Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 26

Понятно, что она на дядю Федю намекала, Павлик догадался. И даже сомнения появились: а вдруг правда, а Витька об этом не знает? Павлик решил обязательно спросить у Витьки, правду ли рассказывают девки или нарочно врут.

Маша опять вздохнула и хотела что-то сказать, но тут ее подружка добавила:

– А выбирает он всегда некрещеных детей, потому что против крестной силы ему не устоять.

Наверное, они нарочно врали, потому что тут только Павлик был некрещеный, а этот приезжий про дядю Федю Зое все рассказал. Вот Зоя и подговорила их Павлика запугивать.

А если нет?

Витька пришел, когда нянька убедилась в его отсутствии.

– Прикинь, Зоя обратно приперлась – на ночь глядя, – сообщил он потихоньку, потому что все давно спали. – Я видал, как она няньку подговаривала сюда сходить.

Витька снова подложил под голову медведя, развалившись на полу.

– Вить, а тебе так не холодно спать? – шепотом спросил Павлик.

– Неа.

– А то хочешь, я тебе одеяло отдам.

– Я покрывало возьму, не боись. – Витька зевнул.

– Вить, а про мельника историю ты знаешь?

– Знаю. Ее Зоя придумала, чтобы мы дядь Федю боялись. Давно еще, когда я маленький был. У них это… экзистенциальный конфликт. Дядь Федя тоже про Зою рассказывал. Что она натуральная ведьма и у нее с Богом договор: она ему поставляет души, а он за это возьмет ее в рай, хотя ведьмам и не положено.

– А разве ведьма не с дьяволом должна договариваться?

– Один хрен. Если колдуют от Бога – это святые подвижники, а если от дьявола – это злые ведьмы. Но разницы никакой. – Витька хмыкнул. – Зоя, говорят, бесов может изгонять, но ей не положено, потому как она не того полу человек.

– Она говорила, да… – вздохнул Павлик, – что после крещения батюшка всех бесов от меня прогонит… Что это бесы меня в молельню не пускают.

– Во-во. Все думают, что это батюшка бесов прогоняет, а на самом деле – это Зоя. Эх, вывел бы я ее на чистую воду… Вся такая православная – а на самом деле ведьма. Ты заметил, как она говорит иногда? И рот почти не разевает – а слышно так, будто орет во все горло. Колдунство… Ладно, спи давай. И я подремлю немножко.

Весла Ковалев оставил у Коли во дворе, надеясь, что тот не заметит его возвращения. Но тут он просчитался: Коля пришел сам, Ковалев едва успел переодеться и растопить печку. Надо отдать соседу должное: водку он принес с собой. Так же как и закуску: банку огурцов, грибочки и половину буханки ржаного хлеба.

– Ты не бойся, грибки я сам собирал… Настоящие грузди! – заверил Коля, хлопнув первую стопку.

«Настоящие грузди» прозвучало так же, как «чистокровный волкодав»… Ковалев поморщился и закусил раскисшим огурцом – из него в стороны брызнул рассол с запахом браги.

– Огурчики слегка того, – довольно сказал Коля. – Эт прошлогодние еще, от бабы Каблуковой, никак доесть не могу. В этот год мне Светка Пятакова огурцы солила – с хренком и сахаром, вот они хрустят так хрустят!

Коля нигде не работал, подъедался за счет множества одиноких старух в Заречном – кому-то вскопает огород, кому-то нарубит дров. А на лето сдавал дом за небольшие деньги, которые пропивал до Нового года.

Ковалев мужественно выслушал рассказ о сложных любовных интригах между Колей и Светкой Пятаковой пятидесяти пяти лет, но вскоре водка стукнула в голову, разговор перестал тяготить и даже показался интересным. Да и грузди были хороши: крепкие, хрустящие и пряные.

– А чей это пес тут бродит возле моста? – спросил Ковалев после четвертой стопки. – Рычит…

– Если маленький и черный, то это Кузька Андронихин. Андрониха его с цепи на ночь спускает, потому что воров боится, а он под калиткой – и был таков!





– Нет, не маленький. Большой и серый с рыжим.

