Валленштейн

В это время со своего места медленно поднялся красный от едва сдерживаемого смеха сам герцог и, выдержав эффектную паузу и заодно пережидая, когда пройдёт приступ дикого смеха, приказал повторить поединок.

В толпе зрителей раздалось ворчанье и глухой ропот — теперь явно среди людей герцога.

Пока доблестный лотарингец после своего неудачного выступления готовился к поединку, барон Илов вызвал на бой Готфрида Гелейна и довольно быстро вышиб его из седла. Потерявший голову от досады д’Арони поспешил вызвать на поединок Рейнкрафта. Когда он проезжал мимо ложи герцога, то поймал на себе восхищенный и полный сочувствия взгляд Брунгильды и улыбнулся ей.

— Клянусь Адонирамом — первым строителем Храма, корону ей преподнесу именно я! — прошептал барон д’Арони, снова целуя свой заветный амулет и направляясь к исходной позиции.

Достойный потомок тамплиеров прекрасно понимал на что идёт, но обаятельная и многообещающая улыбка Брунгильды толкала его на опасную борьбу. Тем временем к барону Рейнкрафту рысью подскакал фон Илов и попросил:

— Друг, оставь и мне что-нибудь напоследок.

— Пожалуй, это не так сложно, как кажется на первый взгляд, — подняв забрало, ухмыльнулся в злобном оскале Рейнкрафт. — Барон д’Арони, как видишь, очень серьёзно готовится вывалять меня в пыли ристалища и уже в который раз обслюнявил свою ладанку. Кроме того, у нашего отважного лотарингца, похоже, объявились новые влиятельные покровители. — И с этими словами Рейнкрафт одними глазами красноречиво указал генерал-вахмистру на дочь герцога, с восхищением наблюдавшую за приготовлениями барона д’Арони. Та перехватила эти насмешливые взгляды и, заметив свирепую ухмылку гиганта, беспокойно заёрзала на месте.

— Мне кажется, что песенка лотарингского рыцаря уже спета! — услышала она вдруг уверенный голос отца. — Хорошо, если Рупрехт вообще не убьёт этого тёзку библейского царя, а в лучшем случае, вероятно, покалечит.

От этих слов бедной девушке стало не по себе, и она невольно перевела взгляд на свирепого долговязого тевтона, один вид которого её ужасал, но тем самым и неодолимо притягивал к себе, как это бывает в том случае, когда человек смотрит на ужасное чудовище, которое своим жутким видом пробуждает какой-то болезненный интерес к себе. Брунгильда от всей души желала победы барону д’Арони, который в её воображении ассоциировался с образом легендарного царя Давида: такие же белокурые волосы, точёное лицо с прекрасными серыми глазами и гордая стать. Правда, у барона Рейнкрафта тоже были светлые волосы, но с золотистым оттенком, и лицо имело правильные черты, как у большинства коренных жителей Померании, но от слишком долгой ландскнехтской жизни оно порядком огрубело, а кожа приобрела кирпично-красный оттенок. Твёрдый подковообразный подбородок в сочетании с прямым, слегка удлинённым носом и резко очерченным ртом под свисающими вниз пшеничными усами придавали этому лицу мрачное и угрюмое выражение. Только голубые, необычайно светлые и прозрачные глаза несколько оживляли неподвижное, словно высеченное из камня лицо Рейнкрафта, но они были холодными, как покрытые льдом горные озёра, и выражали лишь странное равнодушие к окружающему миру.

— О Боже! Неужели ты даруешь победу этому варвару? Господи, спаси и сохрани барона д’Арони от этого Голиафа! — страстно молилась про себя Брунгильда.

Наконец снова раздались звуки фанфар, и рыцари по сигналу герцога пустили вскачь своих коней навстречу друг другу. К удивлению барона д’Арони, Рейнкрафт нёсся на него во весь опор. Свой щит он опять закинул за спину и зачем-то снял железную перчатку с левой руки и зажал её в могучем кулаке, в правой же он крепко держал тяжёлое копьё. Приблизившись к д’Арони на расстояние несколько больше вытянутого копья, Рейнкрафт резко швырнул снятую перчатку ему прямо в голову. Тевтон левой рукой владел не хуже правой, и брошенная с силой железная перчатка полетела точно в забрало противнику. Тот машинально поднял щит и на мгновенье приоткрыл свой корпус. Этого было достаточно, чтобы Рейнкрафт успел нанести своим копьём чудовищной силы удар по незащищённому корпусу лотарингца, который, словно выпущенный из пращи камень, вылетел из седла и с громким лязгом доспехов покатился по пыли ристалища. Всё произошло так быстро и внезапно, что ошеломлённые зрители увидели только несущуюся без всадника белую лошадь с четырёхцветной попоной и столб пыли на месте падения д’Арони. В толпе раздались громкие крики возмущения, свист и гул оваций и одобрения в зависимости от принадлежности к тому или иному лагерю.

