Тутанхамон

— Мернепта, — заговорила она после недолгого молчания, — барка, на которой мы с мужем совершали длинные прогулки по водам Хапи, звалась «Великолепие Атона». В мои времена Атон был добрым богом, лучи его ласкали мою плоть. Осирис Аменхотеп почитал его, но он почитал и других богов. В каждом храме самого дальнего степата гостили боги других областей. Они везде были дома, и мы были дома среди них. Служители богов были сильны, но и кони в боевой упряжке фараона подобны вихрю. Разве мой муж не умел сдерживать их властной рукой? Сын мой хотел укрепить свою власть, но стало ещё хуже. Кемет задыхается и теряет плодородие, страна скоро иссохнет, как сохнет царица Нефр-эт. Я говорила ему...

— Его величество всегда был почтительным сыном, госпожа...

Она кивнула.

— Всегда. Но он уже не в силах остановиться, как конь, стремглав несущийся с горы. И если на пути его встретится каменная стена, он перескочит через неё или переломает себе ноги. Так будет, Мернепта. Кемет остановит его...

— А что будешь делать ты, госпожа?

Она помедлила, и глаза её были красивы и печальны, как никогда. И сердце её вдруг показалось мне разверстым цветком граната, чьи лепестки уже горчат и скоро опадут.

— Моя гробница в Месте Правды[59] уже готова, мой милый Мернепта. Я устала, и я не хочу видеть заката солнца. Лучше будет, если оно одарит меня своим светом там, в стране Запада, где рука моя вновь соединится с рукой возлюбленного.

— Осириса Аменхотепа? — вырвалось у меня.

Она взглянула на меня и усмехнулась, и в усмешке её снисходительность и лёгкое презрение были слиты воедино, а в морщинках у глаз промелькнули доброта и нежность. Она молча смотрела на меня, а я сгорал от стыда, и сердце моё металось подобно птице в силках охотника. Никогда ещё я, жрец Мернепта, не испытывал такого жгучего стыда, ибо никогда не обнаруживал так своей слабости. Но сердце моё бушевало, и весь я был подобен знойному ветру пустыни, одинокому и неистовому. А Тэйе, моя божественная, непостижимая Тэйе, отделила один цветок от гирлянды и вложила мне в руку.

— В твою ладонь скользнёт моя рука, Мернепта, в твою. И это будет день слаще нашей ночи...

И я бросился к её ногам и обнял её колени, а она положила руку на мою голову и долго не отнимала её. Пристыженный и счастливый, поднялся я наконец и смог посмотреть на неё, а она укорила меня ещё раз насмешливым взглядом своих прекрасных глаз и сказала:

— Теперь пойдём, Мернепта, я должна побыть с Нефр-эт. Не в моей власти исцелить её печаль, но одиночество рождает в ней ещё больше горечи. Ей нужно примириться с мыслью, что боги не дадут ей сына. И с другой мыслью примириться — что девочка Меритатон скоро станет женой Нефр-нефру-атона. Как примирилась она с поясом Тутанхатона и его косичкой.

— Похоже, что Эйе не нравится, когда рука Нефр-нефру-атона касается руки Меритатон, — сказал я.

— Когда придёт время голове Меритатон лечь на грудь Нефр-нефру-атона, никто его не спросит, — улыбнулась Тэйе. — Влюблённые не нуждаются в советниках, хотя бы и были они столь мудры, как Эйе. Эйе... Он давал много хороших советов моему мужу и много хорошего посоветовал бы моему сыну, если бы он слушался советов. А мешает он влюблённым лишь потому, что мой сын очень ревнив к своим дочерям и ещё не понял, что истинное счастье заключено не в детях, а во внуках...

Лицо её просветлело, когда она произносила эти слова. И я понял, что она, так же как и я, подумала не о девочках, своих внучках, а о маленьком царевиче Тутанхатоне, любимце семьи. И я улыбнулся, вспомнив, как она всегда искала случая побаловать его медовым печеньем и учила его играть в кости, проигрывая раз за разом. У моих детей, тех, что остались на побережье Джахи, должно быть, давно уже были свои дети. А мои сыновья, проданные в рабство, стали отцами рабов, и мне было горько думать о них, потому что никогда и нигде я уже не нашёл бы их. И я вновь отогнал от себя эти мысли, как делал всегда, когда они начинали одолевать меня, подобно злым насекомым. Моя Тэйе ласково смотрела на меня, и лицо её светилось. Нет, никогда не даст она в обиду Нефр-нефру-атона и Меритатон, ибо она знает, что такое любовь, ибо ей ведомо, как тянется сердце брата к сердцу возлюбленной сестры[60]. Вдруг я узнал, что фараон ревниво любит своих дочерей, оберегает их. Всегда он повелевал изображать их рядом с собой и Нефр-эт, будь то в храме, на прогулке или во время семейной трапезы. Странный он был человек — жестокий и властный, безумный и ранимый. И, мечтая о сыне, он всё-таки любил дочерей нежной и ревнивой любовью. Мы шли ко дворцу молча, погруженный каждый в свои мысли.

