Знат

Я ругнулась так, что дежурящие на станции полицеские косо на меня посмотрели.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, была страхом, что картину надо рисовать заново. Вторая оказалась более логичной – позвонить в отдел находок метро и спросить про картину. Я надеялась, что пока ищу номер, куда звонить, какая-нибудь добрая душа отнесёт мою картину дежурному по станции и тот в свою очередь передаст ее в бюро. Я в панике гнала мысль, что картина потеряна безвозвратно. Я же только ее нарисовала. Ну как я могла ее забыть? Сегодня вообще был последний день сдачи, если я сегодня не привезу хоть что-то, деканат меня повесит, буквально.

Мне не было смысла ехать в универ, поэтому я села в поезд до дома, подключилась к вайфай в вагоне и стала искать контакты бюро находок метро. Позвонить я решила, когда окажусь в тихом месте, где-нибудь на улице во дворах, а не на шумной станции.

В очередном перегоне вайфай отвалился, я включила загруженный в память телефона плейлист и закрыла глаза. К счастью, зарядка позволяла.

У студента в метро, как у собаки Павлова, срабатывает рефлекс: сел – заснул.

Я снова вырубилась.

Красная лампочка мигала, била прямо в глаз. Гудело электричество. Я хорошо знаю этот звук: когда поезд в тоннеле останавливается, все разговоры прекращаются, и ты просто сидишь и ждёшь, когда мы все поедем дальше. А вокруг гудит. Оглушительно громко гудит. Только обычно в этот момент лампочка не мигает, просто горит свет в вагоне и все терпеливо ждут. А в первом вагоне машинист переговаривается с диспетчером, слушает номера составов и ждёт команды.

Я открыла глаза и села. Лампочка висела прямо надо мной и с тихим щелчком гасла и загоралась вновь. Поезд стоял на станции, открыв все двери, даже те, что вели в стену. Кроме меня в вагоне больше никого не было. На станции в принципе вообще никого не было: ни дежурных, ни уборщиков, полицейские не патрулировали станцию. Стоял полумрак, местами мигали те самые раздражающие красные лампочки и непрестанно гудело электричество.

– Сколько же я спала?

Я потёрла лицо, встала и вышла из вагона, немного шатало и подташнивало.

– Ложись!

Меня оглушило чьим-то воплем, а после грохотом. Станция содрогнулась, и я упала на пол.

– Уходим! Нет, стой! Прячься-прячься!

Моментально пришедшая паника отключила все эмоции. От беспорядочно вылетающих команд у меня закружилась голова, и я быстро, на корточках, вернулась в вагон и села между сидений в самом углу. Мозг лихорадочно пытался вспомнить, планировались ли сегодня какие-нибудь митинги, не предупреждал ли кто в твиттере об акциях, и в принципе о каких-нибудь слухах про внезапные нападения. Память была пуста. Я никогда не сталкивалась с беспорядками, всегда обходила стороной толпы, свято была уверена, что темная часть человеческой жизни меня никогда не коснётся. И не касалась, обычно. В спальном районе, который я редко покидала, ничего не происходило. К счастью.

Я огляделась, в поисках того, кто кричал, взрывом выбило окна в вагоне, от чего весь пол был покрыт стеклянной крошкой. Как оказалось, не я одна пряталась здесь. Через пару метров от меня лежал какой-то мужчина и крутил антенну у рации.

– Приём-приём, штаб! Штаб, приём! Черт, не ловит.

Мужчина опустил рацию и посмотрел на меня.

– Вроде станция не глубоко находится, а все равно не ловит, – с досадой сообщил он мне.

Я неопределенно кивнула, не зная, что сказать. Обычная конечная, пути в одну сторону, пути в другую. Странное место для боевых действий.

Поднявшееся облако пыли рассеялось, мужчина аккуратно забрался на сидение и выглянул на платформу.

– Пусто, идём.

Я даже не стала спрашивать, почему мне надо идти с ним. Как минимум, я вообще не понимала, что происходит, как максимум, он что-то точно понимал. По крайней мере знал куда больше меня. Паника не отпускала, билась где-то в районе подбородка тревожным сгустком. Я попробовала выяснить, что я чувствую – ничего. Просто отупение и ожидание того, что будет дальше. В момент, когда хуже уже быть не может, ты просто смиряешься и ждёшь, когда твои мысли либо подтвердят, либо опровергнут.

