Валленштейн

— Почти, ваша экселенция. Я родом из Саксонии, а именно из Хемница.

— Это неплохо, — снова обернулся к Нитарду генерал. — Это неплохо, — повторил он, подходя к огромному письменному столу из чёрного дерева, заваленному свитками пергамента и кипами бумаги, на котором красовался глобус из чёрного, красного, розового и белого дерева, инкрустированный слоновой костью, драгоценными металлами и камнями. Генерал лёгким движением костлявой руки крутанул глобус и продолжил нагоняющим скуку, глухим, монотонным голосом: — Весь земной шар нами разделён на тридцать девять провинций. Наши миссии есть в Китае, Японии и в обеих Индиях. Со временем в каждой из этих провинций мы должны установить своё полное господство, и только тогда, наконец, будет создана Всемирная католическая империя, где люди будут жить по законам, дарованным самим Спасителем, по канонам настоящей, высокой, церковной морали, которую так яростно отвергают нынешние еретики-протестанты. Однако война в Германии и победа протестантов надолго могут отодвинуть создание этой Империи. Герцог фон Валленштейн в угоду своему честолюбию готов вступить в преступный богопротивный сговор с этими еретиками. Поэтому мы будем считать, что свою миссию в этой затянувшейся войне он уже выполнил, и не наша вина, что с пути истинного его сбил сам дьявол. Тех же, кто имел неосторожность попасть в когти к дьяволу, следует спасать, выжигая греховную мерзость калёным железом. Я уверен в твоей преданности Святому Апостольскому Престолу и убеждён, что именно ты, сын мой, сумеешь навести должный порядок в этой провинции. — С этими словами генерал ткнул сухим длинным пальцем в то место на глобусе, где должна была находиться Германия. — Однако, сын мой, занимаясь делами Церкви и Ордена, ты под своим нынешним именем уже успел приобрести некоторую известность в стане врагов Святой Католической Церкви, поэтому на свою родину ты отправишься под другим именем. Итак, с сегодняшнего дня ты — Хуго Хемниц, простой монах-минорит. Впрочем, в случае необходимости, я позволяю тебе, сын мой, быть и светским человеком, например, саксонским дворянином, которым ты являешься по праву рождения. Все необходимые бумаги здесь, на столе, возьми их. И да поможет тебе Бог! Ступай, сын мой, Святая Католическая Церковь ждёт от тебя подвига!

Нитард поднялся с колен и, осенив себя крестным знамением, отвесил низкий почтительный поклон и молча вышел.

Генерал с мрачной улыбкой некоторое время прислушивался к чеканным шагам в коридоре, затем подошёл к окну и застыл, задумчиво наблюдая, как по двору мадридской резиденции группками по трое человек[171] прогуливаются послушники. Затем стал пристально вглядываться в горизонт. «Эх, Валленштейн, мы ведь ещё четверть века назад в Падуе тебя предупреждали, что возмездие по отношению к отступникам — неотвратимо», — подумал он с сожалением и тяжело вздохнул, опустив глаза, увидел стремительно пересекающего двор Нитарда. «Если обернётся, — значит, выполнит свою миссию успешно», — загадал Муцио Вителески. Однако Нитард чётким шагом матерого ландскнехта быстро пересёк двор резиденции генерала ордена иезуитов, вышел через открытые ворота наружу.

Генерал огорчённо вздохнул. «Суеверия не угодны Господу Богу», — вдруг вспомнил он и в этот момент, уже в самом конце улицы, перед поворотом Нитард внезапно обернулся и в следующее мгновенье исчез за углом мрачной монастырской стены.

