Страница 5 из 15
Смерти больше нет,
Смерти больше нет,
Смерти больше нет…
– Что это? – Лиза бы не сказала, что ей это нравится, но голос цеплял, не отпускал, тянул за собой:
…Я заливаю глаза керосином
Пусть всё горит, пусть всё горит…
– Песенка такая, «Смерти больше нет» называется.
– А кто поет?
– Настя и Коля. Не слышала? Группа Айспик.
– Страшноватенько.
– Да, мне тоже очень нравится.
– О чем они вообще? – Лиза пыталась понять смысл песни, но его было не много, на ее взгляд, повторялись одни и те же фразы.
– Да неважно, какая разница, о чем. Важно настроение.
– И какое же тут у них настроение? – продолжала допытываться Лиза.
– Какое у них настроение, мне без разницы. Важно какое у меня создается настроение, когда я слушаю.
– И какое?
Ника задумалась, погримасничала: вытянула губы трубочкой, потом оскалилась и снова сжала рот куриной гузкой, нахмурила брови. Наверное, пыталась понять, какое же все-таки в ней возникает настроение.
– Протестное.
Неожиданный ответ. Уж на что, на что, а на человека протестующего Ника совсем не была похожа. Она спорила ли хотя бы с кем? Лиза такого не помнила. А уж протестовать…
– И против чего ты протестуешь? Что у тебя не так? Что тебе не дается? И где? Марш протеста? Или ты с одиночным пикетом торчишь по выходным у мэрии?
– Нет, не так. Не социальный протест, не политический. Ерунда – все эти марши «за» и «против». Дурачки туда ходят. Умники руководят, дивиденды с этого стригут, а дурачки ходят. Я про другое совсем. Это мой личный протест. Внутренний. Против мира, против всего. Всего, что есть, понимаешь?
– Не вполне.
– Протест, как способ идти вперед. Даже не совсем протест. Скорее отрицание. Ну я не знаю, как словами, чтоб понятно было. Я так чувствую. Вот знаешь, мне не надо, чтоб было дадено. Чтоб на тарелочке с голубой каемочкой. Я возьму сам.
– Сама.
– «Я возьму сам» – это книжка такая. Олди. Не читала?
– Нет. Это фантастика вроде какая-то? Фэнтази… Гоблины, хоббиты… Я не люблю.
– Нет, зайка. Это фэнтази, конечно. Но эта правильная правда. Почитай, сама увидишь.
Лиза пообещала прочитать. «Ладно, возьму как-нибудь в отпуск что ли. Не понравится, там и оставлю». Она предпочитала читать бумажные книги. Листать, загибать уголки там, где остановилась, оставлять перевернутой, чтобы края мягкой обложки поднимались плавными крыльями. И стыдно сказать, ей нравилось даже пачкать их, если оставалось кофейное пятно или намертво прилипал всунутый между страниц цветок, книга становилась более личной, более ее собственной, своей.
Доехали до Лизиного дома.
– Во двор не заезжай, пожалуйста. Мои из окна увидят, замучают расспросами «кто да что». Я добегу.
Фордик тормознул на углу дома.
– Ну пока, Лиз.
– Ну пока.
Лиза побежала прямо через раскисший газон, все равно босоножки промокли.
– Господи! Лиза! Ты вся мокрая! Немедленно в горячий душ, и хорошенько разотрись полотенцем! – бабушка, как всегда, безапелляционна, – опять будешь две недели сопли гонять!
– Где тебя носит в такую погоду?! Того и гляди гроза начнется. Разве можно по городу шляться, – мама вступила.
Ответов от Лизы никто не ждет.