Один выход со станции был завален полностью, а возле второго стояло двое, кажется, дружелюбные «наши». Они отмахивались от остатков дыма и стряхивали крошку с волос.

– Эй, чуваки, – мой незнакомый мужчина помахал рацией, – вы там как?

– Не было бы взрыва, было бы лучше, – заметил один из них.

Я пригляделась и увидела, что у него за поясом висел топор. Подходить к ним сразу резко расхотелось. Я затормозила и нервно оглядела всю станцию целиком. Здесь ничего не изменилось, за исключением урона от взрыва и кучи листовок, который развесили по колоннам и стенам.

– Хорошо, что никого не завалило, – проговорил второй, привлекая внимание.

У него я никакого оружия не заметила, правда, скорее всего он мог прятать его под полами широкого пальто.

– Что вообще произошло? – снова заговорил тот, что с топором. – Вроде тихо должно было быть.

– По улице шел рейд. Они в спальных районах обычно редко бывают, чисто для галочки, и в метро не спускаются, я с шоссе сюда ушел от них, а потом рвануло, – молодой человек в пальто засунул руки в карманы.

– То, что рвануло, это мы все заметили, – мужчина с топором меня очень беспокоил. Мне постоянно казалось, что он сейчас начнет истерить или размахивать своим оружием, потому что говорил он с претензией в голосе, всем своим видом показывая, что недоволен, очень недоволен и вот-вот сорвётся.

– Взрыв, это, скорее всего, акция протеста, – вклинился третий. – Такие взрывы были еще на соседних станциях. Еще должны были быть у МЦК, но не успели подготовить материал.

Мы все разом повернулись к говорившему.

– Твоих рук дело? – уточнил парень в пальто.

– Да ты что! Я вообще в этом не разбираюсь, – соврал, не моргнув глазом, я была абсолютно уверена, что соврал. Разговор по рации, команды – он точно был в этом замешан. Но спорить с ним не стали.

– Сейчас набегут сюда гвардейцы со всей Москвы, будет нам весело. Самый тихий район был, нет, блин, надо было влезать и все портить, хочу посмотреть в глаза тому, кто это затеял, – нервный все больше оправдывал мои опасения.

– Ребята, погодите, – я поняла, что если я сейчас не подам голос, то остатки разума меня окончательно покинут. – Что вообще происходит? Почему метро не работает? Какие гвардейцы? Почему у него топор?

Теперь была моя очередь принять взгляд от всех, они посмотрела так, будто впервые увидели.

– Так, последствия взрыва все-таки есть, – проговорил зачинщик, ловко уводя тему от провокации, – кому-то память отшибло. Имя хоть свое помнишь?

– Яна, – ответила я немного обиженно. – И я помню все, что было до… – я запнулась, – до того, как я заснула в вагоне. А что сейчас происходит, вообще не понимаю.

– Так, надо уходить, – встрепенулся тот, кто в пальто, – он прав, сейчас сюда нагрянут и быстро расскажут нам всем, что происходит и как с этим жить. Спойлер, жить не придется.

Врун с рацией осмотрел еще раз место взрыва, ничего не нашёл, махнул рукой и поспешил за нами. Первым влетел по лестнице, прошёл через неработающие турникеты с поломанными дверцами, толкнул стеклянную створку и вышел в переход.

На дверях, которые обычно так тяжело открываются и готовы снести с ног даже тяжеловеса, я увидела кучу объявлений о пропаже, яркие алые листовки и какие-то лозунги. Сквозь всю эту толщу бумаги просвечивал силуэт дерева.

– Склерозная, ты идёшь? – окликнули меня.

Внутри сразу поднялась волна гнева – мы еще даже не познакомились, а мне уже клички придумывают. Судя по интонации это сказал тот, который никак не могу убрать свою чертову рацию. Я промолчала. Привыкла молчать. Лишь больше согнулась, пряча нос в куртку.

Наверное, мне не стоило идти в самом конце. Если на нас могут напасть, как сказал один из новых незнакомых, то по мне попадут первой, да и прикрыть я никого не смогу.