Валленштейн

Процессия в полном составе прошлась по главным улицам города и возвратилась на площадь к собору.

В архивах шверинского диоцеза[206] сохранился официальный отчёт о процессе Ханны Штернберг. Скупые строки церковного документа лаконично сообщали, что казнь Ханны Штернберг имела место 22 апреля 1630 года в четверг и что при этом присутствовали многие вельможи, различные должностные лица, за исключением самого герцога. Здесь были лица духовного звания, рыцари и их дамы, а также огромное количество простолюдинов, причём не только из самого Шверина, но и из различных уголков герцогства Мекленбургского.

Для членов трибунала и для знати были сооружены удобные помосты, на которых были установлены скамейки, а для самых знатных зрителей — кресла с балдахинами. Лучшие места на балконе ратуши отвели знатным дамам, герцогиня оставалась в столице, и она обожала присутствовать на подобных богоугодных мероприятиях.

Внимательно наблюдая за происходящим, Хуго Хемниц невольно задержал взгляд на роскошном высоком кресле со ступенчатым подножьем и балдахином из голубого венецианского бархата, украшенного золотой бахромой и кистями. В этом кресле, похожем на трон, уже восседал сам епископ Мегус, облачённый в роскошную фиолетовую сутану. Члены трибунала, сидящие у подножья этого своеобразного трона, ради такого торжественного случая даже напялили на себя изготовленные в Италии очки, желая этим продемонстрировать всем окружающим свою учёность.

Ханну торжественно возвели на высокий штабель дров, и один из подручных палача надел ей на шею металлический ошейник с покрытой окалиной цепью, приделанной к скобе на каменном столбе, и быстро заклепал его. Затем на штабель вскарабкался патер Бузенбаум, приблизился к Ханне, держа обеими руками большой пустотелый чугунный крест, внутрь которого доминиканец заблаговременно насыпал раскалённые угли. Это чудовищное изобретение местной инквизиции Бузенбаум собирался поднести к лицу смертницы, рассчитывая на естественную реакцию человека при прикосновении к горячему. Когда смертница, опасаясь ожога, невольно откинет голову назад, все присутствующие легко убедятся в неприятии закоренелой нечестивицы святого креста, в том, что она и в самом деле ведьма и колдунья, связанная с самим дьяволом.

Ханна, со смертной тоской окидывая взглядом площадь, видела в беснующейся вопящей толпе черни лишь враждебные злобные лица с зияющими провалами разинутых до предела в исступлённом крике ртов. За исключением немногих, все, кто так или иначе её знал, желали ей мучительной смерти: женщины из-за чёрной зависти к её красоте, мужчины из-за неисполненных тайных вожделений и гнусных похотливых желаний. Внизу у самого штабеля бесновался отвратительный горбун с крючковатым носом. Он протягивал в её сторону длинные руки со скрюченными пальцами и загнутыми, как когти хищного зверя, чёрными ногтями.

— Ведьма! Проклятая колдунья! Посмотрите только на это отродье сатаны! Только дочь Вельзевула может иметь такие глаза!

Герцогиня с молчаливым одобрением наблюдала за проделками своего шута. Её падчерица испытывала непонятное для доброй католички отвращение к подобным замечательным зрелищам и предпочла в этот день, как обычно, заняться травлей зайцев на окрестных крестьянских полях.

Патер Бузенбаум приблизился к Ханне, протянул к её лицу раскалённый чугунный крест и прошепелявил:

— Приложись к святому кресту и побыстрее! Целуй крест, нечестивица!

Его худое лицо и щербатый рот, из которого несло невыносимым смрадом, казалось, заслонило от неё весь белый свет. Ханна откинула голову назад и, с ненавистью глядя на своего мучителя, прошептала:

— Будьте вы все прокляты и пусть вас накажет Бог столь же жестоко!

В её помутившемся сознании всплыли слова честного солдата. «О, Боже, как ты был прав, милый Рупрехт!» — подумала Ханна, и ей захотелось закричать от жуткой смертной тоски по нелепо загубленной жизни. Из её пересохшего горла вырвался едва слышный глухой хрип, но Ханне казалось, что её отчаянный крик заглушил шум толпы на площади.

