Страница 2 из 13
Вернувшись домой, Иван с радостью узнал, что пришла почта, и его ждут письма. Вполне естественно, что первым делом он ухватился за письмо старинного друга по кругосветному плаванию на «Крейсере» Паши Нахимова, служащего мичманом на флагманском корабле Гейдена «Азов». Письмо было отправлено из Мессины в августе. В нем мичман сообщал другу о ходе похода, о том, что эскадре предстоит блокировать турецкое побережье в зоне боевых действий у побережья Мореи, и о том, что союзниками России на этот раз выступают Англия и Франция.
Надеясь на предстоящее «дело», в котором можно отличиться, Паша в то же время писал, что далеко не все офицеры на эскадре полны боевого энтузиазма. Впрочем, так бывало всегда. В морской корпус мальчики попадали рано, и далеко не все из них проявляли характер прирожденных бойцов. Для иллюстрации Паша приводил случай, описанный ему возглавляющим описные работы на Белом море их общим приятелем Михаилом Рейнеке. Миша писал:
Увы, наши офицеры не всегда являют собой достойный подражания пример. Разбирая дела в архангелогородском адмиралтействе, я увидел на стене архива английский военно-морской флаг, а под ним личное оружие офицера. И вот какую историю мне поведали, когда я спросил, откуда взялись эти предметы.
В июле 1810 года из Архангельска в Норвегию с грузом ржи отравился купеческий бриг «Евплус». На корабле было 8 матросов, капитан мещанин Матвей Герасимов и штурман из отставных офицеров Спиридонов. 19 августа, немного не доходя до мыса Нордкап, с «Евплуса» увидели трехмачтовый корабль, который сразу направился в сторону брига.
Произведя выстрел, корабль спустил шлюпку, и вскоре беззащитный транспорт был взят на абордаж. Захватчиком оказался английский фрегат, рассчитывавший на богатую добычу в горле Белого моря, через которое идет торговля пушниной и ворванью. Захват даже одного приза с подобным грузом способен обогатить капитана и обеспечить ему безбедную старость. Но на этот раз англичанам не повезло – старый гнилой бриг с не слишком дорогим грузом не представлял особой ценности. Досматривавший судно лейтенант был откровенно разочарован, вскрыв трюм. Да и в каюте нашлись лишь жалкие 20 рублей серебром, да столько же ассигнациями.
Шестерых матросов англичане забрали в плен, взамен же направили на «Евплус» призовую партию – мичмана и семерых матросов. Не стоит думать, что английские матросы заменили пленных – подцепив судно на буксир за фрегатом, они немедленно принялись отдавать должное судовым запасам пищи и водки.
На долю четверки русских выпала бессменная круглосуточная вахта, не прерываемая на такие «ненужные» для «этих свиней» вещи, как еда и сон. Вода не откачивалась, и скоро ее уровень в трюме старого брига дошел до четырех футов. 23 августа погода засвежела, и фрегат перестал справляться с буксировкой отяжелевшего транспорта. Скинув в ледяную беломорскую воду двоих из ранее плененных матросов, англичане отдали буксир, и удалились в неизвестном направлении. После того, как несчастных выловили, для русской команды начался ад: десять дней без сна и еды в неспокойном море на текущем как решето судне под прицелом пистолетов ухмыляющихся захватчиков довели людей до отчаяния.
В конце концов, Герасимов решился на бунт. Он переговорил с матросами, и нашел единодушную поддержку своим планам, однако штурман, не понаслышке знавший порядки английского флота, отчаянно боялся и утверждал, что захватчики только и ждут предлога, чтобы всех убить. В конце концов, его пришлось связать, и пятерка отчаявшихся истощенных людей устремилась в атаку.
Джон Рид, оставленный в этот вечер часовым, поплатился за свою беспечность жизнью. Оглушенный метким броском камня, брошенного недрогнувшей рукой того самого матроса, которого он всего час назад подгонял плеткой и величал «неповоротливой свиньей», англичанин отправился за борт. Теперь очередь была за остальными захватчиками, вольготно расположившимися в единственной на «Евплусе» каюте.
