Сестрёнка Месть

– Тьфу-ты, Женька, чего ты пацанёнку мебеля показываешь? – просипел Лев Николаевич. – Главное кажи, давай.

Дед потянул меня в левобортный моторный отсек:

– Вот, обер-мусье-сверхкапитан, зырьте!

Но мне не надо было показывать, куда зырить: вместо родного движка с горелыми газотурбинами сорокалетней давности, гудел под обтекаемым блестящим кожухом мотор с эмблемой «Бамако».

– Ох, ё…, – воскликнул Димон. – Двухтурбинный АБ-4000 с паровакуумной форсажной камерой. Разработан для малых сторожевых дирижаблей военного флота. Корпус движка сделан из сплава с применением материалов из Неудоби.

– А то, – отец подмигнул мне. – Наш аэронеф натянет в гонках любой дирижабль.

– Ну, кроме тех, которые используют ионную тягу, – важно возразил Димон.

– А разве такие есть? – удивился отец. – Впервые слышу.

– Скоро будут, – ответил Димон. – Одна из заимствованных у Австралии технологий. Лет через десять всё на таких движках будет, даже малые бес-пилоты.

– А, ну раз так, то у нас есть десять лет, чтобы наслаждаться этим архаичным движком.

Димон, который лучше всех моих сокурсников разбирался в моторах и типах воздушных судов, продолжал:

– АБ-4000 и через десять лет будет быстрым, ведь он работает на бланспирите. Его не на всяком аэродроме заправляют. А при форсаже расход вообще по литру на километр.

– Ну, можно самим бодяжить диметан с биодизом, – сказал отец. – Но тут я согласен, что перемудрил, надо было движок попроще.

– Тьфу-ты ну-ты, зато как он ходит, детишки мои. Как он ходит! Как танцовщица, – Лев Николаевич затряс лепестками белых волос, словно в припадке.

Димон снял со стены разводной ключ и открутил болты кожуха, прикрывающего мотор. Я и Лев Николаевич отодвинули кожух в сторону. Моторный отсек тут же заполнил шум турбин, а нас обволок жар работающего мотора.

– Хочу проверить теплообмен, – крикнул мне Димон. – Такие движки оснащены дополнительной системой пассивного охлаждения. Даже если просто убрать кожух, должен начаться перегрев.

Я инстинктивно отступил на шаг – верхние части турбин вращались прямо у меня под ногами, обдавая волнами жара.

– Не бойся, Борян, – прокричал мне Димон. – Если упадёшь меж турбин, то тебя раздавит только до половины, потом бортовой ординатёр аварийно остановит вращение.

Лев Николаевич постучал пальцем по циферблату встроенного термометра:

– Тьфу, на семь градусов подскочила.

Димон кивнул:

– Высокие требования к теплоотводу – один из недостатков быстрых движков.

Мы поставили кожух на место и закрутили болты. Температура тут же упала до показателей нормы.

Я повернулся к отцу и неловко обнял его:

– Папа, ты проделал большую работу. «Сестрёнка Месть» стала аэронефом высшего класса.

– Пойдём в рубку. Покажу тебе крайнее нововведение, да сойду на заслуженный отдых.

– Ты не полетишь с нами?

– Устал я, Бориска. Хочу на земле побыть. Погулять по столице-матушке. Иди в плановые рейсы сам. Я разработал погрузплан на все месяц месяц, остальные два месяца летней практики будешь сам составлять. Ты же капитан.

Я важно улыбнулся, не подавая виду, что писать погрузпланы я не умел. Это было моей самой большой бедой в Академии.

3

В капитанской рубке стояли двое. Широкоплечий лысоголовый мужик с окладистой густой бородой. Димон даже свистнул от зависти. И старая женщина лет тридцати с волосами, торчащими как бурьян под забором.

– Навигатор и радист Прохор Фекан, – представил отец бородача.

– Генриетта Аврорина, – сказала женщина. – Распорядитель трюмовой гондолы, младший механик.

Эти двое ошиблись местами. Следить за погрузкой в трюм и помогать старшему механику должен был бы мужик-силач, а хрупкая женщина работать с радио и прокладывать курс.

– Борис Муссенар, будущий капитан, – как можно солиднее представился я. – А это Дмитрий Тюрго, мой старший помощник.

