Из-за стены

Тетка подозрительно посмотрела на него, распознав акцент, но все же повторила фразу:

– В зале завтракает делегация из ГДР, еда с собой.

Только после этих слов Петер обратил внимание на происходящее за столиками: те были составлены в подобие русской «П», во главе которой сидели девушка-гид и Майер и, судя по всему, шло бурное обсуждение чего-то. Петер от души понадеялся, что не его отсутствие, и прислушался к разговору.

– Тогда в чем разница между кодексом строителя коммунизма и христианской моралью? – задал вопрос учившийся курсом младше рыжий Клаус, чей отец был пастором в церкви.

Майер побагровел, однако девушка-гид осталась совершенно спокойна и пустилась в объяснения – к удивлению Петера, на прекрасном немецком и с явным знанием дела. Уровень владения языком и профподготовки их московского гида определенно оставлял желать лучшего, о чем сокрушалась вся группа. Однако главным сейчас было то, что, судя по шедшему за столом разговору, до его, Петера, отсутствия, никому дела не было, и можно было надеяться, что его временного исчезновения никто и не заметил.

– Молодой человек, – окликнул его голос толстой тетки, – что брать будете?

– Вы говорите мне сейчас? – ответил Петер.

– Тебе конечно, кому еще? – сердито сказала тетка.

Петер оглянулся по сторонам: действительно, кроме него, у витрины никого не стояло.

– Дайте мне, пожалуйста, стакан кофе и два бутерброда с красной икрой, – в конце концов, деньги у него были, и цена казалась вполне приемлемой.

Петер устроился за одним из высоких столиков для перекуса у входа в ресторан, повернувшись спиной к основному залу. Место было удобное: его никто не видел (пиджак он вновь предусмотрительно снял, перекинув через локоть), но в то же время он мог прекрасно слышать происходивший разговор и незаметно присоединиться к группе, когда все будут выходить.

Беседа и впрямь была занимательной. Майер по каким-то причинам на сей раз не мог заткнуть ребятам рот, уведя дискуссию в сторону, хотя те задавали порой весьма провокационные вопросы о советской жизни.

– Бывают ли в Советском Союзе браки по расчету? – раздался из-за спины голос Кристы, подруги Петера и по совместительству старосты их курса.

Он обернулся – Криста сидела с ближайшего к нему края стола. Петер знал, почему она это спросила. На прошлой неделе, во время какого-то переезда между экскурсиями, Криста сказала, что в конце лета у нее планируется свадьба с сыном одного из отцовских друзей, который ей совсем не нравился, но на взгляд отца был весьма удачной партией. Насколько Петер был в курсе, отец Кристы занимал видный пост в СЕПГ, кажется, где-то в МИДе, что не мешало ему придерживаться традиционных взглядов и выдавать дочь замуж помимо ее желания.

Криста была единственной девушкой в их университетской группе – и одной из четверых в группе туристической: архитектура, несмотря на активизировавшееся в последнее время движение за права женщин, по-прежнему оставалась мужской прерогативой. На первом курсе Криста Петеру даже нравилась, но тогда ему нравились практически все девчонки. Поначалу он пытался ухаживать, но бросил эту затею, поняв, что толку не будет, а потом и вовсе встретил Уллу. Тем не менее, с Кристой они со временем подружились, периодически болтая между лекциями или обедая вместе в кафе рядом с университетом. Улле это не нравилось, она мгновенно превращалась в ревнивую фурию и закатывала скандалы на ровном месте.

Ревность была одной из основных черт, раздражавших Петера в невесте, и причиной того, что он до сих пор сомневался в правильности своего выбора. Они встречались уже три года, вместе планировали бежать на Запад, родители Уллы считали Петера практически членом семьи, да и его собственная мать относилась к Улле весьма благосклонно, но что-то Петера все равно настораживало, и он никак не мог решиться на последний шаг и сделать официальное предложение, хотя понимал, что мысленно их все давно поженили, включая саму Уллу. Но все оттягивал и оттягивал это событие, решившись наконец, что сделает это по приезду.

