Предатель рода

– Как странно быть без кожи. – Она погладила колени, будто смакуя это ощущение. – И, да поможет мне Первый Бутон, я чувствую запахи. Я привыкла снимать кожу в своем жилище, но не чувствовала ничего подобного…

– А их, – Кин указал на паучьи конечности, – ты как ощущаешь? Как свою плоть?

– Нет. – Она покачала головой. – Но я чувствую их в голове.

– Та, что сломана… болит?

– Голова болит из-за нее. – Она пожала плечами. – Но мне придется жить с этим.

Кин оглядел крошечную камеру, капли влаги катились по коже Аянэ, скользили по железному замку. Он вспомнил, как сам лежал здесь, почти умирая от ожогов без анестезии – физическая боль усиливала страх и неуверенность. Пустые часы, проведенные в одиночестве, когда он прислушивался к собственному дыханию, считая бесконечные минуты в уме.

– У меня с собой есть набор инструментов. – Он указал на свой пояс. – Я могу попробовать отремонтировать ее.

– А у тебя не будет неприятностей?

– Они сказали, чтобы ты оставалась в камере. Ты тут и останешься.

– Кин-сан, мне не хочется, чтобы у тебя были проблемы…

Но Кин уже доставал инструменты. Он улыбнулся ей уголками губ и поднял отвертку.

– Повернись-ка. Посмотрим, что мы тут сможем сделать.

Они уселись: она – за решеткой, он – снаружи, а между ними – приглушенные звуки металла и инструментов. Едва его пальцы коснулись сложного механизма, он понял, как сильно скучал по этому языку машин. По его поэтике, его абсолютности. По миру, который регулируется законами, незыблемыми и непреложными. По миру масс и сил, уравнений и эталонов. По миру, который намного проще, чем плотский мир со всем его хаосом и сложностью.

И, зажав во рту четыре винта, он тихо заговорил:

– Как здорово снова работать руками.

– Странно, что они не вделаны в кость.

– Что ты имеешь в виду?

– Прости. – Аянэ качнула головой. – Я перебила тебя. Влезла со своим мнением.

Нахмурившись, Кин вытащил винты изо рта.

– Перестань, Аянэ. Просто говори, что думаешь.

– Просто… твои знания могут сделать жизнь здесь намного легче. – Она вздрогнула и снова покачала головой. – Но нет. Я здесь гость. Я не знаю, как они живут. Поэтому я лучше буду молчать.

Кин нахмурился еще больше.

– Аянэ, здесь Гильдия не сможет причинить тебе вреда. Здесь нет Инквизиторов, притаившихся в кустах, нет Кёдаев, чтобы наказать тебя, нет Бутонов, которым ты подчиняешься. Здесь ты – сама по себе. Что делать и чего не делать – зависит только от тебя.

– Значит, я могу выбрать хранить молчание?

– Но почему? Теперь ты свободна. Чего бояться?

Аянэ оглянулась через плечо, и ее паучьи конечности задрожали.

– Девушку, которую боятся все гильдийцы.

Взгляд Каори был цвета воды на полированной стали с острыми краями.

– Не могу поверить, что ты привела это сюда.

Четыре фигуры сидели полукругом вокруг костра в доме Даичи, освещенные потрескивающим пламенем. Они принадлежали членам Военного совета Кагэ – жесткие и хладнокровные воины с мозолями от мечей на руках. Конечно, здесь была Каори, с прикрывавшей шрам челкой на лице, в простой пятнистой одежде серо-зеленого цвета. Братья Маро и Рюсаки сидели вместе – широкие, плоские лица, орехово-коричневая кожа, спрятанные глубоко под веками глаза, которые казались почти закрытыми, даже когда братья бодрствовали. У Рюсаки была бритая голова, длинные заплетенные в косы усы. Редкая улыбка обнажала десны и демонстрировала отсутствие передних зубов. Маро же заплетал волосы в косы воина, один глаз у него отсутствовал, и левое стекло от очков болталось на шее, выкрашенное в черный цвет. Братья были самураями, служили под командой Даичи и последовали за ним, когда тот удалился из Кигена в дикие дебри Йиши. Маро обычно отвечал за поджоги на южных полях лотоса и казался вечно окутанным дымом. Рюсаки был мастером меча, сенсеем Мичи, и он же учил Юкико работать с клинком в те редкие мгновения, когда она находила на это время.

