Страница 8 из 11
Постепенно правительство и Газпром пришли к негласному договору, что налоги компания платит не в том размере, который установлен законом, а в том размере, который необходим правительству на самые неотложные нужды. «Хотели как лучше, а получилось как всегда», – такова была одна из растиражированных прессой крылатых фраз премьера Черномырдина. И фраза эта при всей ее комичности действительно отражала суть событий – реформы шли не так, как были задуманы, а как получалось.
И все же реформы шли. Несмотря на «политическое самоубийство» Гайдара, позиции либералов все еще были очень сильны, и идея приватизации все еще пользовалась большой популярностью в народе. Сейчас Черномырдин рассказывает, что пока он был главой Газпрома, ему приходилось встречаться с отцом приватизации Анатолием Чубайсом и всеми правдами и неправдами пытаться Газпром от приватизации уберечь.
– Когда я стал премьером, – говорит Черномырдин, – я эти разговоры пресек.
Однако приватизация Газпрома шла. Непосредственно занимавшийся приватизацией Газпрома заместитель Чубайса Петр Мостовой дважды получал выговоры и однажды чуть было не вылетел с работы, но всякий раз, когда Черномырдин всерьез атаковал Мостового, Чубайс ехал в Кремль, разговаривал с Ельциным, спасал Мостового, и приватизация газового концерна продолжалась. По большому счету, Черномырдину удалось добиться только того, что Газпром приватизировался на особых условиях, без реструктуризации, то есть, оставаясь монополистом, и так, что ни один из владельцев газпромовских акций не мог свободно продавать их без согласия правления.
С одной стороны, Газпром получал право выкупить у государства 10 % акций за приватизационные чеки по номинальной цене (примерно в десять раз ниже предполагаемой рыночной), с другой стороны, только эти акции Газпром и мог размещать на международном рынке, тогда как остальными акциями компании предполагалось торговать только в России и по цене значительно ниже рыночной.
С одной стороны, менеджеры Газпрома получали от приватизации приличный куш, с другой стороны, Газпрому предписано было разместить 28,5 % своих акций в тех регионах, где компания работает, и продавать свои акции только физическим лицам.
С одной стороны, 35 % акций Газпрома оставались в руках государства. С другой стороны, 19 января 1994 года Черномырдин дал поручение правительству в трехдневный срок подготовить к подписанию проект трастового договора, согласно которому акции, принадлежавшие государству, передавались руководству Газпрома в трастовое управление, а в награду за осуществление доверительного управления руководство Газпрома получало право выкупить у государства эти акции по номинальной стоимости.
Интересы государства и интересы Газпрома рознились, но, видимо, премьер-министр Виктор Черномырдин и председатель правления Газпрома Рем Вяхирев всерьез надеялись, что когда-нибудь в далекой исторической перспективе интересы государства и газовой корпорации сойдутся. Надо было только удержаться у власти, надо было хоть через пень-колоду, но довести реформы до конца.
Впервые интересы Газпрома и премьера совпали в апреле 1995-го, когда Черномырдин создал и возглавил политическое движение «Наш дом – Россия». Глава Газпрома Рем Вяхирев даже и не скрывал, что поддерживает новую черномырдинскую партию. Журналисты, не стесняясь, называли эту партию «Наш дом – Газпром», и мало кто сомневался, что эта партия победит на выборах в конце года. Губернаторы и директора крупных предприятий открыто сочувствовали новой черномырдинской партии. Деятели культуры и звезды шоу-бизнеса, как это им свойственно, поспешили вступить в партию власти. Города были завешаны предвыборными плакатами, на которых Черномырдин складывал руки домиком, словно защищая Россию от невзгод.
И все же Черномырдин, привыкший ценить реальную мощь своего газового концерна, явно недооценивал эфемерную мощь телевидения. Он совершил множество ошибок в качестве публичного политика. Вернее, что бы Черномырдин ни делал, тележурналисты искусно представляли это как ошибку.