Тэйе задержалась на миг у широкой каменной лестницы, тяжело опираясь на мою руку. Как знать, быть может, и она чувствовала себя одинокой в великолепном дворце своего сына, быть может, только прошлое принадлежало ей и не отвергало её! Совсем тихо, одними губами, она сказала:

— Будь осторожен с Эйе, Мернепта. Под солнцем Кемет нет человека, улыбка которого была бы ослепительнее, а голос мягче, но человек, служащий одинаково и Амону, и Атону, опасен. Маху не так опасен, не так опасен и Хоремхеб. Эйе уже немолод, как ты и я, но глаза его зорче глаз ночной охотницы гиены. Он верен моему сыну, он был верен и моему мужу, но его верность опаснее предательства.

Она редко говорила так, до сих пор я думал, что она вполне доверяет Эйе, что он приятен ей. Хотя и я был облечён доверием фараона и был одним из его советников, я никогда не думал опасаться Эйе. Он был мудр, опытен, а главное — добр, и до сих пор я не сомневался в доброте его сердца. Легко ли было ему рядом со своенравным фараоном? Легче пребывающему в когтях льва, свободнее дышится придавленному тяжестью крокодила, больше надежд на спасение находящемуся в кольцах волшебного змея! Потому он и имел право кланяться величественно, словно бог отдавал дань уважения другим богам, потому ему и было дозволено многое, чего ни грозный Аменхотеп III, ни его сын не потерпели бы ни от кого другого. Эйе был Эйе, и его власть превышала представление о ней, но мне было безразлично, кто носит опахало по правую руку Эхнатона. Эйе парил высоко, но он и заслуживал этого. И был он единственным, кто мог держать в узде полководца Хоремхеба, горячего и необузданного, как ливийский конь. Эйе был сведущ во многих науках, и во всей стране Кемет, пожалуй, не нашлось бы более учёного человека. Эйе был Эйе, и слова моей царицы не были мне понятны. Но если она произносила их...

У ложа Нефр-нефру-атона сидела Меритатон, грациозная и тонкая, похожая на статуэтку из слоновой кости. Букет лежал у царевича на груди, и он жадно вдыхал аромат цветов, слабо улыбаясь и перебирая их венчики, и выглядел он так, словно исцелился мгновенно от всех своих немощей. Девушка встала, когда я вошёл, и глаза её искали дружеской помощи. Я поклонился ей и осведомился о здоровье его высочества, и он мне ответил, что всё хорошо. Видимо, Эйе успел уже здесь побывать, потому что на низком овальном столике стояла алебастровая чаша с питьём, которого ещё немало оставалось в ней. Но лица влюблённых сказали мне, что здесь было и другое, что-то более опасное. Меритатон была проницательна, несмотря на свой юный возраст, и она поняла значение моего взгляда. Не стесняясь моего присутствия, она приложила к своей щеке узкую руку юноши и жестом дала мне понять, чтобы я ждал её у дверей. Через некоторое время она вышла, и мы пошли с ней в покои царевен, где сейчас не было никого. Я знал, что уже наступил час охоты и что Тутанхатон под руководством Джхутимеса учится стрелять из своего маленького лука, и я был спокоен за него, но желание Меритатон поговорить со мной внушало тревогу, и смутное беспокойство начало овладевать мною. А Меритатон вдруг бросилась к моим коленям и обхватила их своими тонкими красивыми руками, и заплакала тихо-тихо, не всхлипывая, глядя мне прямо в лицо своими прекрасными страдающими глазами, глазами царицы Нефр-эт. Она была совсем юной и неопытной, но боги подарили ей редкую проницательность и острый ум, сердцем она уже давно была способна понять многое, что творилось во дворце его величества и вокруг него. Не прерывая её, я лишь положил руку на её узкое плечо и жестом дал ей понять, что готов её выслушать и помочь, если то будет в моих силах. И она сказала:

59

Моя гробница в Месте Правды уже готова... — Место Правды — некрополь.

60

...как тянется сердце брата к сердцу возлюбленной сестры. — В Древнем Египте влюблённые часто называли друг друга братом и сестрой, отчего возникло представление о том, что существовали браки между родными братьями и сёстрами. Между тем эти браки совершались не чаще, чем в наше время в любой цивилизованной стране, хотя браки между двоюродными братьями и сёстрами заключались довольно часто, особенно в царских семьях.