же отдергиваю руку. Но нет, ничего не происходит. На его глади — лишь мое отражение. И я касаюсь его снова и снова — уже уверенно, почти настойчиво.
Князь не говорил ни о каком заклинании, которое нужно было бы, чтобы магические свойства зеркала проявились. Да я и не произносила ничего там, на балу. Но видела в своем зеркале его!
А сейчас он не желал мне показаться.
Как он тогда сказал? Чтобы общаться на расстоянии, нужно истинно любить. И значит, раз я не вижу его, то его любовь ко мне прошла.
Да как вообще я могла рассчитывать на то, что чувства его останутся неизменны? После часа знакомства. После моего побега. После того, что он узнал обо мне.
Я убираю зеркало в карман и возвращаюсь в спальню.
— Ну, что? Ты видела его? Когда уже он приедет к тебе в пансион?
Я решаю отмалчиваться. Хватит, и так уже завралась. Но девочки всё придумывают за меня сами.
— Нет-нет, медамочки, он не может приехать сейчас. Наверняка, его родные против такого мезальянса, и ему потребуется время, чтобы их переубедить.
— А может быть, его родные строго-настрого запретят ему жениться на Шуре, и он вынужден будет сделать другой выбор, и оба они от этого останутся несчастными на всю жизнь.
Сердобольная Меля пускает слезу, а потом опасливо косится на Алевтину. А Даша уверенно ей возражает:
— Не говори ерунды! Если он настоящий мужчина, то он сумеет настоять на своем.
Я не знаю, плакать или смеяться, когда они обсуждают «моего принца». Они пытаются узнать у меня его имя и титул, а когда я отмалчиваюсь, то сами охотно строят предположения.
День ото дня Алевтине становится всё хуже. Доктора вызывали еще раз, но он только развел руками и посоветовал молиться, пить микстуру и соблюдать постельный режим.
Я каждый вечер уединяюсь в мастерской или в саду, а когда возвращаюсь в спальню, то сажусь на кровать Али и «пересказываю» наши с князем разговоры. Разговоры, которых не было.
— Он сейчас в отъезде — за границей. Повез на воды свою сестру и тетушку. Приедет, наверно, не скоро.
— Он, конечно, скучает, — без тени сомнений говорит Алевтина.
— Понятное дело, что скучает, — соглашается Мелания. — И поклоны, должно быть, передает. Ты ему про нас рассказываешь, правда?
Если бы не Алина болезнь, я ни за что не стала бы участвовать в этом фарсе. Я понимаю, что рано или поздно правда откроется. Но пока моя ложь служит отдушиной для Али, я буду врать.
— Медамочки, какая чушь! — голос Зои Самохваловой звучит слишком громко, чтобы Алевтина не услышала его. — Муромцева — врушка! Я уже говорила вам, что это — обычное зеркало. Не знаю, где она взяла его, но сейчас она просто водит нас за нос. А вы так доверчивы и глупы.
Глаза Али широко распахиваются, в них застывает ужас:
— Шура, скажи, что ты не врала! Ведь не врала, правда?
Девочки застывают, ожидая моего ответа. Но что я могу им сказать? Я не настолько хорошо умею врать. И теперь, когда они так пристально на меня смотрят, меня наверняка выдадут бледность лица или дрожащий голос. Если бы я не боялась, что правда может убить Алевтину, я бы тут же во всём призналась.