Глава VIII

ЖЕЛЕЗНАЯ МЕТЛА

Главнокомандующий войсками Католической Лиги, адмирал Океанических и Балтийского морей, герцог Фридландский и Мекленбургский, князь Сеганский Альбрехт фон Валленштейн по прозвищу Железная метла, уютно расположившись на обитом красным испанским бархатом сиденье в своей роскошной карете, украшенной гербами и вензелями, имеющими отношение к его многочисленным титулам и имени, дремал, мерно покачиваясь в такт движению экипажа на мягких рессорах, делающих не столь заметными выбоины или рытвины, которыми изобиловал тракт между Висмаром и Шверином — столицей герцогства Мекленбургского. Именно туда двигалась карета, запряжённая шестёркой сытых могучих коней. Герцог не только клевал носом, но и время от времени громко всхрапывал, полностью отрешившись от окружающего мира. Это был высокий худощавый и широкоплечий мужчина лет сорока пяти, с мужественным и довольно красивым, несмотря на зрелый возраст, лицом. Резкие, но правильные черты его изобличали сильную волю и твёрдость характера — отпечаток долгой ландскнехтской жизни. Высокий лоб свидетельствовал о недюжинном уме и способностях и, как говорится, нёс на себе печать таланта, в данном случае — полководческого. Кипучие страсти оставили на нём глубокие морщины. Невероятное честолюбие, неуёмная жажда власти и славы, благородство духа и беззаветная отвага, нечеловеческое сверхмужество и жестокий нрав странным образом уживались в мрачных глубинах души герцога.

Напротив него удобно расположился теперешний фаворит герцога — изящный молодой человек с удивительно красивыми чертами лица. Печальная улыбка то и дело скользила по его губам, в больших лучистых, тёмных глазах, окаймлённых длинными чёрными ресницами, проглядывали тревога и тоска. Причиной невесёлых раздумий графа Октавио Пикколомини была прелестная Изабелла фон Валленштейн, жена герцога. Эта блистательная красавица, известная своей набожностью, фанатичной преданностью папству и строгостью нравов и затмившая своей яркой внешностью многих первых красавиц Пражского королевского и даже Венского императорского дворов, накануне призналась графу в своих чувствах. Привыкшая получать всё немедленно, она потребовала удовлетворения своей страсти сразу же после своего возвращения из Фридланда в Шверин. Граф Пикколомини уже был довольно известным в Италии кондотьером и, в силу своего авантюрного характера, даже успел ввязаться в войну за Мантуанское наследство. После возвращения из Мантуи он по рекомендации Вальтера Деверокса, хорошо знавшего молодого тосканского дворянина ещё со времён подавления восстания чешских протестантов, был принят на службу в личную гвардию герцога Валленштейна. Впрочем, Пикколомини в особых рекомендациях не нуждался, поскольку Валленштейн запомнил обрист-лейтенанта, служившего у него в период датско-нижнесаксонской войны. Поэтому герцог без колебаний принял графа на службу и даже назначил молодого тосканца командиром одной из рот гвардейских алебардиров — это было исключительным случаем в практике военной карьеры того времени — и приблизил к себе, как искусного фехтовальщика и отличного наездника.

«Нет, я не могу пойти на такую неслыханную низость после того, что для меня сделал его высочество герцог», — размышлял обеспокоенный случившимся Пикколомини, глядя на уставшее лицо своего покровителя.

Герцога сопровождал на редкость немногочисленный эскорт: лишь шестеро гвардейских драгун во главе с Гауптманом Девероксом и генерал-вахмистр фон Илов.

Валленштейн, как обычно, пренебрегал личной безопасностью, всецело полагаясь на своё солдатское счастье, в которое свято верил.

Всадники скакали гурьбой на резвых откормленных конях, время от времени перекидываясь солёными шутками и надрываясь от смеха, вспоминая, как они в Висмаре обобрали, а потом убили двоих ганзейских негоциантов, после чего пропьянствовали всю ночь в таверне «У Дикого кабана», где бравые вояки герцога чуть не утопили в сорокавёдерной бочке с пивом несчастного владельца таверны, а его смазливую жену изнасиловали прямо на неубранном столе, за которым только что шёл пир горой.

Вдруг впереди драгуны увидели повозку с двумя фигурами, плотно закутанными в суконные коричневые плащи.

Барон Илов подал знак драгунам и кучеру остановиться, а сам, пришпорив коня, поскакал к повозке. Приблизившись вплотную, он увидел рослого широкоплечего мужчину зрелого возраста с чёрной повязкой на левом глазу и глубокими шрамами на чисто выбритом лице. Рядом с одноглазым здоровяком, невозмутимо теребившем вожжи, сидела девушка, судя по фигуре — несколько высоковатая.

171

Согласно уставу ордена иезуитов, послушники и схоластики имели право прогуливаться только по трое и, когда вдруг один из них покинет хотя бы на минуту свою группу, остальные двое немедленно должны разойтись на расстояние слышимости голоса, ибо устав гласит: «Редко один, никогда двое, всегда три». (Прим. авт.)