Дитя Ириса. Фильтр

Я никогда не прокачусь верхом на лошади и никогда не покину Фильтр. Бывший мир исчез восемьсот лет назад, осталась только сожжённая радиоактивная пустыня, в которой никто не продержится и часа. Всё, что у нас есть – Фильтр, в котором мы рождаемся, взрослеем и умираем от старости. Пластиковая коробка, в которой мы скребёмся, как мыши, без надежды на побег.

Все ресурсы Фильтра уходят на поддержание жизни, не более того. То, что казалось естественным в Бывшем мире – произведения искусства, предметы мебели из настоящих, не синтезированных материалов; автомобили и велосипеды – это стало лишь отзвуками погибшей цивилизации.

Канцлер действительно усилил контроль надо мной. Две недели до побега я в основном не выбиралась из комнаты, побаиваясь охранников, следящих за каждым моим движением. Потом они расслабились, видя мою замкнутость. Не сложись так обстоятельства, я не добралась бы тогда до бумаг канцлера, и уж тем более – не смогла сбежать. Две попытки оказались неудачными. В первый раз я просто потеряла сознание на крыльце дома. Во второй – смогла покинуть первый сектор. И только третья увенчалась относительным успехом.

Теперь мимо моей комнаты регулярно маршировали охранники, сменяясь по очереди или ночуя под моей дверью. Однажды ночью я приоткрыла дверь и, высунув голову, увидела каменное лицо Мейсона – моего ночного сторожа. Он лишь взглянул на меня, не удивляясь и не задавая вопросов, и я сразу же юркнула обратно. Неплохо их вышколили.

На самом деле, Мейсон мне нравился тем, что я была ему абсолютно безразлична – он всего лишь делал свою работу – охранял непутёвую дочь канцлера. А вот другие охранники не стеснялись выказывать презрение взглядом, слишком резкими жестами.

Сначала я терялась от такого отношения, пыталась найти причину в себе, но не находила. А потом мне стало всё равно. Я начала задавать вопросы Питеру, зная, как он бесится от невозможности ответить. Многолетняя выучка солдафона трещала, но он сдерживался. Мне нравилось дразнить и Стена – напарника Питера. Казалось, их специально подобрали в напарники за мерзкий характер.

Через несколько дней мне разрешили выходить из комнаты и я стала завтракать вместе со всеми в просторной столовой на шестнадцать персон. Длинный лакированный стол из синтезированной древесины стоял в центре помещения. Огромная люстра с десятками маленьких ламп свисала с высокого потолка, на котором были изображены странные существа, смутно напоминающие младенцев с крыльями. Стены столовой были обиты позолоченной тканью, а на полу выложен замысловатый узор из мозаики.

В начищенных ложках отражалась моя удивлённая физиономия, когда приносили еду. Здесь я впервые увидела блюда, о которых читала в романах Мии. Яйца-пашот, синтезированный бекон, зажаренный на масле и тушёные мясные шарики с крупой, жаркое и мясные отбивные, салаты с рыбой, свежими овощами и фруктами. Запивалось всё это кислым соком из яблок или апельсинов, синтезированных, конечно же.

Было непривычно пользоваться ножом, вилкой, салфетками и прочими непонятными предметами. Одних только вилок, лежащих у моей тарелки, хватило бы на несколько человек. За столом я чувствовала себя чужой. Хотя, если подумать, чужой я была везде. Весь этот мир казался ненастоящим, словно был выдуман специально для меня.

Я проводила в кругу своей странной семьи много времени, но так ничего и не узнала о них или своём прошлом. Пошлые книги Мии надоели, и даже очарование Бывшего мира поблекло и не вызывало такого же восторга, как вначале. Но какой у меня был выбор?

Матиас избегал меня, и я радовалась, что его недовольное лицо встречалось не чаще раза в день – за совместным завтраком. Ужинала я в комнате, несмотря на приглашения отца присоединиться к ним в столовой. Иногда мне казалось, что канцлеру нет до меня дела: он мог не замечать меня несколько дней. Но потом вдруг вспоминал о том, что у него есть дочь.

