Я вызвал ЭТО

А мой начальник, краснолицый капитан Евгений Афанасьевич, из кожи вон лез, все кричал:

– Ты мне дурака не включай, ты репортаж гони! Ты же, говоришь, что раньше в новостях работал, на каком-то канале, так? А раз так, то сделай мне видеорепортаж о самоотверженном тушении пожара средствами нашей пожарной части, понимаешь, или нет?! – армейской скороговоркой, чеканя каждое слово и постепенно повышая интонацию, кричал мне в лицо капитан.

– Ну, если нет пожаров, Евгений Афанасьевич, ну нету их! Так, где ж я вам сюжет возьму, ну не самому же мне пожары устраивать?

Такой разговор на повышенных тонах состоялся у меня с начальником в середине июля. Было жарко и я не сдержался, ответил тон – в тон начальнику. Но, в ответ на мою грубость, товарищ капитан, как-то, вдруг, неожиданно сбавил тон и сказал доверительным голосом:

– Понимаешь, Максим, да если бы оно мне нужно было, – проблем бы не было, а это, ведь, не мне нужно, это с меня «на верху» требуют, им «вынь – да положъ»! Ты же теперь не кто-то там, а пожарный, без пяти минут офицер пожарной части, – так прояви смекалку и достань мне репортаж до конца месяца! – добавил начальник, возвращаясь к своему обычному тону.

– При слове офицер, Макс, у тебя глаза загораются! – как-то раз сказал мне командир одного из пожарных расчетов, с которым я часто выезжал на выезды.

Славка всегда говорил прямо. Он был здоровым мужиком, под сто девяносто сантиметров росту и, несмотря на свой авторитетный живот, который, по-видимому, приходил в гости за долго перед Вячеславом Ивановичем, был прямым, как струна, – под стать своему прямолинейному характеру. Иногда, мне казалось, что у Славки раздвоение личности. Он резко пресекал все мои изначальные попытки узаконить в нем начальника, которые выражались в обращении к нему по имени-отчеству и на ВЫ в курилке, как называли мои теперешние коллеги общую комнату на втором этаже пожарной части.

– У тебя в глазах, что ли двоится? Да и ни каких Вячеславов Ивановичей тут нет! – в который раз отчитывал меня начальник расчета Никитин за мои попытки фамильярничать не к месту.

Но стоило к нему обратиться без регалий во время выезда, получишь обратный нагоняй. А, поскольку, все эти воспитательные разглагольствования были задействованы при свидетелях, под дружный хохот «коллег по цеху», я быстро понял, что к чему.

Как раз, во время очередного дневного дежурства бригады Никитина в пожарную часть поступил сигнал от жильцов старой пятиэтажки, расположенной, к слову, по соседству с нами, о том, что из подвала их дома валит дым.

Пожарный расчет на стареньком, повидавшем всякое, пожарном автомобиле выехал на вызов. Я, в последний момент, успел схватить камеру и втиснуться на переднее сиденье автомобиля, умудрившись потеснить Вячеслава Ивановича ближе к водителю.

Когда мы приехали на место вызова, оказалось, что никакой нужды в нас тут не было. В общем-то, тут вообще не было необходимости что-либо тушить. Возгорание произошло в подвале одного из подъездов старенькой, пожелтевшей «хрущевки» вследствие того, что местные пионеры, из числа жильцов этого дома, пытались своими силами испечь картошку, непосредственно – в подвале этого дома. Не знаю, доводилось ли Вам бывать в подвалах таких пятиэтажек, а если нет, то попробую описать. При входе в подъезд, на верхние этажи ведет лестница, с маленькими, до смешного частыми ступеньками, а слева от этой лестницы расположена дверь, сразу за которой начинаются ступени, ведущие в подвал. Подвал не глубокий, с десяток таких же мелких ступенек, как и в подъезде, приводят в узкие, пыльные коридоры, с множеством ответвлений. Стены коридоров хвастаются настоящим кирпичом, кое-где сохранившим еще гравировку номера госта, по которому он был изготовлен во времена Советской власти и более свежими надписями, сделанными краской, что называется, от руки. В этих лабиринтах времен эпохи СССР, мне запомнилась лампочки Ильича, одиноко висевшая у спуска с лестницы и надпись на противоположной стене, сделанной, очевидно, местным разнорабочим, прогуливавшим, в свое время, уроки русского языка: «сволачь, убери свой мусар!». Вероятно, что тот «рукописец», который потрудился нанести эту надпись на стену, а также незатейливый любитель мусора, которому было адресовано сие послание, уже давно не жили в доме, но надпись осталась.

