Страница 24 из 24
Горожанин в костюме философа бросается на него. Спутница молодого философа толкает нападающего в бок, чтобы сбить с траектории, но тем не менее тому удается уронить ее любимого на землю. Толпа набрасывается на проповедовавшего и его спутницу и начинает бить. Полицейские свистки и тяжелый, потому как в латах, топот ног полицейских-центурионов. Толпа останавливается, била без особого остервенения, и останавливается легко (не успела войти во вкус). А тут как раз заиграл рожок, значит, продавцы рыбы объявили продажу свежего улова, к тому же надо успеть домой к дневному сериалу.
Старший над центурионами оценил ситуацию: таких повреждений, чтобы заводить дело, задерживать подозреваемых, опрашивать свидетелей, нет. И пострадавшие не настаивают. Ему нравится, когда пострадавшие ни на чем не настаивают. Пусть полежат немного, придут в себя. Ну и ладно, значит, обойдемся без всей этой херни с протоколом.
Он даже не знает истины, – возмущается один из тех горожан, что отходят сейчас от места драки и свалки. Проверяет свой новый хитон, не порвался ли в свалке. Нет, слава богу.
– То ли дело, на прошлой неделе, приезжал торговец смыслами, – говорит другой горожанин, полдуката за мешочек со смыслом. Дукат за мешочек с Главным Смыслом.
– А скидки были? – спрашивает его женщина с ребенком на руках.
– Своеобразная дискуссия получилась, конечно, – молодой философ кое-как поднялся, подает руку, помогает встать своей спутнице.
– А тот, что в униформе философа, он, судя по всему, считает, что философия должна быть действенной, – спутница молодого философа проверяет его челюсть.
– Вроде на месте, – пытается иронизировать ее любовник.
Они умываются у фонтана, что здесь же, на рыночной площади.
– Наверное, я не сумел найти для них слова.
– Ах, вот оно в чем дело! А я-то и не догадалась.
– Как жизнь? – к ним подошел лысенький в живописном рубище.
– Ничего, нормально, – ответил молодой философ, стараясь не улыбаться.
Живые, юркие глазки лысенького, когда он разглядывает тебя – ощущение, будто по твоему лицу бегают маленькие насекомые.
– Какие творческие планы? – поинтересовался лысенький. – Короче, нечего тебе здесь делать. Это место уже занято, понял?
– Какое место? – молодой философ не понял.
– Городского сумасшедшего.
– И что, выгодное? – спросила спутница.
– Моральные дивиденды очень даже ничего, – лысенький был с ними честен.
Они уходят, не замечая, что за ними в толпе идет человек, закутанный в свой серый плащ так, что почти не видно лица.
Уже сели на мотоциклет, что был оставлен возле ворот рынка, как их догнал запыхавшийся подросток.
– Скажите, вот вы говорили об Его отсутствии как способе Его бытия – это спасательный круг кому? Богу, человеку?
– Эрдик! – надсадный злой материнский крик, от которого мальчик вздрогнул и сжался. – Эрдик, говнюк! Ко мне, живо!
– Где можно вас найти? – торопится подросток.
– В Цергейе, – это соседний город, – мы пока что там, – ответила спутница философа, – в зеленом квартале. Снимаем у гравера.
– Эрдик! Кому сказала! – надрывается мать.
– Я приду. Обязательно.
Философ кивнул, его спутница украдкой, чтобы не разъярялась мать, помахала подростку. Мотоциклет, выбросив черное и неприлично большое для столь утлого механизма облако гари, поехал. Человек, закутанный в серый плащ, записал номер.
20.
Вечером к ним пришли друзья. Спутница философа вынесла им в сад кувшин вина и блюдо фруктов. Стол под кроной невысокого раскидистого дерева, что как раз зацвело и цветы его над самыми их головами.
– Человек добр, – говорит Первый друг.
– Но не знает об этом, – говорит Второй. – А если б узнал, то сделался б добрым?
– Всё-то он знает, – отвечает спутница молодого философа, – но преспокойно так остается собой. – Усмехнулась, – Думает, что всех обхитрил. – Вдруг резко, – Остается собой, даже, когда уверен, что над собой поднялся, что свободен и прочее.
– Но человек потому и человек, что не равен себе самому и собственной сущности – это и есть сущность-суть человека, – начал и покраснел Третий друг.
– Я потратил так много сил, чтоб научиться любить человека, – говорит Второй друг, – а потом вдруг понял всю суетность, всю мелочность тщеславия этих своих усилий.
– И то и другое обернулось избыточным пафосом у тебя, – отвечает философ.
Второй друг прикусил губу.
– Но чем побеждает человек самого себя и поднимается над собственной сущностью? – задумался Четвертый друг.
– Ничем, – отвечает философ, – если точнее, ни-чем. Но иногда оно оборачивается духом или же идеалом.
– Человек успокаивается откровением своего духа и обретением идеала, – перебивает его спутница, – то есть остается собой. Это такой налог на обращение «ни-чего» в «нечто».
– Но все-таки лучшим самим собой, – ввернул Первый друг.
– Такой изощренный самообман, – отвечает спутница философа, – потому, что за ради духа и идеала человек, бывает, совершает бессмертный подвиг или идет на мучительную, мученическую смерть.
– Но разве это не есть бытие и раскрытие духа и воплощение идеала?! – перебивает ее Третий друг.
– Но здесь и соблазн, – поморщилась спутница философа, – соблазн собственной правоты, обладания истиной.
– Но истина… если я обладаю истиной, – Четвертый друг смутился, – если когда-нибудь буду обладать истиной… почему я должен испугаться этого, подозревать себя, да и саму истину?
– Вот будешь «обладать истиной», сам поймешь «почему», – улыбнулась спутница философа.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.