Петля Сансары

– Вы требуете уважения к себе и одновременно отказываете мне в нем. Я считаю это не допустимым. Вы сначала должны выслушать мои слова, а потом уже устраивать судилище. Или я не прав? – обратился Дима к старшему лейтенанту.– Как быть с презумпцией невиновности? Или она уже в Советском союзе ничего не значит?

Старлей смешался. Но потом подтвердил его слова.

– Мы все должны выслушать и виновную сторону. Только после этого начинать разбирательство.

Произнеся эти слова, он с надежной посмотрел на Диминого отца, в ожидании поддержки, но тот продолжал сохранять молчание.

– Хорошо. Говори, – нехотя разрешила директриса.

– Спасибо.

– Вы обвиняете меня в том, что я покалечил своего товарища. Начну сначала. Во-первых, он мне не товарищ, а просто одноклассник. Во-вторых, почему вы не принимаете в расчёт показания других одноклассников? Может потому, что они не вписываются в ту картину видения, которую вы для себя построили? Или вы просто не слушали их?

С момента моего появления в школе, продолжаются издевательство надо мной, моих как вы называете товарищей, и заводилой у них всегда был ваш сын, – он посмотрел на мать Картонкина.

– Если вы не знаете об этом,– Дима посмотрел уже на директора, – то грош цена вам как руководителю школы, вместе с моим классным руководителем. Если знаете, то тем более, вы занимаете не свое место.

Одноклассники, не все, а только некоторые, которые считают себя хозяевами класса, избрали меня мишенью для своих атак. Не проходит и дня, чтобы меня не ударили, не скинули учебник со стола, не дразнили, или поставили подножку. Если я начинал возмущаться, они меня били. Весь класс об этом знает.

Произнеся это он в упор посмотрел на свою классуху. Она от этих речей побледнела и как-то сникла.

– В конце концов, мне это надоело. Раз учителя не в состоянии следить за дисциплиной в школе, приходится действовать самому. Сегодня на перемене, я стоял у окна и читал учебник, повторяя пройденный материал. Когда ко мне подошел ваш сын и с ехидной улыбкой выбил учебник. Ему этого показалось мало, и он начал словесно меня оскорблять. Это могут подтвердить девочки из класса, они стояли рядом.

На мои ответные слова он разозлился и ударил меня по лицу. Это они тоже видели. И только тогда, я ударил в ответ. Раз все аргументы исчерпаны, в ход идут кулаки. Это знает любой мужчина, находящийся сейчас здесь. Я ударил в ответ. Один раз. Да признаю, эффект от удара был неожиданным, но скажу честно, я не жалею о нем. За то, что он делал со мной и другими одноклассниками, это небольшое наказание. Тем более удивительное для него, что он никак не ожидал, что его жертва, когда-нибудь ответит, ведь он всегда выбирал своей жертвой тех, кто слабее.

Так вот, я хочу спросить у всех. Если ребенка, не могут защитить взрослые, которые поставлены здесь именно для этих целей, то почему ребенок не может защищать себя сам. Или вы считаете, что раз мальчик или девочка слабее нападающего в моральном плане, то они должны терпеть эти муки издевательства? Мол, Бог терпел и нам велел.

Задам вам еще раз свой вопрос. Для чего вы здесь собрались, чтобы осудить того, кто защищается, или все-таки навести справедливость в школе?

Мне не жалко вашего сына, – он обратился к Картонкиной.– Он получил то, что заслужил. Может быть, наказание было немного больше, чем следовало? Скажу честно, я не хотел ломать ему ключицу, я просто хотел ударить в ответ. Но думаю, что он теперь хорошенько подумает, прежде чем нападать на меня. И мысль о боли, которую он испытал, остановит его следующую агрессию. Если же это происшествие его ничему не научит, то передайте ему, что я готов с ним встретиться.

Услышав такие слова, Картонкина покраснела, ее глаза наполнились слезами, но Дима больше не смотрел на нее. Он перевел взгляд на директора.

– Добавлю в конце. Думаю, в школе найдется много его друзей, которые захотят отомстить мне. Ведь у подростков своя справедливость. Так вот я хочу сказать и вам и всем учителям, находящимся здесь, что я не боюсь их. Я буду драться. И что-то подсказывает мне, что мы можем встретиться здесь почти в том же составе после очередной драки. Которую, начну не я. Но я буду действовать с крайней степенью жестокости, чтобы раз и навсегда выбить из всех желающих, это глупое желание наказать меня за то, что я их не боюсь.

