Валленштейн

Адмирал Боргезе, флот которого венецианский дож выделил в распоряжение союзных сил, не стал вдаваться в подробности предстоящей операции. Решительность, с которой герцог расправился с Градиской, импонировала адмиралу, и он с радостью принял предложение участвовать в разгроме ускоков. Правда, когда он увидел на пристани у брига «Гансхен» самого барона Хильденбрандта, удивился и сильно призадумался, а затея уже не казалась такой привлекательной. Духовник Фердинанда фон Штайермарка был тоже сильно обеспокоен.

— Всё это очень странно, ваше высочество, — ворчал патер Лемормен. — На мой взгляд, этот нечестивец вдруг оказался не в меру покладистым.

— Ничего, послезавтра очень многое станет ясным. Да и чем мы рискуем? — пожал плечами герцог, которого тоже начало беспокоить какое-то неясное чувство тревоги, но, поразмыслив, он пришёл к выводу, что ему лично никто и ничто не угрожает. Впрочем, на всякий случай он велел Валленштейну тайком доставить с борта «Гансхена» небольшой мешок цехинов: вдруг фальшивые? Тогда и в поведении Одиссея многое бы прояснилось.

Следующим утром Хильденбрандт по приказу герцога был под конвоем доставлен в его кабинет. Герцог, сидя за массивным столом с треснувшей столешницей, тонкими пальцами, украшенными золотыми перстнями со сверкающими драгоценными камнями, играл золотыми кругляшами, рассыпанными по всему столу, и мрачно улыбался. Судьба Одиссея была предрешена: как всегда, восторжествует «справедливость» и «прощение». Как только четыре миллиона цехинов обретут своего законного хозяина, бароном и его любовницей займётся инквизиция, и никто не сможет упрекнуть его, герцога Фердинанда фон Штайермарка и короля Чехии в том, что он за выкуп отпустил кровавого злодея вместе с остальными такими же законченными негодяями, вроде Вука Мертича.

— Если мы вернёмся с этого проклятого острова с пустыми руками, я велю тебя и баронессу фон Лютцов сжечь на медленном огне, — с улыбкой глядя на барона, пообещал герцог.

— Это вполне может случиться, если мы опоздаем, — спокойно ответил Хильденбрандт. — Тогда у вас останется только полмиллиона цехинов.

— Мне нужно всё! — взвизгнул герцог, выходя из себя от ярости, но тут его взгляд упал на рассыпанное на столе золото, и он заорал: — Всё! Всё!

— Мы можем отплыть на остров Циклопа хоть сию минуту, однако необходима осторожность...

— Ты прав, — перебил герцог, — уже сегодня, ещё до полудня, один галеон и два фрегата будут к нашим услугам, и мы немедленно отправимся в путь.

— С одним условием, ваше высочество.

— Как, ты ещё смеешь ставить мне условия? — закричал герцог, топая под столом тонкими ногами, обтянутыми белыми шёлковыми чулками и обутыми в башмачки голубого цвета.

— Это пустяковое условие, ваше высочество.

— Слушаю тебя, — внезапно успокоился герцог.

— Перед отправкой на остров я должен обязательно обвенчаться с баронессой Гертрудой фон Лютцов, наступило время, когда мы должны соединиться навеки.

— Хорошо, вас обвенчают немедленно здесь, в Градиске, но в таком случае твоя жена с дочерью должны будут отправиться с нами. Ты согласен с этим?

Барон поклонился:

— Да, ваше высочество.

— Ну, что ж, Одиссей, пока прощай. Смотри, не напивайся перед венчанием, а то можешь заблудиться по дороге в церковь, — хохотнул герцог и наконец отпустил барона, который невероятным усилием воли сдерживал клокочущую внутри ярость.

Спустя некоторое время Гертруду фон Лютцов прямо из застенка два стражника доставили в церковь, где её уже ждал Хильденбрандт. Увидев его, баронесса вскрикнула и чуть не лишилась чувств, но быстро взяла себя в руки.

Их обвенчал лично сам духовник герцога Штайермарка, патер Лемормен, даже не подозревая, какую роковую роль в его жизни сыграет это венчание.

Во время брачной церемонии баронесса думала о превратностях судьбы и о том, что Градисканская война спутала все карты, и теперь их венчают здесь, в бывшем пиратском гнезде. Уже не сомневаясь в неизбежности скорой смерти на эшафоте или на костре, баронесса решила про себя если случится чудо и им каким-то непостижимым образом будет дарована жизнь, она найдёт способ отблагодарить Всевышнего.