Он понял, что за своими мыслями прослушал ответ гида, впредь пообещав себе быть внимательней – в конце концов, это могло быть достаточно занятно. Задумавшись, он совершенно забыл про свой кофе и бутерброды. Глотнув из стакана уже слегка остывшей подозрительной жижи коричневого цвета, весьма слабо напоминавшей кофе, он едва не поперхнулся, поспешив скорее заесть эту гадость бутербродом с деликатесной икрой. Его вкусовым рецепторам было суждено пережить очередной небольшой взрыв. Едва пересилив себя, Петер, с трудом дожевав, проглотил кусок булки с солёной слизью, которую, очевидно, не иначе как какому-то идиоту пришло в голову называть деликатесом, и решил, что никогда в жизни он не будет больше есть подобную гадость. Выбрасывать все же было жаль, как и потраченных денег. Запив глотком коричневой бурды, лишь бы не чувствовать больше этого жуткого вкуса, и придя к выводу, что до обеда придется ходить голодным – он не хотел рисковать второй раз, вновь подходя к кассе буфета, Петер достал из портфеля купленную накануне в поезде газету и аккуратно завернул в нее остатки бутербродов, сложив обратно в портфель. Салфеток на столе (как и туалетной бумаги в советских уборных), конечно же, не было.

* * *

От заложенных на беседу двух часов оставалось минут тридцать. Уже были решены все организационные вопросы относительно расположения гостиницы, порядка заселения, комендантского часа, количества человек в номере, предлагаемых удобств и расписания завтраков, обедов и ужинов. Рита уже порядком устала от бесконечного потока вопросов «друзей из братской ГДР», или «ды́ровцев», как называл восточных немцев один ее знакомый фарцовщик, хотя сами ребята-туристы были ей вполне симпатичны. Вопросы были стандартные, не выходящие за рамки примерного перечня вопросов и ответов из методички, выданной ей перед началом работы, и можно было автоматически выдавать заученные ответы, думая при этом о чем-то своем. Не то чтобы ей это нравилось, все ответы были насквозь пропитаны коммунистической пропагандой и часто не соответствовали реалиям советской жизни, но проявлять творческую инициативу в данном случае не стоило – от рекомендаций «Спутника» напрямую зависело, как сложится ее дальнейшая карьера.

Порой Рита сомневалась в правильности своего выбора, задавая себе вопрос, по тому ли пути пошла, не поддавшись в свое время на уговоры сестры поступать в хореографическое училище. Впрочем, ежедневно глядя на балетную жизнь Аси, от которой та, несмотря на изнурительный физический труд, проблемы с суставами и многочисленные подковерные театральные интриги, была почему-то в восторге, понимала, что вся эта рутина с почти военной дисциплиной и ежедневным классом не для нее. Ей нравилось общение, нравилось постоянное движение, смена обстановки, нравилось искусство перевода, нравилось через язык чувствовать разницу культур и через язык же находить общее, объединяя, выстраивая мосты – но в то же время не нарушая невидимой границы.

– Почему ваши вузы не готовят специалистов-организаторов? – раздался вопрос слева.

Рита поняла, что на сей раз придется выкручиваться, такого в методичке не было. Она и сама хотела бы знать ответ на этот вопрос – ей было совершенно непонятно, как можно вести деятельность, подобную той, которой занимался «Спутник», не имея при этом должного штата хорошо обученных специалистов, с вечными техническими накладками и сбоями туристических программ.

– Международный туризм для нашей страны – достаточно молодое направление, мы только приобретаем опыт в этой отрасли. Специалисты у нас готовятся, их пока выпущено мало, но мы очень стараемся, и надеемся в будущем повысить качество нашего обслуживания.

Рита внутренне понадеялась, что сказанное ею соответствовало действительности, а не было очередной выдумкой для туристов, как та, ставшая уже нарицательной, история про особый сорт колбасы, производимый только в Ленинграде, скормленная в прошлом году одной из переводчиц английской группе, поинтересовавшейся, почему у всех пассажиров пригородной электрички, в которой они ехали, в авоське лежит палка колбасы.