Дверные петли в каюте отчаянно скрипели, и, если бы дверь была открыта, то все могло обернуться иначе. Но мичман королевского флота Бигс любил комфорт, а через дверной проем в каюту попадала постоянно заливавшая палубу на волнении вода. Приказав задраиться на ночь как можно плотнее, мичман сам подписал себе приговор. После устранения часового, Герасимову с товарищами только и оставалось, что тихонько забаррикадировать единственную дверь.
Все попытки проснувшихся поутру англичан освободиться были тщетны, и 6 сентября полузатопленный «Евплус» достиг берегов Дании. Моряки без промедления пригласили на судно представителей местных властей, которым и передали захватчиков. Не стоит говорить, как обрадовались датчане «любимым» гостям с острова, совсем недавно утопившим их флот в собственной базе без шанса даже выйти в море и сразиться.
Трофеем отважного кормщика остались шпага, кортик и пистолет мичмана, а также английский военно-морской флаг и комплект карт. Все это господин Герасимов впоследствии передал в Архангельское адмиралтейство. Флаг повесили на стене архива, где я его и увидел. Примечательно, что мягко говоря не проявивший храбрости бывший лейтенант Спиридонов, остался безнаказанным, но был вынужден покинуть Архангельск, поскольку ни один судовладелец не хотел более иметь с ним дела.
Следующими двумя письмами были официальный вызов в главный морской штаб, и вежливая записка Александра Христофоровича Бенкендорфа с приглашением «заглянуть на огонек, когда Вы разделаетесь с делами в штабе». Из самой формулировки уже следовало, что вызов из штаба если и не был напрямую организован самим графом, то не остался без его внимания.
Поскольку конкретных сроков в письмах не называлось, то Иван решил, что может еще несколько дней провести в кругу семьи. Два дня пролетели как миг. Иван понимал, что просто так по осени офицеров в штаб не вызывают, и готовился ко всему, вплоть до немедленного путешествия на дальний Восток зимним путём через всю Сибирь. С его опытом плавания в дальневосточных водах такое назначение было вполне вероятным, особенно если начальство решит задвинуть от греха офицера, потопившего «дружественный» английский корвет. На третий день готовый ко всему лейтенант простился с родными, и через неделю прибыл в Петербург.
Глава 2. Альбион
Недалеко от берегов Нортумберленда проглядывает два десятка маленьких островков, многие из которых недостойны этого имени и могут называться скорее подводными камнями, обнажающимися лишь в отлив. Острые и грозные их вершины возрастают, презирая напор волн.
Нет ничего грустнее вида этих несчастных клочков суши, получивших название Фарнских островов. Образовавшиеся из скал, едва покрытых тончайшим слоем жалкой растительности, окруженные мелями и подводными камнями, они, кажется, доступны лишь птицам, укрывающимся тут в дурную погоду. Однако на одном из них, главном, некогда обитал святой Губерт, нашедший здесь уединенное от мира убежище.
Вид, открывающийся с острова, удивительно способствует осознанию своего ничтожества перед мощью Творца и смирению. Вечно волнующееся в этих краях море, опасность нередко покрывающих островок целиком морских валов, и редкостное, даже в те далекие годы уединение, создавали у попадающих на остров ни с чем не сравнимое ощущение. Ощущение затерянности между небом и водой в полной власти Господа. Святой построил на острове монастырь и умер в 686 году.
Остров, или, лучше сказать, длинный камень Лонгстон, брошенный во главе этой группы, и служащий ей авангардом, вне сомнения один из самых печальных. Мрачная громада скал, отрытая со всех сторон напору стихии, изрытых ветрами, водой, бурями. Этот остров не производит ни малейшей травки. Горсть земли не держится на его поверхности, он гол и пуст. Обрывистые берега его сплошь покрыты ракушками, как будто врезанными в камень. Когда же вы взбираетесь на почти неприступные скалы, вам открывается не менее грустное зрелище.
Остров представляет собой ряд унылых серо-черных холмов, изрезанных узкими оврагами, в которые проникает прибой столь яростный, что он срывает со скал обломки, дробя их в щебень и швыряя о негостеприимные берега вместе с истерзанными водорослями только затем, чтобы вскоре вновь смыть и унести в пучину.