Страница 4 из 25
Ее лицо избавилось от разгоряченных драматических ужимок, которые сменяли друг друга за промежуток произнесения речи. Глаза были предельно серьезны. Момент был совершенно отличный от присущих ей замираний. Она была не где-то там в прострации, в искрящихся мыслях и собственных рассуждениях, а именно тут, со мной, напротив меня, проникала в мой разум, шла напролом в самую глубь, сметая все на своем пути. Взгляд ее был словно идеальный вирус, неостановимый и разящий. И я стоял завороженный, как обезьянка перед удавом, не смея даже помыслить отвернуться, дабы скрыться от серьезности сложившегося положения. Но даже если бы я попробовал это сделать – было бы уже слишком поздно.
Все наружное ушло на второй план, вышло из ореола внимания. Ни холода, ни опьянения никогда не существовало. Взаимодействие перешло из общепринятого мира прямиком в мою черепную коробку. Вот так просто, всего одним взглядом. И там оно продолжалось, уже не в форме монолога с нелепыми уточняющими вопросами, а метафизически, процессами возникновения, поглощения и слияния материй, которые можно только неуловимо прочувствовать лишь в избранные моменты жизни. Ужас и спокойствие, нетерпение и умиротворенность, невыносимое желание и эйфория. Возможно, именно это ощущают в момент смерти.
– Пойдем уж, – произнесла К. с легкой улыбкой, вернув нас обоих из космоса в пустынный заснеженный дворик. Каким бы притягательным и уникальным не был момент до этого, как бы мне не хотелось его поймать и растянуть, возразить я ей не мог. Мы плечом к плечу нетвердой походкой отправились обратно в теплый подвальчик.
В помещении атмосфера наслаждалась своей изолированностью, ей была абсолютно безразлична ситуация снаружи, будь то откровения одного отдельного человека или целая атомная война. Из-за небольшой площади и постоянного круга уютно устроившихся посетителей, она отвергала всех новопришедших решительной и бескомпромиссной нехваткой стульев. Белый шум окружающих разговоров оставался на прежнем уровне, разрываемым лишь порой громким заливистым смехом какой-нибудь из посетительниц, что казалось несколько невежливым по отношению к общему состоянию размеренности.
Единственным отличием было состояние двух сопровождающих ее подруг. Пока мы отсутствовали они успели прилично поднабраться и загрустить. Блокнотик лежал на том же месте, перед местом К. Я поймал слегка обеспокоенный взгляд бармена, который демонстративно не убирал пустые стаканы перед ними. Видимо, полагая, что этот недвусмысленный намек привлечет каких-нибудь охотников за легкой добычей, которые с удовольствием отведут двух слабо соображающих девушек куда-нибудь подальше из этого заведения.
– Странно, мне казалось, что мы там простояли совсем недолго, – сказала К., аккуратно, разворачивая подругу-"стратега" к себе и оценивая ее дееспособность.
– Вероятно, в тепле время идет быстрее, – ответил я, усаживаясь обратно на свое место.
– Хм, зря Эйнштейн не учел это в своей теории относительности, тогда я бы чаще поглядывала на часы на морозе.
К. разочарованно поглядела на блокнотик, который за время ее отсутствия не наполнился ни строчкой.
– Пожалуй, нам лучше отправляться.
– Понимаю, мне проводить вас?
– Нет, не стоит. Я уже бывала в этой ситуации. Есть вероятность, что случится такое, что точно не стоит постороннему человеку.
Я понимающе кивнул. Пока ее подруги неспешно одевались, К. пролистала блокнотик.
– Не хочешь забрать себе, что мы с тобой набросали тут? – спросила она с осторожной улыбкой.
– Да нет, пусть лучше останутся у тебя, – отмахнулся я. Полагаю, этот ответ ей не понравился. Она возмущенно посмотрела на меня исподлобья.
– Давай лучше ты оставишь мне свой номер телефона, и мы встретимся и попробуем изобразить, что получше, – я попытался исправиться.
– Хорошо, – сказала она, начертав на чистом листике из блокнота цифры. После чего, придерживая обоих подруг сразу, К. направилась к выходу. Секундами позже я поднялся наверх, но во дворе уже никого не было. И я остался, закурил и постарался освежить в памяти то ощущение от ее взгляда. Но не смог. Оставались только листок бумаги с цифрами в кармане и надежда на новую встречу.
