Страница 3 из 11
– Еще непонятно, кто кого пасет, – шутят газовики, – олени ведь довольно непокорные животные. Они сами по себе кочуют и мох едят. Съели в одном месте – переходят в другое. А ненцы с ними – следят, чтобы те не разбежались.
Иногда ненцы подъезжают к городкам газовиков – за продуктами и за водкой. Вахтовики, недавно прилетевшие с Земли, высыпают на крыльцо и просят у ненцев разрешения сфотографироваться с оленями. На газовых промыслах ненцы обычно не работают. Нам рассказывали про одного ненца-специалиста, который закончил институт, проработал полтора года мастером на добыче газа, а потом все бросил – и ушел пасти оленей. Старым знакомым он объяснял так:
– Вот вы встаете, когда вам скажут, идете туда, куда вам скажут, делаете то, что вам скажут. Я так полтора года прожил – для меня мука. А здесь я сам себе хозяин.
Газовики пожимают плечами. И добавляют:
– Вообще-то понять его можно.
Рассказывая о своей работе, газовики начинают всегда с северной романтики, а оканчивают всегда деньгами.
Когда мы с мастером Михаилом Вольновым поднимаемся на буровую вышку, его сотрудники разговаривают между собой:
– Освоение нового месторождения, отжиг газа – это для зверей счастье. Звери сбегаются со всей тундры погреться. Олени, лисы, песцы – все подряд.
– Да ладно, это освоители врут. Когда первый газ выходит, всю землю так трясет – кажется, вот-вот всех убьет. Какие уж тут звери? Будь я зверем – бежал бы подальше от этого газа. Хотя кто их знает? Может, и не врут.
– Да, в такой момент, когда газ прет, чувствуешь, чего надо боятся. Природы. Газ – это же природа. Он ведь живой почти.
– Точно. Жара такая стоит, что можно зимой, даже в минус сорок, в трусах ходить.
Мы лезем на буровую. Льет мелкий дождь, небо целый день закрыто черными тучами. Ветер на вышке такой, что, кажется, сейчас оторвет голову. Самый любимый газовиками сезон. Осень. Начало августа.
– А вам повезло, что сейчас приехали. И не мороз, и не жарко, и ни комаров нет, ни мошки, – любуются газовики природой.
Но популярная газпромовская пословица, которую, говорят, придумал бывший заместитель председателя правления Вячеслав Шеремет, гласит: «О чем бы вы ни говорили, вы говорите о деньгах». И очень скоро разговоры про природу сменяются разговорами про деньги.
– А что погода? Что мороз? – говорит Вольнов. – Нас мороз не пугает, лишь бы платили, – и снова разговор возвращается к газовой романтике. – Но даже если зарплаты нет, народ все равно не разбегается. Куда же ты денешься, если ты буровик? Вот в 90-е не платили ничего, а я все равно не ушел. Торговать идти – западло. Я ж буровик! А буровиком родиться надо. Это от Бога, – и снова обращается к деньгам. – Перерабатывать нам тут, конечно, не дают. Бухгалтерия у нас тут строгая – за переработку не платит. Но мы в рамках дозволенного стараемся работать по максимуму.
На буровой работают в любую погоду. На других участках – на освоении, добыче, ремонте – есть ограничения. Когда холоднее, чем -48 °C, газовики не работают. И проблема даже не в людях.
– Человек-то все выдерживает, а металл рушится, – рассказывают нам, – когда ниже минус сорока восьми градусов, он становится хрупкий. Поэтому никакой ремонт вести нельзя. А человек-то все стерпит.
Зимой здесь обычно температура не поднимается выше -40. Ветер сбивает с ног. Чтобы дойти от машины до крыльца офиса, нужно мужество. На буровой к вышке из жилых вагончиков ходят по веревке и только группами – а то ветер свалит в канаву, и до весны никто тебя уже не найдет. Промысловики приезжают сюда на месячную вахту кто откуда: из Москвы, Уфы, Тюмени, Краснодара. Нарочно рвутся, пусть даже оставляя на Новый год жен и детей одних. Ведь оплата на промысле зависит от выполненного плана: чем больше газа добыто, тем больше денег. А зимой газа всегда нужно больше, поэтому зимние месяцы – самые хлебные, самые выгодные.
