Страница 16 из 19
– Не спишь? Сердишься?
– На что? – поинтересовалась Марина.
Но Лариска не стала терять время на объяснения. Ее распирало от эмоций:
– Слушай, у меня такая новость, такая новость, сейчас упадешь! В тебя Мишка втюрился.
– Кто?
– Миша! Да ты что, не врубаешься? Тот самый зазнайка-красавчик. Он ко мне сейчас заходил. Он в патруле, вот и вырвался на минутку, и всё о тебе выспрашивал – кто да что. В общем, он тебе записочку оставил, просил обязательно передать, забежишь?
Марина недоумевала. С какой стати она должна бежать за записочкой от какого-то Миши:
– Ларис, у меня дел полно. Давай, если завтра будет время, я после школы к тебе в магазин зайду. Мне как раз по дороге.
– Подруга, ну ты даешь. Да я умру до завтра.
– От чего? – не поняла Марина.
– От любопытства! Он что, тебе совсем не понравился? – разочарованно протянула Лариса. – За ним самые красивые девчонки из нашего техникума бегают. Если бы он на мою однокурсницу Юльку внимание обратил, она не то что бы в соседний подъезд побежала, а на другой конец города – и не раздумывая. Признаюсь тебе, если бы у Мишки был папа генерал, и я бы в галоп пустилась.
– А как же Сергей? – наивно спросила Марина.
– Сергей – это голый расчет. Никаких чувств. А вот Мишка… – Лариса даже причмокнула.
Марина представила, как Лариса облизывается, как голодная кошка, выслеживающая жертву.
– Не понимаю, – передернула плечами и повесила трубку.
За запиской Марина не пошла ни завтра, ни через неделю. И только в субботу, когда наступило очередное Ларисино занятие по английскому языку, она смогла встретиться с подругой. К тому времени текст записки стал не актуален, так как время назначенного свидания безнадежно устарело.
Глава 8. Правда жизни
Многие, в том числе и мама, не понимали, что может быть общего у серьезной, спокойной и рассудительной Марины с экзальтированной восторженной Ларисой. И причина была не в возрасте, хотя Лариса уже закончила десятилетку и заочно училась в торговом техникуме, работала. Просто они были настолько разные.
Рядом с подругой Марина чувствовала себя инопланетянкой из другой галактики. Она жила в мире «так положено, так надо», а Лариса, считавшая, что правил придерживаются только простаки, обитала в нравственной невесомости.
Кукольная внешность, миниатюрные размеры, наивный взгляд и вкрадчивые повадки, сплошные бантики с рюшами совсем не мешали Ларисе быть приземленно-расчетливой. Еще у нее была удивительная способность приспосабливаться к любым условиям.
И если ангельская внешность и беззащитность Ларисы вводили окружающих в заблуждение, то для Марины подруга была как открытая книга. Но ее совсем не отталкивала и не возмущала беспринципность Ларисы. Цель служила всему оправданием. Цель – жить по-другому, вот что их связывало прочнее, чем канат. Вот откуда было это взаимопонимание.
Кроме того, дружба с Ларисой давала возможность сбежать из серого мрака в сытый беззаботный мир. Хотя бы на час, после очередного урока английского.
Ларисин отец был крупной шишкой на металлургическом заводе. Жили они в просторной квартире, в которой кухня была больше, чем всё Маринкино жилье. Открывая тяжелую дверь, на которой сияла табличка с фамилией, Марина попадала в широкую прихожую, застланную мягким ковром, а из кухни тянуло запахом свежей выпечки и ванили.
Улыбчивую Настасью Петровну, хлопотавшую по хозяйству, все называли Бабулей. Марина по наивности полагала, что она родная бабушка Ларисы. И удивлялась ее чуткости. Бабуля моментально исчезала из кухни, где собиралась молодежь. Не лезла с советами, наставлениями, не проявляла любопытства, которым страдали даже посторонние старушки, сидящие на скамейке перед подъездом.
Решив сделать подруге приятное, Марина сказала Ларисе, как ей повезло с бабушкой.
– Бабушкой? – переспросила Лариса, а потом долго хохотала.
– Отец этой бабушке зарплату платит! Еще бы не прогибалась. Получает, как сталевар, живет в отдельной комнате, ест бесплатно, а по факту – прислуга, понимаешь? А бабушкой зовем для конспирации. Не положено у нас слуг иметь.