Как закончилась церемония, длившаяся целую вечность, баронесса уже не помнила, в конце концов эта пытка закончилась, и к её огромному удивлению они направились на бриг «Гансхен». Следом на борт поднялся барон Илов с целым взводом вооружённых до зубов мушкетёров. Ещё полсотня мушкетёров и эскадрон кирасиров из отряда Валленштейна во главе со своим командиром расположились на флагманском корабле эскадры в качестве личной охраны герцога. Кроме того, по согласованию с адмиралом Боргезе на флагман «Санта-Лючия» должны были погрузиться почти половина полка кирасиров Мансфельда, остальные его солдаты и полк мушкетёров оберста Меландера занять свои места на галеоне «Борей» и на фрегате «Минотавр».

Оберста Меландера герцог Штайермарк считал вполне надёжным офицером несмотря на протестантское вероисповедание. И только из-за последнего обстоятельства после битвы с турками под Ястребарско Петер Меландер так и не получил золотые шпоры. Однако, будучи по натуре прожжённым авантюристом, легко перебегавшим из лагеря протестантов в лагерь католиков и обратно, он не унывал и был глубоко убеждён, что рано или поздно наступит его звёздный час. Главное, регулярно молиться Фортуне, а уж она не подведёт. И, действительно, на службе австрийским Габсбургам он достигнет больших успехов: в 1641 году получит титул имперского графа[131], а в 1647 году станет фельдмаршалом и главнокомандующим имперской армией, но через год погибнет в битве при Цусмарсхаузене — последнем сражении Тридцатилетней войны.

Когда уже всё было готово к выходу в море, герцог вдруг потребовал, чтобы Хильденбрандта срочно переправили к нему на флагман, а его жену оставили в качестве заложницы на бриге «Гансхен» под бдительной охраной барона Илова.

— Оставлять тебя на одном судне с женой и дочерью никак нельзя, — с этими словами встретил прибывшего на борт «Санта-Лючии» герцог Штайермарк. — Ты хитрый и коварный негодяй и слишком хороший моряк, чтобы не попытаться сбежать со всем своим отродьем. Но меня не проведёшь, мой одноглазый друг. Ты будешь находиться здесь, на «Санта-Лючии», на моих глазах с другим негодяем — с адмиралом Мертичем.

— Циклопу совершенно безразлично, на каком судне мы придём к нему в гости, — мрачно пошутил Хильденбрандт.

— Ты так полагаешь? — удивился герцог. — Тогда я рад, что мы поняли друг друга с полуслова.

Оба иезуита, стоящие рядом с герцогом и адмиралом Боргезе, с одобрением слушали эти слова, что нельзя было сказать о Валленштейне, которому было искренне жаль, что его бывший корпорантский соперник и товарищ влип в такую передрягу, и он не видел никакого выхода из создавшегося положения.

Адмирал Боргезе, стоя на квартердеке, внимательно прислушивался к странному разговору. Если не считать случайного обмена мимолётными взглядами в гавани Градиски, у причала, где был пришвартован бриг «Гансхен», то сейчас Боргезе впервые встретился с Хильденбрандтом после рокового 1614 года. Хоть это было нелегко, мгновенно узнал некогда беспечного весёлого ваганта, отчаянного забияку, бабника и пьяницу. За эти пять лет скитаний по морям барон превратился в матерого морского волка. Его лицо ещё более изуродовали глубокие шрамы, и оно вдобавок приняло кирпично-красный оттенок, свойственный блондинам, проводящим большую часть времени под солнцем на свежем воздухе, сильно обветрилось и задубело под всеми морскими ветрами. В стычке с берберским корсаром он лишился левого глаза, а его и так очень широкие плечи стали ещё шире.

Герцог Штайермарк находился в весёлом расположении духа, и прежде чем заковать Хильденбрандта в кандалы и бросить в трюм к адмиралу Метричу, он решил немного поразвлечься и сказал голосом, полным неподдельного дружелюбия:

— Барон, я думаю, благодаря вашему присутствию мы все здесь будем в большей безопасности. Правда, не считая моих людей на галеоне и на фрегате, здесь со мной мушкетёры графа фон Валленштейна, да ещё и кирасиры графа цу Мансфельда, но ваша шпага, которой, как я слышал, вы владеете мастерски, нам тоже не помешает.

131

В 1643 году он возьмёт себе имя — граф фон Гольцаппель. (Прим. авт.)