Спасибо, я закончил.

Сказать, что все были ошеломлены его речью, значит, ничего не сказать. И директор, и завуч вместе с классухой сидели пунцовые. Инспектор детской комнаты милиции сидел с удивленно открытым ртом. Все молчали.

В этом напряженном молчании прошло несколько минут. Никто не начинал говорить. Все застыли.

Наконец поднялся Евгений Викторович, отец Димы. Для начала он обратился к сыну.

– Иди, подожди меня в коридоре.

Дима, не говоря не слова, покинул кабинет. Секретарша директора как-то испуганно на него посмотрела и уткнулась в бумаги у себя на столе. Ясно было, что подслушивала.

Усмехнувшись в душе, он закинул свою сумку на плечо и вышел в коридор. Он был пуст. Молча вздохнув, Дима сел на подоконник и приготовился ждать.

Время тянулось медленно. Дима даже не хотел знать, о чем сейчас говорит руководство в кабинете. Он и так в общих чертах представлял его себе.

Зря они это все затеяли. Хотели унизить его отца перед всей школой. Показать, что его младший сын драчун и просто плохой человек, но оказалось все по-другому. И сейчас, Дима был в этом уверен, огребают сами огромных люлей, от большого начальства. Нельзя безнаказанно оскорблять руководство района, не подкрепив своих обвинений основательными доказательствами.

Дима думал об этом и улыбался. Все складывалось даже лучше, чем он ожидал. Быстрее. Теперь еще одна драка, желательно с разбитым носом или бровью, и он уйдет на экстернатуру. Отец сам поддержит его желание.

Дверь открылась, и из нее появился Евгений Викторович. По его лицу было заметно, что он очень зол. За ним семенила начальник районо с видом побитой собаки. Директора школы не было видно. Скорее всего, сейчас глотает успокоительное.

Отец, найдя Диму взглядом, коротко бросил ему. – Пошли, – и двинулся к выходу.

Подхватив сумку, он с независимым видом последовал за отцом. Быстро одевшись, он вышел из школы и сел в отцовский уазик, который стоял у крыльца.

Это творение отечественного автопрома дохнуло на него ностальгией и воспоминаниями. Насколько далеко шагнул СССР в ракетостроение и космической промышленности, настолько же он отстал от всего остального мира в машиностроении. И даже теперь, этот уазик, творение какого-то шестьдесят лохматого года, было недоступно для большей части населения этой великой страны.

Дима только вздохнул, размещаясь на железных сидениях УАЗа, покрытых дешевым дермантином, вспоминая мягкие сидения из эко кожи своего Ланд Крузера 200, выпуска 2015 года. Не скоро он теперь сможет поездить на такой машине.

Отец молча вел машину. Оба молчали. Только по приезду, когда они вошли в дом и разделись, отец заговорил.

– И давно это продолжается?

– Давно. Почти сразу, после прихода в школу.

– А почему ты молчал?

– Ты издеваешься? Как я признаюсь тебе или маме, что я струсил? Легче получать оскорбления каждый день, чем признаться, что я трус.

– А что изменилось теперь? Почему ты решил ответить? Да еще так.

Он немного подумал и посмотрел на своего сына пронзительным взглядом.

– Не пытайся меня убедить, что у него случайно сломалась ключица.

Дима не стал сдерживаться и ответил ему таким же взглядом.

– И не собираюсь. Я специально сломал ему ее.

– Ты не ответил на мой первый вопрос. Что изменилось? Куда делся страх? Я же вижу, что ты сейчас не боишься. Не боялся там в кабинете. Не боишься здесь, передо мной. У тебя даже взгляд изменился. Очень странно. Еще вчера ты был ребенком, со своими страхами, а сейчас я вижу взгляд взрослого человека.

– Пап. Я по-прежнему твой сын. Я такой же, как и был вчера. Да есть изменения. Но позволь мне рассказать тебе о них попозже, хотя бы на следующей неделе. Хорошо? Я все тебе объясню. Обещаю. Пожалуйста. Просто поверь мне.