Он заходил ко мне, пытаясь завести разговор, расхаживал по комнате и то и дело обращал на меня холодный взгляд. Я не верила ему – ни тогда, после обнуления, ни сейчас. Если бы он действительно заботился обо мне, то мог хотя бы поинтересоваться, отчего я хожу в одной и той же одежде. Или предложил бы обновить гардероб.

Мне было неловко просить об этом, поэтому я молчала. Ждала прихода Мии, после чего канцлер, пожелав чудесного вечера, сразу удалялся к себе. Мия же… она стала моим личным проклятием. Каждый день она приносила разные книги, посвящённые то любовным историям о пилотах, менеджерах и гонщиках, то о директорах и уборщицах; о невероятной любви, превращающей разумных людей в совершенно неадекватных личностей.

Я стала тайком от девушки пробираться в библиотеку, конечно же в сопровождении охраны. Там, царстве книг, мне было комфортно. Я садилась на широкий подоконник, подогнув под себя ноги и, отгородившись ото всех тяжёлыми шторами, читала все книги, до которых могла дотянуться.

История, география, биология – всё это было гораздо интереснее приторных романов, которыми пичкала меня Мия. Да, все они были наполнены историями о Бывшем мире, но там не было скайтранов и скаймобилей, плывущих по небу на магнитной подушке. Не было преобразователей и Фильтров. Только глупые выдумки писателей-романтиков, для которых было счастьем устроить свадьбу миллиардера и нищей студентки.

Разве смогла бы я узнать из её книг, что в результате Катаклизма наша планета сдвинулась со своей орбиты? Что луна, воспеваемая поэтами за красоту, раскололась, и теперь только кольца, образованные из её обломков, освещают ночь за пределами Фильтра?

Астрономия завлекла меня своими тайнами, и я впитывала эти удивительные истории о созвездиях, которые уже никогда не увидеть с Земли. Мир, полный волшебства и тайн, окружал нас, но мало кто задумывался о таких мелочах, как стратосфера или тектонические движения земной коры. Зачем? Ведь в Фильтре и так всё есть.

После нескольких недель, проведённых по чёткому распорядку, я стала казаться себе куклой с заводным механизмом. Утром меня заводили, и я по инерции повторяла одни и те же действия, а вечером, когда завод иссякал, проваливалась в глубокий сон без сновидений, чтобы вернуться к началу. Подъём, прогулка по коридорам до библиотеки, чтение, ужин, обязательные вечерние разговоры с Мией – всё это сливалось для меня в один монотонный бесконечный день.

– Оливия, мне стало известно, что ты интересуешься историей Фильтра. Это так? – спросил за завтраком канцлер, орудуя ножом и вилкой с такой скоростью, что я боялась за тарелку, как бы он и её не съел.

– Да, это ведь не запрещено, надеюсь? Что ещё мне делать? Я торчу тут, даже не знаю сколько, и всё это время умираю со скуки, – я не заметила, как сильно сжала стакан. Он треснул, и на скатерть скатилась оранжевая капелька сока.

– Полагаю, тебе и впрямь пора освоить некоторые знания. Отправишься завтра в Учебный Корпус, тебя протестируют для выявления потенциала: если окажется, что не всё потеряно, приступишь к занятиям уже со следующей недели, – мистер Мастерсон отправил в рот кусок бекона, сделал глоток сока и продолжил. – Учебный год уже начался, но, думаю, основы окружающего мира ты сможешь изучить.

Обрадовавшись, я даже не стала огрызаться и спрашивать, что значит «не всё потеряно», и забыла, что стакан треснул. Он развалился в руке, забрызгав всё вокруг, когда я попыталась сделать глоток. И, конечно же, Матиас сидел рядом в своей чистенькой белоснежной форме.

– Ты даже поесть нормально не можешь?! – он вскочил и, бешено посмотрев на меня, бросился прочь из столовой, бормоча ругательства в мой адрес.

Канцлер продолжал «разрубать» беззащитный бекон, не обращая внимания на происходящее. Я схватила яблоко и, мысленно пожелав канцлеру подавиться куском тарелки, выбежала вслед за Матиасом. Оказалось, он уже успел переодеться и стоял в гостиной, поджидая меня.

– Ты довольна? Добилась своего? – Матиас сердито сжал кулаки и мрачно посмотрел на меня. – Тебе нечего делать в Учебном Корпусе – таким, как ты, здесь не место.