Тутанхамон

— Ты приказываешь, мой господин, я повинуюсь.

— Тебе — не приказываю, тебя — прошу, тебе — повинуюсь. Тебе не нужно быть на завтрашней церемонии, не нужно видеть ни мою семью, ни меня...

— Тебя? Тебя я должна видеть непрестанно...

Он улыбнулся, и рука его легла на мой живот, и я почувствовала тепло от его руки.

— Ты носишь солнце Кемет, Кийа. Оберегай его, пока оно не воссияло над нами.

— Я берегу...

Глаза наши встретились, и я увидела затаённое нечто, чего не было раньше. Глаза наши встретились — и я была побеждена в этом поединке.

— Скоро ты будешь со мной постоянно, Кийа. Скоро...

— Когда родится сын?

— Даже если дочь... — Молчание испуга замкнуло его уста, и я долго ждала, прежде чем он заговорил. — Видеть тебя — желание моего сердца. Ты будешь со мной повсюду — и на ложе, и в садах, и в храмах, и в Зале Приёмов. Слышишь, Кийа?

Сердце моё затрепетало от радости, от гордости. О, настал миг — я ждала его! Кийа станет царицей? Нет, выше — богиней, богиней в сердце Эхнатона станет она, хотя он и не признает других богов, кроме лучезарного Атона. Но Кийа — будет. Вопреки всей его вере, вопреки могуществу Атона — будет! Недаром Кийа втайне молится богине Хатхор и приносит ей щедрые жертвы. Богиня милостива к почитающей её Кийе, она вознаградит её любовь к фараону, отринувшему богов, она простит Кийе и за неё — его. Но Эхнатон никогда не произносит бездумных слов, чья цена подобна цене песчинки в Ливийской пустыне. Что-то он подразумевает под этим «постоянно», и Кийа должна угадать — что? Кем может войти она в Зал Приёмов? Царицей — после великой жены фараона? Глаза сузились, превратились в лезвия отточенных кинжалов.

— Господин мой, меня страшат твои слова...

— Я говорю то, что говорю, Кийа.

— Но твой брат, мой любимый? — Моя рука коснулась его плеча, от прикосновения моей руки он должен был ощутить огонь. — Но твои дочери? Но Джхутимес, но Тутанхатон?

Ни одного слова о царице не было произнесено ни им, ни мною. Будто бы уже была решена судьба Нефр-эт, будто бы её уже не существовало! Но так оно и есть, ибо любовь к ней умерла в сердце фараона. Ревнуют лишь к тем, кто отнимает частицу любви. Нефр-нефру-атон — разве фараон не желает видеть его своим соправителем?

— Кийа, мысли твои постоянно обращены к тем, кто живёт в моём сердце. Но ты глядишь на маленькие сикоморы и не замечаешь высокой пальмы. Мои братья, Джхутимес и Нефр-нефру-атон, молоды, очень молоды. Они не поднимутся выше стены, построенной мною. Даже если... — Он предупредил моё желание возразить, замкнул мои уста. — Даже если мои враги вложат в их руки оружие. Но этого не будет, Кийа! Хапи не повернёт свои воды вспять, и звёзды не появятся на небосклоне, пока золотой диск царственного Солнца не уплывёт за горизонт. Джхутимес не помышляет ни о чём, кроме военных дел, Джхутимес ждёт часа, когда я прикажу ему отправиться к Хоремхебу, Джхутимес учит маленького Тутанхатона стрелять из лука и метать копьё. Тутанхатон — ребёнок, и он далёк от трона, как времена Снофру и Джосера[62] далеки от сегодняшнего дня. Не думай о юных царевичах, думай о том, кто не имеет соперников в моём сердце...

— Кто? Кто, господин мой, о ком ты говоришь?

— О тебе. О тебе, Кийа!

Руки мои потянулись навстречу его ласковым рукам, всё осветилось радостью — глаза, улыбки, даже ладони и кончики пальцев. Вот теперь услышала Кийа то, что хотела слышать. Но дочери? И снова вспыхнула ревность, и второй огонь оказался сильнее первого.

— Твои дочери, господин мой, не примут меня, перед их ненавистью я склонюсь, их ненависть меня уничтожит. Они дети своей матери, твоей царицы...

— От утробы моей, Кийа! Мои дочери совсем ещё девочки, сердца их чисты, ненависть чужда им, даже твои слова не превратят их в львиц, ибо я знаю их...

— И то знаешь, господин, что потянулись друг к другу сердца твоей старшей дочери и царевича Нефр-нефру-атона?

Маленький, но сильный лук с туго натянутой тетивой был в руках Кийи, и выпущенная стрела полетела в цель. Лицо фараона потемнело, как темнеет лик неба перед бурей, как темнеют воды Хапи перед разливом. Он не знал этого. Не знал, не видел. Он был мужчина, всего только мужчина!