Шла первая чеченская война. В июне 1995 террористы захватили больницу в городе Буденновске. Черномырдин вел переговоры об освобождении заложников. Вся страна слышала, как премьер кричал в телефон предводителю террористов: «Шамиль Басаев, говорите громче». Когда заложники были освобождены, только ленивый не пенял Виктору Черномырдину за глупость и неуклюжесть этой фразы.
На самом деле Черномырдин оказался единственным в новейшей истории России переговорщиком, которому удалось спасти заложников. Но над ним смеялись. Хотя в его фразе не было ничего смешного. На Кавказе принято обращаться просто по имени и на «ты». Но не мог же премьер обращаться к террористу на «ты» и по имени, как к старому приятелю. В Москве принято обращаться по фамилии и подставляя перед фамилией слово «господин». Но не мог же Черномырдин говорить «господин Басаев», потому что какой же он, к чертовой матери, господин, если захватил в заложники детей и женщин. А слова «говорите громче» значили всего лишь, что премьеру было плохо слышно по телефону. Но над ним смеялись. И этот эпизод был лишь одним из тысячи эпизодов, снижавших рейтинг черномырдинской партии, несмотря на всю мощь Газпрома в партийной кассе.
В сентябре 1995-го на вопрос о партии Черномырдина президент Ельцин махнул небрежно рукой и сказал, что партия эта несерьезная, на выборах наберет максимум 8—10 процентов. Таким образом Ельцин как бы лишил «Наш дом – Россия» президентской поддержки.
В декабре 1995 года партия «Наш дом – Россия» получила на выборах 10 процентов. Это было катастрофическое поражение. Получить большую фракцию в парламенте у Черномырдина не получилось. Он отказался от депутатского мандата и продолжал работать премьер-министром.
Глава 3
Трастовый договор
Черномырдин не помнит точно, когда произошел этот разговор, но разговор произошел на охоте. Дело было в ста километрах от Москвы, в заповеднике Завидово, который, кажется, ничуть не изменился с тех пор, как из охотничьих угодий генеральных секретарей превратился в охотничьи угодья президента новой России. Пост дорожной милиции посреди поля, шлагбаум, дальше поста могут проезжать только машины со специальными пропусками. В кишащем дичью лесу – асфальтированные и очищенные от снега дорожки. По полянкам между реками Лама и Шоша разбросаны заимки, удобно оборудованные для того, чтобы высокопоставленные охотники могли поджидать загоняемого егерями зверя.
Был конец зимы 1996 года. Года президентских выборов. Из-за либерализации цен, из-за огромной инфляции, из-за чеченской войны, из-за неуклюже начавшейся приватизации – за Ельцина, согласно опросу социологической службы ВЦИОМ, готовы были проголосовать всего 5,4 % избирателей, тогда как за лидера коммунистов Геннадия Зюганова – 11,3 %. И вот на охоте президент Ельцин спросил премьер-министра Черномырдина:
– Виктор Степанович, вы готовы идти в президенты?
Сейчас, вспоминая эту историю, Черномырдин говорит, что о возможном президентстве ему намекали все почти тогдашние губернаторы и директора крупных предприятий. Обещали поддержку. Но занять президентский пост Черномырдин готов не был: хорошо ориентировался во внутренних российских делах, но слишком неопытен был в международной политике. Еще Черномырдин говорит, что отчетливо видел, как хотелось Ельцину снова стать президентом, несмотря на катастрофически низкий рейтинг.
Черномырдин не рассказывает, что вопрос «хотите ли вы стать президентом?» Ельцин в то время задавал многим. И это был проверочный вопрос. Спикер Совета Федерации Владимир Шумейко ответил, что готов стать президентом, пообещал продолжить и довести до конца начатые Ельциным демократические реформы и через неделю лишился своего поста. К нижегородскому губернатору Борису Немцову Ельцин послал Егора Гайдара спросить, готов ли Немцов баллотироваться в президенты. Немцов ответил: «Нет, я считаю, что президентом должен остаться Ельцин» – и получил повышение.