Сестрёнка Месть

Лев Николаевич смеялся:

– Эка вашему сопливому поколению не повезло. Я-то застал времена до того, как в 980-ом годе Ассоциация Кабаре и Борделей протащила Акт о запрете Продукции Фривольного Содержания. Аэронефщики вешали на стены фото голых девок, а не полуодетых актрисок.

– Подумаешь, и сейчас можно купить плакаты с голыми, – отвечал я.

– Но в моё время не выписывали штраф за владение «фривольной продукцией». И не назначали общественные работы за её продажу. И не кидали на год в острог за изготовление эротики.

– Мими Вронская – актриса. Она передаёт движения души и внутренний конфликт героя…

– А шоб лучше было видно её душу, наряжается как куртизанка в борделе. Говорю же, несчастное вы поколение. Жертвы ханжества и бюрократии.

Пока Лев Николаевич ругался по радио с идущим впереди дирижаблем Торгового Флота, я сбегал в свою каюту и посмотрел на плакат.

Сходство было. Такие же белокурые волосы, форма носа… Я расфантазировался: а что если это и есть Вронская? Чтобы вжиться в роль бродяжки, она ходила в рванье, проникала зайцем на аэронефы. Что если…

Тут я себя осадил. Похожа, но не она. Я не пропускал театральные вести в газетах и радио. Прекрасно знал, сейчас Мими гастролировала по провинциям Бурназо и Фенье. Да и сказать по правде, не стала бы она так заморачиваться, чтобы вжиться в роль. В чём-то хрыч был прав: выглядела она лучше, чем играла.

4

К вечеру мы покинули Арельскую провинцию, взяв стабильный курс на авиадром Бас-24, где должны были сгрузить мебель и взять на борт контейнер со стиральными машинами.

Впереди виднелись задние сигнальные огни аэронефа Торгового Флота Империи, согласно позывным, «ТорФло-98/22». Позади нас, километрах в двух, шёл тоже частник, доверху гружённый овцекоровами. Их мычание и бе-е-эканье разносилось в закатной тишине.

Отправив хрыча Льва Николаевича спать, я спустился в трюмовую гондолу. По пути захватил из холодильника в коридоре кастрюлю каши и папину заначку – банку дешёвого алкоситро «Сен-Брянск».

Пригладив волосы, я постучал в дверь подсобки. Романтизм случайной встречи с Марин зашкаливал, как уровень нагрева в старых газотурбинах моего аэронефа.

– Пардон, – я отодвинул щеколду и вошёл.

Марин стояла спиной ко мне, на фоне иллюминатора. Разодранную кофту, в которую была облачена, когда застряла в щели меж контейнерами, она сняла. Осталась в тёмном обтягивающем платье. Изящная фигура подчёркивалась красным фоном заката.

Девушка порывисто обернулась. Это движение ещё больше напомнило Вронскую. Так её фиксировали на открытках из спектаклей.

Марин сделала что-то с причёской: острые прядки волос падали по обе стороны лица, заключая его в изящную рамку. Она умудрилась стереть с лица грязь и пыль из трюмовой гондолы. Ни я, ни Лев Николаевич не могли смыть эту грязь неделями.

Девушка напряжённо посмотрела на меня:

– Наконец-то. Четвёртый час жду. А если бы я захотела в туалет?

– Пардон, гальюн прямо по коридору.

– Я сказала «если бы». – Она подняла крышечку с кастрюльки и брезгливо понюхала: – Нет. После этого мне точно понадобится гальюн.

Она сделала глоток алкоситро:

– Как называется дирижабль?

– Это аэронеф.

– Разницу между дирижаблем и аэронефом придумали бюрократы Торгового Флота. Раз твой корабль называется иначе, значит и законы к тебе другие. Понял?

– Нет. При чём тут бюрократы? Зубы мне не заговаривай, мадемуазель. Зачем пряталась в трюме?

Вместо ответа девушка оттянула воротник платья:

– Жарко. Выйдем на моторную площадку?

Она сказала это одновременно властно и мягко. Я повиновался, открыл дверь на площадку и мы вышли. Ветер подхватил полы её длинного платья, обернув вокруг моей ноги.

От двигателя несло горелым. Марин с недоумением принюхалась:

– Как вы ходите? Турбокомпрессор в любую секунду откажет.