Где же Ленуся? Почему она пропускает свою партию? Она должна выйти с репликой: «Что зонтиков еще не придумали? С утра дождь обещали, могла бы взять», или что-нибудь в этом роде. Но, видимо, ее нет дома, опять укатила куда-то. Вот ей не надо ни перед кем отчитываться и, уж тем более, отпрашиваться. Захотела, на турбазу свою поехала, захотела, к отцу рванула. Деду Жоре сколько лет-то уже? За восемьдесят, а он все на охоту по лесам ходит. Они, когда с бабушкой развелись, Лиза еще и не родилась тогда, дед из города уехал, жил на хуторе один, там лес кругом, озеро большое, хозяйство охотоведческое, он егерем устроился. Ленуся ее возила туда в детстве. Лиза помнила большую темную избу, печь прямо посредине, баню. Баню дед топил жарко, Лиза ее боялась, куксилась, не хотела туда ходить. Вот сейчас бы в эту баню – греться. Она не замечала до сих пор, что замерзла. А сейчас, когда вокруг нее причитали мать с бабкой, стаскивали с нее промокшее платье, босоножки, совали в руки полотенце, включали воду в душе, «погорячее давай, а то простудится», почувствовала, как холодом колет ладони, кончики пальцев, почувствовала какие зябкие у нее ноги, как у лягушки. И картинка встала у нее перед глазами: дед плещет воду на каменку, и горячий пар кидается Лизе прямо в лицо, обжигает все ее голенькое худенькое тело, она визжит, вырывается из цепких дедовых рук, орет: «Ленуся-а-а, домой поедем сейчас же!» А Ленуся, сидя на полке с веником на коленях, прикрылась от отца, хохочет.
***
В сентябре в музее устраивали новую выставку. «Крещеные огнем». Это Анна Леопольдовна такое название красивое придумала. В фондах лежало немалое количество медного литья, кресты, складни, иконки нательные, старообрядческие в основном, много всего. Наконец, руки дошли, все было систематизировано, каталогизировано, приведено в порядок. А тут еще музейщики из соседней области предложили свои фонды выставить вместе, и получилась выставка. И вот день открытия уже озвучен, местные власти приглашены, фуршет заказан, а подготовка – конь не валялся: тексты не написаны, экскурсия не составлена. На все про все неделя осталась. Потом – вилы, надо материалы в типографию сдать, чтоб стенды сделали.
– Наталья Николаевна, вы когда мне материалы для стендов дадите?
– Сей минут, мне не много совсем осталось, начать и кончить.
– Мне не до шуток, в четверг надо все передать в типографию, в крайнем случае в пятницу, в самом крайнем, – Анна Леопольдовна, уже получившая по шапке от вышестоящего начальства, была непреклонна.
– Я вот Лизочку попрошу, она мне поможет, – Наталья положила на Лизин стол пачку исписанных от руки листов, – надо отредактировать.
– Но у меня же текст экскурсии… – Лиза подняла глаза на двух нависавших над ней начальниц, – и почему в бумажном виде, Наталья Николаевна, что в электронном нельзя было?
– Ну, я – старая школа, мне так удобнее, на бумаге.
«А мне – нет! Это мне сначала почерк разбирать, редактировать, потом в ящик перебухивать. Старая школа… Старая лошадь!» Но вслух только:
– Когда же я этим буду заниматься?
– А мы с тобой завтра вечерочком останемся и все окучим, – Наталья мило улыбалась.
Всегда, если нужно было остаться «вечерочком», речь шла о Лизе. Жене – собаку гулять, это святое, у Анны – Васенька, еще более святое, Верунчик найдет уважительную причину отвертеться, то у нее курсы психологические, то астрологические, то йога, то она билеты на концерт заезжей знаменитости аж за два месяца купила. Поэтому сложился тандем Наталья – Лиза, они и закрывали все хвосты, приходящиеся на «вечерочки». Завтра вторник – тренировка. Коньки, о которых в отделе никто ни сном, ни духом. Лиза заметалась. Отменить тренировку? Можно, ничего особенного. Ника не обидится. Но почему она должна отменять то, что ей нравится. Только потому, что Наталья не справилась сама? Нет, помочь она всегда готова. И даже вечером остаться. Оставалась же раньше. Но только не завтра.
– Нет, завтра я не могу.
Они смотрели на нее оторопело. Замерев. Как на заговорившую вдруг колонну. Или на пылесос, который заявил, что не будет больше чистить эти драные ковры и немедленно, прямо сейчас улетает в Монте-Карло.
– Завтра не могу… Могу послезавтра… или сегодня.
Начальницы отмерли… ожили… Чуда не случилось, пылесос не стал настаивать на отлете к лазурным берегам.
Но вторник Лиза выиграла. Она считала, что да, выиграла. Ничего страшного, посидит в среду с Натальей вечером, отредактируют они эти несчастные стенды, а в комп она и дома может это все забить, не вопрос.