— Давно говорят, господин мой, что царевич Нефр-нефру-атон взойдёт вместе с тобой на трон Кемет. Женившись на твоей дочери, он укрепит свою силу. Не так сильна его любовь к Атону, как ты думаешь. И когда он окажется рядом с тобой, кто знает, чья рука вложит в его руку оружие против тебя? Ты знаешь, мой возлюбленный господин, что мальчик, который полюбил — уже мужчина. Ставший мужем — мужчина вдвойне. Я лишь предупредить тебя хочу, мой господин.

Страшно было бы его лицо любой женщине, если она не носила имя Кийа. А Кийа ждала, она умела ждать, она знала, что во время страшной бури в пустыне нужно закрыть лицо руками и не двигаться. И он заговорил медленно, словно уста его были замкнуты тяжёлым камнем, заговорил тихо, и голос и слова его были такие, каких не знал ещё никто.

— Слушай меня, Кийа... Государство — тяжёлый камень, и он лежит на моих плечах, я подобен рабу в каменоломне, чьи глаза в земле и не видят света. Не боги страшили меня, не боги, а люди, таившиеся за их спинами. Ты знаешь это, Кийа? Будь то бог, будь то твой младший брат — за его спиной всегда может стоять хитрый и умный человек, и он страшен. Те люди рвали на части священную власть фараона, терзали её, как собаки терзают кровавое мясо, зубы их были остры и сверкали в темноте, глаза их горели жадным огнём. Но гиена бежит от солнечного света, и великий Атон воссиял на небосклоне. Понимаешь ли ты меня, Кийа? Ты должна знать, тебе нужно знать, твоё сердце подскажет тебе истину. Ночь страшна, Кийа, и в ночной тьме высятся страшные статуи старых богов, а за их спинами — жрецы и местные правители, почитающие себя хозяевами земли фараона. Быть может, настало бы время, когда они пожелали бы разорвать на куски Хапи и саму священную звезду Сопдет! Мог ли я терпеть, Кийа? Мог ли приносить жертвы тем, кто желал, чтобы жезл и плеть фараона[63] обратились в стебли папируса?

Изумление сковало меня, страх мешался с ним, лёгкое презрение покалывало сердце, и я не могла поверить, что всё было так просто! О боги, о великая богиня Хатхор, неужели великий Атон, лучезарный Атон, всеблагой Атон был лишь средством, а не целью? И неужели старых богов гнал страх, простой страх живого бога перед живыми людьми? Сердце билось неистово, и я прижала к нему руку, и оно било в ладонь, обжигая её.

— Ты подставишь плечо под мою ношу, и ты должна знать, кто повергнется в пыль у твоих ног. Берегись их, они коварны, Кийа! Змеиная чешуя блестит лишь при свете солнца, звёзды слишком слабы, ночной мрак скроет блеск чешуи, блеск кинжала. Они подобны змеям в Ливийской пустыне, которые жалят хвостом, оставшись без головы, и ночью они подобны стеблям лотоса, и ты не узнаешь их, пока нога твоя не коснётся чешуи. Спаси меня от ночи, Кийа! — Вдруг он задрожал, бросился ко мне, прижался головой к моим ладоням, к моим коленям. — Зажги светильники, все, все, и преврати ночь в благодатный день, и освети моих врагов, Кийа, освети! Неужели и они, мои братья...

Я склонилась над ним, обхватила его голову руками, закрыла собой. И в тот миг не были мы фараоном и его наложницей, нет — два лотоса, чьи стебли сплелись так крепко, что два венчика превратились в один, две птицы, рванувшиеся друг к другу под смертельным взглядом коршуна, два путника, настигнутые песчаной бурей. Его дрожь передалась мне, и зелень в окне дрожала, будто в смертельном ужасе, и дымок курений вился в страхе, словно жестокий ветер вдруг ворвался в разукрашенный дворец и возмутил его благоуханный покой. И пришлось закрыть глаза, зажмурить их, чтобы не плыли перед ними страшные лики богов, чтобы не плыл перед ними страшный лик смерти фараона. И губы невольно зашептали молитву богине Хатхор, и матери Исиде, и прекрасной Нут, и вдруг почувствовалось, как шевельнулся ребёнок в чреве, мягко-мягко, в первый раз. И Эхнатон почувствовал, и рука его легла на мой живот, тоже мягко, будто и не рука властителя.

62

...времена Снофру и Джосера... — Снофру — фараон IV династии (XXVI—XXV вв. до н. э.). При нем Древнее царство достигло наибольшего расцвета. Вёл успешные завоевательные войны в Нубии и Ливии, на Синае. Джосер — фараон III династии (ок. 2650 — ок. 2575 гг. до н. э.). Завершил объединение Верхнего и Нижнего Египта в мощную державу со столицей в Мемфисе. С пирамиды Джосера началось строительство египетских пирамид.

63

...жезл и плеть фараона... — Жезл и плеть — знаки царской власти, по некоторым версиям, символизирующие две основные функции власти — сдерживать и погонять.