Валленштейн, улыбнувшись, всё-таки распорядился исключить барона Рейнкрафта из числа участников турнира за явное нарушение правил рыцарских поединков. Однако последний ничуть не расстроился и, преспокойно восседая на своём коне, остался наблюдать за исходом дальнейших поединков.

Придя в себя, барон д’Арони со смешанным чувством досады и удовлетворения узнал, что ему предстоит продолжить участие в борьбе за право преподнести дочери герцога корону королевы турнира. Несмотря на гул в голове, а также тупую боль от многочисленных ушибов, кряхтя, он не без посторонней помощи опять влез в седло и занял исходную позицию у барьера. Навстречу ему уже спешил фон Илов — единственный участник турнира, кто знал подоплёку странного поступка Рейнкрафта. Мчась во весь опор после поданного герцогом сигнала навстречу прославленному рыцарю, он уже твёрдо решил, что и на этот раз ему несдобровать. И, действительно, барон д’Арони в третий раз подряд был вышиблен из седла — на этот раз по всем правилам.

Над ристалищем раздался громоподобный хохот Рейнкрафта.

— Впервые вижу, чтобы хвалёный победитель турниров три раза подряд валялся в пыли! Наверное, до сих пор доблестный лотарингский рыцарь имел дело только с рыцарями в юбках! Однако, армия графа Тилли может гордиться такими могучими и отважными рыцарями! Они сегодня на редкость крепко держались в седле! — покатывался со смеху Рейнкрафт в приступе веселья.

Фельдмаршал Тилли, как ужаленный, вскочил с места и бледный от бешенства, не помня себя от гнева, обратился к герцогу сварливым голосом, срывающимся на визг:

— Ваше высочество, только что я стал свидетелем бесчестного поступка одного из ваших так называемых рыцарей! Я полагал, что вы более разборчивы в подборе офицерского состава своей армии!

От этих оскорбительных слов глаза герцога налились кровью, он медленно поднялся и, положа руку на эфес шпаги, процедил сквозь зубы:

— Не забывайтесь, граф! Никто не виноват, что ваши люди, в том числе и хвалёный лотарингский рыцарь, наглотались пыли на моём ристалище. Однако, если у вас лично есть претензии к моим офицерам и рыцарям, которых я лично подбирал для своей армии, то они всегда готовы повторить этот опыт! Dixi! — И с этими словами Валленштейн, полный собственного достоинства, спокойно со зловещей улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, уставился на своего оппонента острым взглядом. Тот было раскрыл рот, чтобы что-то возразить, как вдруг из-под закрытого забрала раздался жуткий, напоминающий раскаты грома голос барона Рейнкрафта:

— Назвав мой поступок бесчестным, попробуйте, господин фельдмаршал, доказать это здесь, на ристалище! Найдётся ли кто-нибудь из ваших людей, кто возьмётся подтвердить ваши слова?

Тилли снова побледнел и, до боли в суставах сжав подлокотники кресла, застыл, как статуя. В этот драматический момент из своего шатра вышел граф цу Паппенгейм, ещё не успевший принять участия в поединках.

— Я вызываю вас, барон, на смертельный поединок по примеру наших доблестных предков — тевтонских и ливонских рыцарей, я даю вам право на выбор оружия! Божий суд покажет, кто из нас прав! — воскликнул полный благородного негодования этот, украшенный многими боевыми шрамами, известный отчаянный рубака и храбрый до безумия рыцарь.

Рейнкрафт с лязгом поднял забрало шлема, ухмыльнулся и быстро, будто боясь, что граф раздумает, коротко ответил:

— Боевой молот!

Паппенгейм удовлетворённо кивнул головой и подал знак своему оруженосцу.