Сам Даичи сидел в центре, поставив перед собой чашку чая и сложив кулаки коленях. Он провел рукой по длинным выцветшим усам, глядя на собравшихся такими же серо-голубыми глазами, как и у дочери. Его старомодная катана покоилась в выемке за спиной, а парный ей вакидзаси, которым пользовалась Каори, – в ножнах, покрытых черной эмалью с узором из золотых журавлей.

Юкико приложила ладонь ко лбу, головная боль колом стучала изнутри так, что казалось, у неё лопнут глаза. Резко затошнило, пол в доме Даичи накренился, точно палуба неболёта во время шторма. Юкико пыталась отключить Кеннинг, но всё равно чувствовала, как Буруу ждет на площадке снаружи – бледный ад, горящий в ее мысленном взоре.

– Ее можно было либо привести, либо убить, Каори.

– Так убей ее! – рявкнула та. – В чем проблема?

– Я не убиваю беспомощных девочек со связанными руками.

– Она не девочка, – прорычала Каори. – Она – проклятый гильдиец.

Мятный чай. Горящий кедр. Старая кожа, масло для мечей и сухие цветы. Запахи наполняют комнату Даичи, заполняют легкие и голову Юкико – слишком много ощущений, острых, направленных внутрь черепа. Ей кажется, что она все еще чувствует запах обугленного мяса, слышит шипение, будто Даичи вновь прижимает горящий клинок к ее татуировке.

Юкико встала и подошла к окну. Веселый огонь доносил этот ужасающий жар в каждый угол, щелкая пальцами по почерневшим бревнам и отправляя дым через кованую медную трубу. Она распахнула ставни, вдыхая легкими свежий, сладкий от дождя воздух.

Даичи внимательно наблюдал за Юкико, в его глазах светилась легкая озабоченность.

– Ни у кого в этой комнате нет причин ненавидеть Гильдию больше, чем у меня, Каори. – Юкико отвернулась от окна и уставилась на членов Совета. – Но я не уверена, что мне хочется превращаться в мясника.

– Экипаж броненосцев, которые вы уничтожили, мог бы возразить, – произнесла Каори.

– Да твою ж…

– Танцующая с бурей, мы все делаем то, что должно делать, – огрызнулась Каори. – Включая тебя. Мы все пролили реки крови. И будем проливать еще. Пока все не закончится. Лотос должен гореть.

Юкико посмотрела на Даичи, ожидая, что он вмешается, но старик уставился на свои руки, необычно молчаливый.

– Я хотела посоветоваться с вами и лишь затем принять окончательное решение. – Юкико вытерла мокрые от пота ладони о хакама. – Мы привели ее сюда, потому что это безопасно. Кин заверил меня, что без кожи Гильдия не сможет отследить ее.

– И ты ему доверяешь? – фыркнул Маро.

– Конечно, я ему доверяю, – голос Юкико прозвучал холодно, как зимнее утро. – Он спас мне жизнь. Я доверяю ему больше, чем тебе.

– Без разницы, что ты сбрасываешь, чешую или латунь. Змея, сбросившая кожу, все равно остается змеей.

– В этом мальчике нет ни твердости, ни огня, – сказала Каори. – Только предательство.

– Как ты можешь говорить такое? – Юкико почувствовала жар на щеках, вспомнив, как его губы касались ее кожи. – Он бросил всё, чтобы быть здесь, с нами.

– Он бросил всё, чтобы быть здесь – с тобой, – сказала Каори. – Революция его не волнует. Если ты уйдешь от нас, он уйдет вместе с тобой. Он здесь, потому что ты здесь! Танцующая с бурей, открой глаза!

Юкико задержала дыхание, готовясь ответить, но не нашла слов.

«Ты – причина. Первая и единственная причина».

– Мы говорим не о мальчике, – грозно прорезал напряжение рык сенсея Рюсаки. – Мы говорим о гильдийце и о том, что нам с ним делать.

– Убить, – решительно произнес Маро. – Их род – яд. Лотос должен гореть.

– Я согласна. – Юкико кивнула. – Было бы глупо доверять этой твари.

Она посмотрела на собравшихся и отметила удивление на их лицах.

– Послушайте, я знаю, что иногда веду себя как стерва, но я уж точно не дура.

– А что, если эта девушка говорит правду? – голос Даичи рассек воздух, как нож. – Что, если в Гильдии есть и другие такие, как она?

– Это невозможно, – сказала Каори.