– Как же так? – была поражена Марина.
В ее представлении быть прислугой – это унизительно. Это как раб! И в нашей стране слуг нет.
– Вам что, полы помыть трудно? Или суп сварить? У тебя же мама не работает.
Лариса опять залилась колокольчиком:
– Ты видела хоть раз мою маму с грязной тряпкой в руках?
Марина представила гордую холеную Эльвиру Викторовну: с неизменной укладкой, шикарным маникюром, в шелковом кружевном халате… И вот эта барыня ползает на коленях в прихожей. Ей самой стало смешно. Нелепая получилась картинка.
Но всё в ней протестовало против этого открытия. Ведь не удивлялась она, видя, как ее мать моет полы?!
– Нет! Это неправильно! – твердила Марина, чувствуя в своих словах скрытую фальшь.
– А давай рассуждать, – примирительно сменила тон Лариса. – Стирать, мыть, готовить – это, по-твоему, труд?
– Это все женщины дома делают! Бесплатно!
– Ну и дуры! – засмеялась Лариса. – А повар? Прачка?
– Да, это труд, – Марина не поняла, куда клонит подруга.
– И если бы Бабуля пекла пирожки в школьной столовой – это тебя бы не возмутило?
Марина задумалась. Но придраться было не к чему.
– Нет.
– Хорошо. Хоть в одном договорились. А то, что каждый труд в нашей стране почетен, – верно?
– Да, – согласилась Марина, понимая, что сейчас Лариска ее и добьет.
– Значит, то, что делает у нас дома Бабуля, – это труд и почетно! – с торжеством подвела черту подруга. – Получается, тебя бесит не то, что Бабуля делает, а где! Если бы Бабулины пирожки лопала ты в школьной столовой – это было бы правильно. А когда эти пирожки ест моя семья – это рабство? А ты спроси тогда у Настасьи Петровны, почему она вместо школьной столовой работает у нас?
Марина не возражала. Она понимала, почему Бабуля в столовку не идет. Разве можно сравнить зарплату, условия в общепите и в этом богатом доме? Марина совершенно запуталась. Но сдаваться не хотела, и решила зайти с другой стороны.
– Тогда объясни, почему твоя мать не работает?
– А она работает, – недобро усмехнулась Лариса. – Работает женой начальника. Усекла? И это нелегкий труд. Терпеть папочкины выходки и закидоны. Думаешь, на кого он всех собак спускает, когда вышестоящее начальство его в хвост и в гриву гоняет? Он сталевару морду бить не пойдет. Нельзя. Посадят! Он работяге все культурно объяснит. А когда домой придет, тогда характер покажет! Мать ведь мучить можно! Домострой у нас.
Марина хмыкнула, но вспомнив, сколько раз слышала, как Лариса объясняла звонившим по телефону, что мать не может подойди из-за головной боли, призадумалась. Значит, в Ларискиной семье не всегда солнечно, как кажется на первый взгляд.
Она видела, насколько тема про родителей неприятна Ларисе. И решила больше ее не касаться.
– Хорошо, а ты тогда зачем работаешь? Да еще продавцом? Тебя что, папочка обеспечить не может или высшее образование дать?
– Я, – Лариска нахмурилась, но не растерялась. – Я работаю ради удовольствия! Представляешь, всю жизнь мечтала продавать. Не детей воспитывать, не дома конструировать, не в космос летать, а продавать. Я общаться люблю, улыбаться людям, приятное им делать. А они мне в ответ добром платят. Знаешь, сколько у меня знакомых появилось, когда я работать пошла? Вспомни, где мы познакомились? Вот. В магазине. Вспомни, как ты радовалась? Как матери твоей было приятно? А теперь сидишь у меня на кухне и осуждаешь. Разве это правильно?
Маринка смутилась. Нечего было сказать на это.
А у Ларисы испортилось настроение. И она уже со слезами в голосе продолжила:
– Ты, Марина, сейчас на моего отца похожа, он меня с детства в космос мечтал заслать. Продавец – это не престижно! И это говорит государственный служащий, руководитель! Ты как-то спрашивала, почему я хочу в Америку удрать. Да потому что там детям такими глупостями голову не забивают. Это только у нас, в рабоче-крестьянской стране, славят труд в песнях да стишках, а на деле рабочих презирают!