К слову, всякого хлама, сваленного вдоль стен аккуратными кучами, в подвале хватало, ну а как иначе, – он же отдан под нужды жильцам дома. На всем протяжении стен подвала, хаотично расставлены деревянные двери с номерами квартир, огораживающие, по всей видимости, имущество граждан от своих же соседей. Возле одной из таких деревянных дверей и произошло возгорание, вследствие которого, наш пожарный расчет и оказался здесь.

Дверь выгорела не слабо: в нижней части двери древесина обуглилась и, практически, рассыпалась в пыль, а верхняя часть почернела, но осталась целой. Судя по мокрым следам на двери, можно было догадаться, что ее совсем недавно кто-то тушил своими силами. Принимая во внимание, скверный запах, исходящий от двери, выходило, что тушили ее подручными средствами, а именно, – какими-то древними соленьями, употреблять которые в пищу уже давно не стоило.

К дому мы подъезжали в спешке, проезжая по двору наш водитель, Андрюха, который в свободное время любил послушать рассказы моей былой операторской работы на канале новостей, непрерывно сигналил, безуспешно пытаясь отогнать любопытных детей, желавших ухватиться за машину и прокатиться на ней. Но, уже подъезжая к нужному подъезду, которым оказался последний подъезд с дальнего конца дома, было ясно, что нас тут никто не ждет. Возле того окна, ведущего в подвал, из которого еще курился небольшой дымок, крутились местные подвыпившие зеваки, но тушить было нечего.

В общем-то, кроме Никитина, который первым проследовал в подвал на место возгорания и меня, старающегося не отставать от него и отснять хоть что-то полезное для нарезки предстоящего видеоролика, который с меня так жадно тряс мой начальник, больше в подвал никто не проследовал.

Следом за нами, в подвал дома спустился бодрый дедок, оказавшийся старшим по подъезду и, непосредственно, хозяйка подвала с испорченной дверью, – неопрятная, говорливая женщина средних лет. Она бодро жестикулировала, обвиняя в случившемся всех в округе, начиная с Селеверстова, по-видимому, ее соседа с какой-то там квартиры и заканчивая всей местной школой, расположенной рядом с домом. От нее сильно пахло алкоголем и сквернословила она через слово, поэтому, Вячеслав Иванович не стал заострять внимание на ее словах. Он, по-быстрому, достал лист бумаги и, не отходя от двери со следами возгорания, набросал протокол, в котором, помимо него самого, неохотно расписалась хозяйка подвала и старший по подъезду. На этом наш выезд можно было считать завершенным. Ничего интересного не случилось, и снимать, решительно, было нечего. И тут мне в голову неожиданно пришла шальная идея о том, как сделать репортаж из ничего, – не зря же я полгода проработал видео-оператором, делая из обычных вещей, яркие, запоминающиеся новости.

Решившись, я повесил камеру на шею и быстро подбежал к обугленной двери. Поелозив по ней руками, рискуя подхватить занозу, я на совесть измазал обе ладони сажей, после чего, мухой кинулся к начальнику расчета и, став на носочки, так как он был мужик здоровый, провел своими ладонями по потным щекам Вячеслава Ивановича. Получилось отлично, – он, как главный герой американских боевиков, которые в те времена крутили по всем приличным видеосалонам нашего города, выглядел брутальным: крутым и чумазым. Пока Слава двигал свою челюсть взад-вперед, пытаясь понять, что я делаю, я ухитрился нахлобучить каску ему на голову и, повернувшись, дал деру.

Я быстро бежал к выходу из подвала, так как попасться в большие Славкины лапы раньше времени, никак не входило в мои грандиозные планы. Мне в спину летели оскорбительные слова, каждое из которых заканчивалось одним и тем же вопросом: