Валленштейн

Валленштейну пришлось совершить нелёгкий путь по раскисшим дорогам и ненадёжным переправам через притоки Дуная и Эльбы. Он со своим эскортом миновал Светлу, Будеевице, Писек и теперь, оставив в стороне Пльзень, двигался по дороге на Эгер, до которого оставалось совсем немного. Несмотря на роту гвардейцев гауптмана Деверокса и целый полк отменных старых рубак графа Трчка, умудрившегося недавно заключить брачный союз с графиней Максимилианой фон Геррах — родной сестрой супруги генералиссимуса, герцогу Валленштейну казалось, что охраны недостаточно, и он всерьёз опасался внезапного нападения врагов даже на дорогах родной Чехии. Давно миновали те времена, когда Валленштейн, всецело полагаясь на своё солдатское счастье и удачу, довольствовался для личной охраны только одной ротой, а то лишь и одним взводом верных гвардейцев. В последнее время он сделался ещё более суеверным.

Унылая кавалькада с каретой герцога посредине миновала придорожный трактир. Никто из солдат и офицеров, несмотря на отвратительную погоду, даже не посмел заглянуть в него, чтобы согреться одним-другим стаканчиком сливянки, контушовки или просто подогретого пива. До Эгера оставалось всего каких-то десять миль, а придорожный трактир всё равно не смог бы вместить всю ораву проголодавшихся и желающих согреться солдат, но главное, герцог торопился попасть в свою ставку засветло.

На втором этаже трактира в небольшой, довольно неуютной комнате для небогатых постояльцев, у самого окна стоял Иоганн-Эбергардт Нитард и внимательно наблюдал за растянувшейся на добрую милю кавалькадой. Сейчас, его трудно было узнать: вместо потрёпанной сутаны монаха-минорита, на нём красовался добротный чёрный камзол, правда, без излишних украшений, штаны военного покроя с галуном были заправлены в высокие кавалерийские ботфорты со шпорами. Изменилась и его причёска: вместо монашеской тонзуры голову иезуита украшала грива тёмно-русых волос с небольшой проседью. Они свободно спадали на широкий, белый воротник и надёжно скрывали отрубленное правое ухо. Широкополая кожаная шляпа аспидно-чёрного цвета и чёрный суконный зимний плащ валялись рядом на табурете. Широкий кожаный пояс с пряжкой из чернёного серебра и простая солдатская перевязь с надёжной толедской шпагой со страшным витым клинком дополняли нынешний портрет бывшего духовного коадъютора, а ныне професса ордена иезуитов и Пражского провинциала. Теперь он был скорее похож на странствующего рыцаря, чем на духовное лицо.

У горящего камина уютно расположился патер Лемормен, который предпочитал, чтобы его называли просто брат Бенедикт. После внезапного вторжения шведов в герцогство Мекленбургское и Переднюю Померанию и захвата города Шверина он вернулся в Вену, где по заданию самого генерала ордена иезуитов, будучи духовником Фердинанда II, взялся решить проблему, связанную с герцогом Валленштейном и его непомерными требованиями. Добившись с помощью откровенного шантажа командования над имперской армией и войсками Лиги, Валленштейн, стремившийся к императорскому трону, был объявлен Леморменом дьяволом, и с тех самых пор патер называл его не иначе, как Люцифер. Причём он вполне серьёзно полагал, что герцог действительно настоящий посланник ада, пришедший на грешную землю, чтобы установить на ней власть Антихриста. Фердинанд II полностью согласился со своим духовником, и вскоре последовал новый приказ Императора: немедленно встретиться с патером Нитардом и принять все необходимые меры для устранения герцога фон Валленштейна с политической арены. «Доставить этого слугу дьявола живым или мёртвым в Вену!» — приказал Фердинанд II. — Но лучше мёртвым». Генерал ордена иезуитов Муцио Вителески сразу же поддержал императора и распорядился действовать со всей решительностью. Так Вильгельм Лемормен и Иоганн-Эбергардт Нитард в назначенное время встретились в придорожном трактире. Лемормена, как обычно, сопровождал аббат Гийом, который был одет, как типичный немецкий дворянин, а патер в своей неказистой одежонке ничем не отличался от простолюдина, слуги аббата Гийома.

— Скоро герцог будет в Эгере, — заметил Нитард.