Этот отчаянный крик души барон фон Рейнкрафт не мог слышать. Во главе полуэскадрона тяжеловооружённых рейтар он в это время гарцевал мимо площади, намереваясь посетить любимый бройкеллер «У Красного Петуха» перед тем, как отправиться в сторону Висмара для разведки и обеспечения безопасности дороги, которой скоро будет возвращаться герцог. С этой целью бравый оберст ещё вчера отправил целый эскадрон кирасиров во главе с ротмистром Нойманом в Висмар, но сам особенно не спешил покидать Шверин, справедливо решив, что в Померанию он успеет и после того, как изрядно подкрепит свои силы в кабаке. Кроме того, Рейнкрафту не терпелось посетить родовое имение матери — баронессы фон Вольгаст. С ней он не виделся ещё со времён осады Штральзунда и взятия Вольгаста. Он не прочь был пообщаться и со своим дядюшкой — герцогом Богуславом Померанским и решить некоторые щекотливые вопросы о наследовании родовых имений и замков фон Вольгастов, тем более что вскоре после вступления во владение герцогством в 1606 году Богуслава XIV один за другим от неизвестной болезни умерли братья, а после смерти в 1625 году его тестя Филиппа Юлиуса фон Вольгаста он стал единовластным правителем Померании. Однако, у Богуслава XIV не было детей, что рано или поздно могло привести к вторжению шведов, то есть к борьбе за померанское наследство. Предчувствуя подобное развитие событий, Валленштейн и старался держать Померанию под пристальным вниманием.

Отсутствие шверинского лекаря и его дочери выбило Рейнкрафта из привычной колеи — во внезапно опустевшем особнячке за ним больше никто не ухаживал. Это необъяснимое отсутствие хозяев не на шутку разозлило его. Теперь он поневоле должен был сам заботиться о собственном брюхе.

22 апреля 1630 года, пообещав себе, что обязательно разберётся по-свойски с «проклятым костоправом» и его «ленивой кобылой-дочерью», Рейнкрафт злой, как чёрт, и голодный, как волк, направлялся со своими головорезами в кабак.

— Чёрт возьми, — проворчал барон, увидев на площади огромную толпу зевак, — никак отцы-инквизиторы решили поджарить несчастную ведьму. Бьюсь об заклад, что для этого они, по своему обыкновению, выбрали состоятельную и прехорошенькую бабёнку! — обратился он к обер-вахмистру Кински.

— Ещё бы! — воскликнул тот. — Вы только посмотрите, барон, какую красотку они подцепили! Чтоб мне сдохнуть, если это не дочь доброго папаши Штернберга!

Рейнкрафт вздрогнул от неожиданности и, присмотревшись к смертнице, к своему огромному изумлению узнал пропавшую больше трёх недель назад Ханну. Лицо оберста побагровело от ярости.

— Солдаты! — рявкнул он страшным голосом. — Всё золото, добытое мной в Бранденбурге, а также всё остальное, что есть у меня, а это немало, я отдаю вам! И буду вашим вечным должником, если избавите меня от запаха палёного мяса! Всё золото мира за эту красотку! Солдаты, вперёд! — С этими словами оберст выхватил из ножен рейтарскую шпагу и рванул из седельной кобуры пистолет, выстрелил в воздух и врезался на своём могучем строевом коне в толпу черни, безжалостно нанося удары страшным клинком по кому попало. Рейтары — рослые чешские, померанские и швейцарские наёмники, готовые за золото служить кому угодно, хоть самому дьяволу — со свистом и руганью бросились на безоружную толпу, рассекая её, как острый нож масло.

— Поделом вам, гнусные мерзавцы! Вы собрались здесь, чтобы вдоволь насладиться муками несчастной! — рычал барон, размахивая окровавленным клинком. — Разойдись, канальи! Проклятые любители запаха палёного мяса!

Люди бросились врассыпную, спасаясь от свирепых солдат. Кое-кто остался лежать на месте, изувеченный шпагами, палашами и копытами боевых коней.

Барон разметал ошалевших от растерянности алебардиров и пикинёров, которые должны были поддерживать порядок на месте экзекуции. Как показывал опыт, под влиянием кровожадных инстинктов толпа становилась неуправляемой. Под дикие крики взвинченных до предела в экстазе злобной ненависти и звериной жестокости зевак он взлетел на самый верх, к столбу, где была приковала уже почти невменяемая жертва отцов-инквизиторов. Навстречу ему с чугунным крестом бросился патер Бузенбаум.

206

Диоцез — в католической церкви административный округ во главе с епископом.