Валленштейн

— На войне, как на войне! Вот тебе, ублюдок, отметина на всю жизнь! — воскликнул при этом Рейнкрафт, к сожалению, он ни в грош не ставил этого негодяя, иначе бы прикончил на месте.

Пикколомини бросился наутёк под громкий хохот и улюлюканье подошедших к мосту шотландских стрелков, возглавляемых гауптманом Лесли. Они с нескрываемым любопытством наблюдали за неравным поединком, не спеша вмешиваться в него. У моста появился генерал-вахмистр Илов с конными гвардейцами и с мрачным видом стал смотреть за драматическими событиями, кусая от досады светлый ус.

В это время, когда барон фон Рейнкрафт в одиночку, как некогда, вёл неравное сражение, неподалёку на противоположном берегу канала, идущего от реки, у перевёрнутой вверх днищем лодки удобно расположился с тяжёлым мушкетом в руках слуга графа Пикколомини, рыжий Курт, он тщательно целился в ненавистного барона, что при его косых глазах было очень непросто сделать, тем более что оберст двигался легко и быстро. Всецело поглощённый событиями на мосту, Курт не заметил, как сзади к нему бесшумно приблизился рослый монах-капуцин в надвинутом на самые глаза капюшоне чёрной сутаны. Монах одним точным сильным ударом всадил трёхгранный кинжал несчастному между лопаток. Подобрав оброненный мушкет, он почти не целясь, выстрелил. Аббат Гийом уронил шпагу и схватился за левое плечо. Пуля по касательной задела левое плечо иезуита, на некоторое время выведя аббата из строя. Выстрел был сделан вовремя — отважные иезуиты дружно атаковали Рейнкрафта, и тот с большим трудом от них отбивался.

— Проклятье! Промахнулся! — выругался вполголоса монах-капуцин, бросая разряженный мушкет рядом с убитым. Выдернув кинжал из спины Курта, он тщательно вытер узкий клинок о волосы убитого и сунул его за голенище высокого кавалерийского ботфорта, затем стремительным броском очутился возле ближайшего дома и сгинул в наступивших вечерних сумерках, словно порождение мрака преисподней.

— Пожалуй, так дальше не пойдёт! — воскликнул барон фон Илов, заметив, как аббат Гийом выбыл из увлекательной игры. — Если в ход поединка вмешиваются потусторонние силы, отдавая предпочтение рыцарю Рупрехту, вероятно, в знак благодарности за спасение ведьмы, то и нам пора вмешаться и прекратить это безобразие. Боюсь, наш доблестный мальтийский рыцарь перепутал дессауский мост, с этим горбатым мостиком через грязную зловонную речушку и, в конце концов, изрубит святых отцов на куски! — С этими словами генерал-вахмистр с важным видом достал седельный пистолет и взвёл курок.

— Вы правы, господин-вахмистр. Рупрехт перешёл все границы дозволенного, — хмуро заметил гауптман Лесли. — Чёрт его дёрнул встать на пути самих отцов-инквизиторов!

— Думаю, лучше мы его прикончим, чем это сделают вонючие монахи, — принял решение генерал-вахмистр. — Так будет лучше для него, для Церкви и для нас. Пожалуй, я с ним сражусь на шпагах, ведь мы так и не выяснили, кто из нас лучший фехтовальщик, а более удобного случая разрешить наш спор, похоже, уже никогда не представится!

Фон Илов красивым, рассчитанным на внешний эффект, жестом обнажил свою шпагу и решительно бросился на своего боевого товарища, собутыльника и друга. Сделал это как раз вовремя — Хуго Хемниц, оставшись один на один со свирепым оберстом, начал изнемогать и еле успевал отражать смертельно опасные удары. Рейнкрафт уже умудрился отрубить иезуиту правое ухо, висевшее теперь на тонком лоскутке кожи, кровь обильно заливала Хемницу лицо и шею.

Хуго Хемниц, прошедший великолепную подготовку в фехтовальном зале иезуитского коллегиума в Париже, успел вовремя подставить клинок, защищая голову со свежевыбритой тонзурой, но толедская сталь шпаги оберста всё-таки вскользь полоснула по макушке иезуита, оставляя на ней кровавый рубец.

— Один момент! — воскликнул барон, заметив спешащего на помощь иезуиту генерал-вахмистра.

Тот невольно остановился, сбитый с толку странной просьбой приятеля, и в то же мгновенье Рейнкрафт ранил Хуго Хемница в бедро.