Бородатый Прохор просто кивнул, а Генриетта улыбнулась нам, как малышам:

– Сразу после первого курс? Молодцы, молодцы!

Не знаю, куда зашла бы эта неловкость, но меня спасла рация:

«Сестрёнка, принимайте груз».

Генриетта ушла в трюм, а Прохор встал у руля и вперил задумчивый взгляд в небесную даль, где маневрировали аэронефы и дирижабли.

– Докладываю, обер-мусье-коллосаль-капитан, наш навигатор неразговорчивый тетеря. Иногда я в него кидаюсь подручными предметами, чтобы внимание привлечь…

Бородач повернулся, но не отвёл взгляда от неба:

– Я, дедушка, всё слышу. Просто не об чем с вами говорить.

Прохор Фекан мне определённо понравился!

Отец подвёл меня и Димона к приборной панели:

– Ну? Заметил новинку?

У меня разбегались глаза: тут всё было новинкой. Слегка вогнутые ультратонкие экраны высокой чёткости показывали картинку со всех камер, внутренних и наружных. Я видел, как Генриетта Аврорина руководила подачей контейнеров в раскрытый трюм.

Большинство управляющих элементов размещались на сенсорных панелях, изготовленных в Ханаате. Эргономичные кресла сверкали белизной. Димон сел в одно и крутанулся. Я вспомнил, что год назад на месте этого кресла стоял табурет, прибитый к полу кривыми гвоздями криворуким Львом Николаевичем.

Лобовое стекло было настолько чистым, что его не было бы заметно, если бы не всполохи графической информации. На него проецировались данные загрузки трюма, метеосводка и время до отрыва от причальной мачты. Данные о перемещениях всех судов в небе над Моску-19 отображались поверх отдельных дирижаблей и аэронефов, которые захватывала система слежения и отмечала красным прямоугольником, ведя до тех пор, пока они не выходили из зоны видимости.

– Мерде… – восхитился Димон. – Новейшие технологии.

Тут мой взгляд упал на шлем и две перчатки гант-манипулятора:

– Не может быть, – закричал я. – У нас теперь есть бес-пилоты?

Это и было папино «крайнее нововведение» – три новеньких бес-пилота покоились в ложементе на внешней стороне гондолы. Через лобовое стекло я видел, как на корпусах малышей помигивали зелёные лампочки. Летательные аппараты заряжены и готовы к полёту.

– Пап, это круто, конечно, но к чему они на грузовом аэронефе?

– Ты чё, Борян? – ответил за отца Димон. – В автономном режиме будут сопровождать нас, обследовать местность, выбирать оптимальный маршрут в рамках разрешённого на пролёт коридора. Да и вообще, прикольно иметь глаза, которые смотрят на триста шестьдесят градусов и на десяток километров. Можно ещё кое-что делать, я покажу…

Димон сунул руку в перчатку гант-манипулятора и хотел нацепить шлем, но я остановил:

– Это потом. Сейчас – принимаем командование аэронефом.

4

Я стоял в рубке, а отец на земле. Маленький, беззащитный, почти незаметный в тени аэронефа.

За год учёбы на курсах я не то, чтобы сильно скучал по отцу. Моску такой город, что не заскучаешь. Но я испытал настоящее потрясение, когда увидел фигурку отца с чемоданчиком в одной руке и курткой на сгибе локтя другой.

Отец помахал мне, а я в ответ лишь качнул головой. Ведь рядом подчинённые: старпом Димон… то есть Дмитрий Тюрго. И этот бородач… как там его? Прохор Фекан.

«На любом судне дисциплина начинается с капитана, но с него же начинается и анархия» – так говорил Андрэ Битов, мой любимый преподавать в Академии Динамического Воздухоплавания, ведший класс навигационной геометрии.

«Приём груза завершён – сказала по общей связи Генриетта. – У нас два пассажира, сопровождают свои грузы. Вторая и третья каюты. Надо зарегистрировать гостей».

Прохор коснулся приборной панели. Корпус «Сестрёнки» слегка дрогнул. Ворота трюмовой гондолы закрылись, а на лобовом стекле высветилось сообщения диспетчерской с разрешением на отчаливание. Сквозь буквы я видел фигуру отца. Он сидел на чемоданчике, нелепо задрав голову.

«Э-э-э, Сеструхин Тесть?» – сказал по рации простуженный голос диспетчера авиодрома. – Подтвердите готовность отчалить».