– Мы как любим говорить: трудимся почти в боевых условиях, – хвастаются газовики. – То, с чем мы работаем, горит, взрывается и отравляет. Как на войне. Поэтому так и воюем. Такое оно счастье газовика – как можно дольше терпеть. Кто дольше всех вытерпит – будет самым счастливым.
И нельзя понять, держит ли здесь людей любимая работа или высокая зарплата. И нельзя понять, стали бы люди заниматься любимой работой без высокой зарплаты. И не надо думать, будто в том, что люди хотят заниматься любимой работой, получая за нее высокую зарплату, есть какое-то противоречие. Сергей Дегтярев, замначальника по производству на месторождении Новозаполярное, уверяет, что главное, что тянет газовиков на Север – это драйв, но, рассказывая про драйв, неминуемо сворачивает и на деньги:
– Когда один промысел запустили, потом второй, такой драйв был! Захватывало. Сейчас тоже хорошо – у нас просто золотые времена – надо просто не мешать проходу газа. Он так и прет. А вот с 2012 начнется компрессорный период – там будет более жестко. Но к этому моменту мы тут хорошо разовьемся. Скоро бассейн построят. Тренажерный зал у нас уже есть, теннис, волейбол. Социалка очень хорошая. За каждого родившегося ребенка платят очень большие деньги. Путевки бесплатные каждый год. Кредиты льготные. Очень затягивает. Каждый, конечно, в мыслях хочет свободы. Но социальный пакет держит.
Егор Гайдар, бывший и.о. премьер-министра, если спросить его, как и зачем Черномырдин создал Газпром из советского газового министерства, отвечает:
– Черномырдин не глупый. Он понимал, что старая министерская система управления разваливается. Советское министерство – это была система, жестко привязанная к авторитарной власти. Министерство жило, пока выполнялись команды. Для того чтобы выполнялись команды, нужна вооруженная власть. Каждый человек должен был понимать, что если он не станет выполнять команд, вооруженная власть посадит его в тюрьму или убьет. Как только вооруженная власть ослабла, управлять командными методами стало невозможно. А она ослабла к середине восьмидесятых годов. И Черномырдин придумал, что ради сохранения газовой отрасли заставлять людей работать можно не силой, а из интереса. Он придумал, что человек будет работать не потому, что его иначе посадят в тюрьму, а потому что ему кажется, будто ему самому выгодно выполнять указания, полученные от начальства.
На самом деле словом «придумал» Гайдар описывает сложнейшую реорганизацию огромной структуры, которая и сейчас-то включает в себя полмиллиона человек, а в советское время включала на треть больше. Прежде чем начать реформы, Черномырдин стал возить своих подчиненных на Запад: в Германию и Италию.
– Я в то время говорил, – вспоминает Черномырдин, – что мы должны систему такую сделать, чтобы, даже если дурак придет, и он не смог бы ее разрушить. Мы изучали все системы мира и брали все лучшее: и по технологиям, и по оборудованию. Чтобы невозможно было ее сломать, система должна быть дуракообразной!
За образец для подражания он взял ENI – итальянскую государственную газовую компанию.
– Главным препятствием, – вспоминает Черномырдин, – был Рыжков.
Николай Иванович Рыжков. Предпоследний председатель Совета министров СССР. В историю этот главный экономист перестройки вошел, в том числе, благодаря своему публичному заявлению, будто он плачет по ночам, когда думает о том, как растут цены. Газеты потом долго выходили с карикатурами на плачущего Рыжкова. Рыжков плакал, а цены его не слушались, и Рыжков не понимал, что цены не будут слушаться его уже никогда. Однако в 1989 году, когда Черномырдин превращал свое министерство в концерн, решение зависело от Рыжкова.
Черномырдин рассказывает, что приходил к Рыжкову со своей идеей газового концерна несколько раз. Рисовал схемы, объяснял, говорил-говорил-говорил до позднего вечера. В конце одного из таких разговоров Рыжков спросил:
– То есть, я понял, что ты министром не хочешь быть? – он все еще верил, что нет лучше занятия, чем быть в Советском Союзе министром.