Больше ничего примечательного тем вечером не случилось. Три места рядом со мной заняли три иностранца в белых рубашках и принялись шумно закидываться коктейлями на основе водки. А я за неимением лучшего вернулся к друзьям, меланхолично слушая их затухающий разговор. Они уже пришли к согласию, что прикончат последний раунд напитков и пора уже разбредаться по домам.
Следующий дни К. не выходила из моей головы. До того вечера я довольно тепло относился к алкоголю, но довольно прохладно к поэзии. Я, конечно, уважал ее как жанр искусства, даже мог вспомнить немного из школьной программы, однако, всерьез она меня никогда не цепляла. Сомнительное занятие подбирать слова в рифму. Любой человек со знанием языка и средней сообразительностью сможет справиться.
Но произнесенная страстная речь маленькой девушки в черном платье в темном заснеженном дворике засела у меня в мозгу. Вероятно, именно это она и хотела сделать, пристально всматриваясь мне даже не в глаза, а куда-то гораздо глубже. Теперь нет никаких сомнений по этому поводу. Всю мощь, весь тот невообразимый посыл, что она связывала с этим благородным занятием, она собрала в один единственный импульс. И грубо без приглашения просто поселила в моей голове.
Я прекрасно помню то чувство, крепко засевшее во мне. Если попробовать сказать двумя словами – то я просто начал видеть куда больше, чем раньше. Звучит странно, я знаю. Оно приходит постепенно, начиная с крошечных малозначимых деталей, будь то необычный клочок бумаги, подгоняемый ветром вместе со снегом, или же например необычайно яркий цвет шарфа у девушки, что стоит перед тобой в очереди. И чем больше ты начинаешь вглядываться, тем больше тебе открывается. Ты вдруг понимаешь откуда попал сюда этот клочок, почему девушка выбрала именно этот оттенок красного, как они оказались в этой точке пространства и времени. И самое главное приходит понимание, что это не случайность, а все именно так как и должно быть. И вот, ошеломленный, ты просто стоишь и в изумлении смотришь вокруг. Ты вдруг стал свидетелем работы мироздания, процесса на котором базируется вся жизнь. Все вокруг предстает неразрывно связанным друг с другом. И связь эта не вовсе не какая-то черная материя, невидимая, неосязаемая, но подразумеваемая и вроде как реальная. Это – нити. Тончайшие, воздушные нити разных оттенков красного цвета. И ты видишь их, каждую в отдельности и мириады вкупе, связывающие разрозненное воедино и все сущее, сплетенное ими. Они лежат на кончиках пальцев, отправляются во все направления сразу, игриво опутываются вокруг всех оказавшихся рядом людей, проникая или же наоборот – уклончиво и своевольно обходя в опасной близости, игриво стелются по земле, свободно вздымаются вверх, при этом отзываясь на каждое малейшее дуновение ветра, вплетаются в облысевшие деревья, и взрываются с них вместе со стаей черных ворон. Они не останавливаются и не заканчиваются, они аккуратно опоясывают каждый неодушевленный предмет, каждую никчемную на первый взгляд вещь, деликатно и необременительно, но неуступчиво и бескомпромиссно, ничто не может от них избавиться или сбросить с себя эту сеть. Они заставляют предмет подчиняться своим тончайшим вибрациям, входят в него, играют им, проникают в каждый атом, заполняют пространство внутри. Тем самым они создают связи и заставляют все вокруг куда-то двигаться. Все сплетено.
И можно взять любую из этих нитей и последовать по ней, ощущая каждый ее поворот, сквозь пальцы пропуская каждое натяжение и послабление, натыкаясь на обрывы или спутанные клубки, обойти вокруг целый город и обнаружить, что нить приходит к одинокому покосившемуся фонарному столбу где-нибудь на окраине. И вместе с ней увидеть не только внешний облик этого столба, но и его память. Увидеть его реакцию на каждую каплю дождя, что когда-либо падала на его поверхность, на каждый звук, что доходил до этого места. И не просто вообразить или сфантазировать, а именно увидеть и стать частью этого. И таких нитей перед глазами появляется неимоверное количество, и уходят они из вашей гостиной по направлению к млечному пути. Божественный замысел в представлении помешавшейся эстетствующей портнихи.