Стыдно признаться, что мой папик не вкладывал прибыль в ремонт аэронефа. У нас не было денег на новый компрессор. Не было ни старшего технического помощника, ни младшего. Лев Николаевич – столетний ветеран, которого не брали на другие суда. Работая за четверть жалования, дедуля больше ломал, чем ремонтировал. Ну и был бесплатный я – шестнадцатилетний капитан недоукомплектованной рухляди.

– «Сестрёнка Месть» – прочитала Марин на оболочке. – Странное название. Не расскажешь происхождение?

– Это слишком личное.

– Прежде чем открыть свою тайну, я должна узнать тебя лично, Борис.

– Не нужна мне твоя тайна.

Марин придвинулась ко мне. Своим бедром ощутил округлость её бедра.

– Ещё как нужна, – с придыханием сказала она.

Овцекоровы на соседнем аэронефе как-то особо лирично замычали.

5

Я и рассказал:

– До того, как папаня приобрёл аэронеф, он работал начальником отдела логистики на богатой ферме «Белый Китель» в Фенье. Я, моя мама и сестрёнка жили там же, как семья сотрудника. Однажды на ферму напали наёмники Приватной Военной Компании и всех убили. Вот и вся история*.

Если ранее я подмечал в поведении Марин наигранность, то сейчас она искренне заинтересовалась, слушала, приоткрыв ротик.

– Силовая конкуренция? – спросила она. – Эти бюрократы даже разбой впихивают в рамки закона.

– На собственной шкуре я узнал, что в Империи можно убеждать конкурента с помощью найма Приватных Военных Компаний.

– Я помню эту историю, – Марин сжала мои пальцы. – Несколько лет назад, ещё до войны с Австралией, в провинции Фенье, в ходе акта силовой конкуренции, была сожжена какая-то ферма. Погибло несколько некомбатантов.

– Некомбатанты – моя мама и сестрёнка. А ей было два годика.

– Бандитов из ПВК пытались судить, но они отмазались, – продолжила мою историю Марин.

– Откуда ты всё это знаешь? Ведь суд над пэвэкашниками был почему-то засекреченный. Я видел материалы дела, там все имена, адреса и названия организаций замазаны чёрным.

Марин уверенно отмахнулась:

– Слышала об этой истории из своих источников. Скоро узнаешь, из каких. Говорят, командовал бойней искусственный человек, таких называют «синтезаны». Его создали по технологиям добедового времени, в качестве эксперимента. Поэтому всё и засекретили, чтобы к суду не притянули тех, кто отвечал за создание синтезана.

– Иисус-дева-мария, какие ещё синтезаны? – Я недоверчиво посмотрел Марин в глаза. То ли она врала, то ли шутила.

– Почему ты остался жив? – спросила Марин.

– В ночь атаки на ферму я гостил у родственников в Моску. Батяня тоже в отъезде был.

– Теперь ясно, – заключила Марин. – Твой отец получил компенсацию за погибших, и вы купили аэронеф. Странное вложение денег для начальника логистики.

– Папашка мечтал владеть аэронефом. И название он придумал. Но я не считаю, что для мести нужен пафос.

– Кому мстить собрались?

– Тем ублюдкам из Приватной Военной Компании, которые устроили резню на ферме.

– А где сейчас твой отец? Надеюсь, разыскивает ублюдков?

Я стыдливо отвернулся:

– Он в Мизуре. Играет…

– Свалил на тебя управление аэронефом, у которого вот-вот жахнет турбокомпрессор, а сам тусуется в столице всех кабаре, шлюх и казино?

– Не смей его судить, – прикрикнул я. – Он не оправился от потери.

Сказал я это так неуверенно, что Марин догадалась: я давно осудил и вынес папаше приговор.

Она погладила мою руку:

– Как называлась ПВК?

– Мы даже название не можем раздобыть. Нашли одного чиновника, который запросил пять тысяч эльфранков за доступ к незацензуренным документам.

– Если не бухать и не играть в казино, можно насобирать, – уверенно сказала Марин.

– Можно.

– Или кредит взять.

– Кредит под залог чего? – Я в сердцах рванул кусок обшивки на корпусе двигателя. Ржавая железяка улетела за борт, пропав в темноте.

– «Сестрёнка» потрёпанное судно, – согласилась Марин. – Но казино и пьянство не сделают его лучше.