– Не, таких у нас нет. Дачники бросают по осени собак, конечно, но они все у магазина трутся, кто сразу не издох. А хотя… погоди-ка… Может, комитета… Ну, теть Шура, уличный комитет. У ней на цепи такой пес сидит, но я его редко видел, будка у самого крыльца, от калитки и не видно за сараями. Ну тот да, страшный пес. Да. Срывается, бывает. Мой тоже иногда срывается, но он как – по своим делам сразу бежать, ни на кого и не смотрит даже. А теть Шурин – тот не, тот на людей бросается. Тем летом дачницу покусал, она в суд хотела подавать, но потом так все и завяло.

– И часто он срывается?

– Ну… Не знаю. Тем летом срывался. Потом еще теть Шура уехала на два дня, он сорвался… Потом… Да, весной еще один раз, но его сразу поймали. И, знаешь, забавно так! Участковый его увидел, за ружьем сбегал: пристрелить собирался, если что. Орал очень на теть Шуру. Так пес бочком, по стеночке – и сам к себе во двор вернулся. Как будто понял.

– А тетя Шура случайно не в отъезде? – на всякий случай уточнил Ковалев.

– Не, я ее сегодня видал в магазине, когда водку брал. А может, это из питомника? – Коля с опаской взглянул в окно. – Как домой-то тогда идти?

– Местная собака Баскервилей?

– Да ну… скажешь… Баскервилли… Это настоящее динго! Я тебе сейчас расскажу.

Коля поведал историю о тайном питомнике собак для КГБ, который находился в соседней области. В питомнике скрещивали диких зверей с дворовыми собаками, и, якобы, хорошее потомство получилось из смеси гиены, динго и лайки. Во время перестройки выведенные собаки разбежались и одичали, и теперь некоторые особи, преодолев расстояние в три сотни километров, появляются неподалеку от Заречного. Питаются они человечиной, их специально выводили такими, чтобы на людей бросались, а поскольку они скрещены с домашней лайкой, то человека совсем не боятся.

– Ох уж этот КГБ… – вздохнул Ковалев.

– Дык! И не говори-ка! – подхватил Коля. – А главное, они плавают очень хорошо, даже под водой.

– Их с тюленями скрещивали тоже? – пьяно хохотнул Ковалев.

– Не, это у них от гиен. Гиены охотятся в воде.

– Родственники крокодилам, наверное…

Коля не чувствовал подвоха, продолжая на полном серьезе:

– Все может быть. Челюсти точно крокодильи.

– А КГБ не слабо́ с крокодилом собаку повязать?

– А ты думал! Конечно нет! Генные инженеры. А про челюсти я тебе сейчас расскажу.

И Коля рассказал еще одну захватывающую историю о том, как один дачник возвращался ночью домой, а для защиты прихватил с собой монтировку. И страшный крокодилопес перекусил ее пополам. Перекушенную монтировку Коля видел своими глазами. А еще один его сосед взял такое вот чудовище к себе домой, и тогда все решили, что сосед этот есть ведьмак. Коля не очень верил в ведьмаков, но тут решил, что без тайного знания от КГБ не обошлось. Тайные знания от КГБ тронули Ковалева особенно.

К счастью, вскоре Колино опьянение перешло из возбуждения в расслабленность и мягкосердечие, он вспомнил молодость и перестал сочинять.

– Наташку я помню, да… Я ее лет на шесть был старше, она еще в дочки-матери играла, когда я на мотоцикле гонял. А потом как-то слышу – поет. Она пела хорошо, голосок тоненький такой, звонкий. Я вот как щас помню, иду я по улице и слышу, как она поет. И песня-то была детская, про качели. То ли небо, то ли ветер, то ли радость впереди… – пропел Коля тонко и фальшиво. – Я через забор заглянул, а она в купальнике малинку собирает и поет. Вся такая. Вот, думаю, ерш твою растудыть, выросла Наташка, а я и не заметил. Я к ней пробовал клинья подбивать, но за ней тогда Смирнов увивался. А Смирнов в те времена против меня был салага, на три года моложе, я ему еще в школе Москву показывал… Царствие ему небесное… Ох, Серега, какой я старый-то! А ведь как вчера все было.

Коля всхлипнул и тяпнул еще водки.

– Вот тебе и «радость впереди»… – выдохнул он и с отвращением прикусил махонький кусочек хлебца. – Вот такая вот радость…

Ковалев едва не всхлипнул вслед за ним и тоже выпил стопку.

– Как она… погибла? – спросил он, хотя давал себе слово не спрашивать об этом – не хотел слушать сказок Колиного сочинения.