Больше не мешкая, генерал-вахмистр бросился на мальтийского рыцаря, давая возможность ретироваться его полностью обессиленному противнику. На кирпично-красном лице Рейнкрафта мелькнула презрительная улыбка.

— Et tu, Brutus?[207] — сказал он и тут же попытался выбить шпагу из руки фон Плова.

— Полегче, — услышал Рейнкрафт, — я такой же барон и рыцарь, как и ты! Настоящий разговор у нас ещё впереди!.. Ты неплохо держишься, — продолжал фон Илов вполголоса, отражая удар противника. — Но, мой друг, твоя песенка спета — независимо от исхода нашего поединка, по тебе откроют огонь шотландские стрелки или изрубят на куски драгуны!

— Плевать! — со свойственной беспечностью ответил фон Рейнкрафт. — Мне, как солдату, такой конец — весьма к лицу!

— Не дури, — снова прошипел фон Илов, делая выпад. — Беги, пока есть возможность. Вышиби у меня из рук шпагу и ныряй с моста, проплывёшь под водой до канала, а я попытаюсь запутать преследователей. Действуй, барон! Кто отомстит за бедную дочь лекаря, если ты дашь себя изрубить?

Последний довод оказался решающим. Рейнкрафт ловко вышиб шпагу из рук приятеля и прежде, чем гауптман Лесли успел выхватить пистолет, схватив свою шпагу и засунув кинжал за пояс, бросился вниз головой в мутные весенние воды Зуде. Очутившись под водой, он первым делом освободился от тяжёлых ботфортов и, развернувшись, проплыв под мостом, отправился в сторону, противоположную той, куда прыгал. Хитроумный манёвр сбил с толку преследователей. Сгрудившись на мосту, они тщетно ждали, когда барон вынырнет. Благодаря незаурядной физической силе, объёмным, как кузнецкие мехи, лёгким Рейнкрафт, вспомнив былые состязания по плаванию в Гейдельберге при дворе курфюрста Пфальцского, в которых десять лет назад оставлял позади даже самого Фридриха V, он проплыл почти триста римских футов[208] до самого канала, воду которого он почувствовал по особому зловонию и отвратительному привкусу. Канал был не то сточной канавой, не то частью городской клоаки, и проходил мимо выгребных ям у квартала, населённого преимущественно кальвинистами — самого грязного городского квартала.

Беглец, вынырнув, прислушался к крикам преследователей, среди которых выделялся звучный голос генерал-вахмистра, уверявшего всех, что Рейнкрафт наверняка утонул, поскольку совершенно не умеет плавать. Тяжело отдуваясь, он проплыл ещё столько же, держа голову над водой, затем, убедившись, что берега каналы пустынны, направился к более низкому и удобному для того, чтобы выбраться из вонючей жижи, в которой бултыхался по воле злого рока. На берегу отряхнулся и, настороженно озираясь и чутко прислушиваясь, прикидывал, куда направиться, чтобы спокойно дождаться возвращения в Шверин герцога. Внезапно на барона свалилась рыбацкая сеть, он не стал зря барахтаться, запутывая себя ещё сильнее в крепкие тенёта, а застыл на месте, как вкопанный, и невероятным усилием рук сумел разорвать мелкие ячейки сети, сплетённые из прочных верёвок, однако тут же получил сзади удар по голове, свалился замертво и уже не мог слышать, как Хуго Хемниц удовлетворённо произнёс:

— Какой глупец! Он так и не понял, что сети святой инквизиции прочнее рыбачьих сетей. Неплохой улов, не правда ли, брат Гийом?

— Воистину так, брат Хуго, — ответил аббат.

— Я сразу заподозрил, что этот хитрец обязательно попытается надуть нас и надул бы, если бы я не устроил ему эту ловушку. Теперь взамен заурядной ведьмы трибунал святой инквизиции получит опасного еретика и злейшего врага Церкви, который ловко маскировался под воина имперской армии. Нам, братья, очень нужен пример для осуждения и уничтожения врагов Святой Католической Церкви в этом погрязшем в греховной мерзости владении герцога фон Валленштейна, и для этой цели наш солдат — пьяница и греховодник — вполне сгодится.

Часть третья

ОБРЕЧЁННЫЙ НА ЗАКЛАНИЕ

Хоть совсем не молись,

207

И ты, Брут? (лат.)

208

Римский фут — приблизительно 29 см.