— Всё должно произойти уже там, — отозвался Лемормен. — Иначе, если этот проклятый Люцифер доберётся до своего замка Фридланд, где будет под охраной полков отпетых головорезов и всей своей сорокатысячной армии, мы его не сможем достать, и переговоры с канцлером и кардиналом обязательно произойдут, и тогда неминуема новая высадка шведских войск в Померании, которые двинутся на соединение с армией проклятого Люцифера, мечтающего о конце Священной Римской империи, как оплота католицизма в Европе.

— Однако необходимо ещё раз тщательно продумать все детали предстоящего богоугодного дела, — отозвался патер.

— Я уже всё продумал, ваша экселенция, — обратился Нитард к Лемормену с подчёркнутым почтением, несмотря на равный ранг в орденской иерархии, так как тот всё-таки был духовником самого императора и легатом генерала ордена иезуитов. — Не позже, чем завтра ночью, 25 февраля, я с Божьей помощью приступаю к выполнению нашего священного долга перед Матерью-Церковью. Мне поможет в этом комендант Эгера, гауптман Гордон, которому подчиняются городские стражники. Не останутся в стороне граф Пикколомини, которого герцог понизил в звании до простого лейтенанта, и командир роты шотландских стрелков гауптман Лесли. Надо заметить, что гвардейцам герцога уже давно не платили жалованья, даже по шесть талеров на солдата, не говоря уже об офицерах. Золото для их подкупа у нас есть, и я его немедленно переправлю в Эгер.

— Откуда эти деньги? — живо поинтересовался Лемормен. — Ведь у императора, насколько я знаю, казна пуста, а обещанное испанским королём золото ещё не успели доставить из Мадрида!

— Божий перст, ваша экселенция, — снисходительно усмехнулся Нитард, но тут же придал себе невозмутимый вид и пояснил: — Мне совершенно неожиданно удалось раздобыть необходимое количество золота в банковском доме Оппенгейма. Судя по всему, само небо против герцога фон Валленштейна. Как говорится: «На ловца и зверь бежит». Получилось так, что в этом важном деле мне неожиданную помощь оказал епископ Мегус, который, как вам известно, недавно был в Вене и любезно свёл меня с доверенным лицом Оппенгейма, неким финансистом из Антверпена Айзеком Розенвельтом. Вот этот голландец и помог раздобыть мне довольно значительную сумму под такое пустяковое вексельное обязательство, что я только диву дался. Видя моё удивление, господин Розенвельт только искренне посмеялся и заявил, что помог мне как христианин христианину. Как видите, ваша экселенция, даже голландские еретики иногда могут быть благочестивыми людьми, и хотя они не признают мессу, но изредка становятся на путь истинный. — С этими словами Нитард небрежно пнул носком ботфорта небольшой сундучок, стоящий у стола.

Лемормен крепко задумался.

— Не забывай, брат мой, что епископ Мегус — один из высших иерархов сатанинской церкви в Германии, и его связи с богатыми голландскими и немецкими ростовщиками мне кажутся неслучайными, тем более, что у него настолько могущественные покровители в римской курии, что инквизиция до сих пор не может вывести его на чистую воду.

— Однако, «деньги не пахнут», говорил император Веспасиан[255], — сухо заметил Нитард.

— Брат мой, это сказал закоренелый язычник, который, кстати, имел старые счёты с ростовщиками и менялами, его сын, Тит, напомню, был ещё большим язычником, ибо даже разрушил Иерусалим и сровнял с землёй Второй Храм. Да и деньги всё-таки пахнут: вспомни тридцать серебряников Иуды! — возразил Лемормен. — Поэтому я уверен, что действовать надо крайне осторожно. Судя по всему, в движение пришли такие зловещие тёмные силы, о которых мы даже не имеем ни малейшего представления, и мы рискуем оказаться слепым орудием в руках сил ада.

— Но, ваша экселенция, с герцогом необходимо покончить любой ценой. Этого требует благо Святой Католической Церкви, — произнёс с некоторым раздражением Нитард.

255

Веспасиан (9-79 н.э.) — римский император, его знаменитая фраза «Деньги не пахнут» — ответ на упрёк сына Тита в том, что он ввёл налог на общественные уборные, поднеся ему первые деньги, поступившие по этому налогу. Веспасиан спросил, пахнут ли они.