Честь

– А то и делать! – решила Людмила Мироновна. – К ответственности нужно привлекать. А потребуется – родительских прав лишать будем. А ребят в интернат. Вы напишите все это. Хорошо?

Женя ушел, и она глубоко вздохнула.

– Вот как ему, новому-то, в такой грязи копаться! Всем это не всегда видно, а нам приходится за кулисы жизни заглядывать. Служба! Вот вы винили себя и говорили, что отдали бы теперь жизнь за своего сына. А вполне ли вы уверены, что этого достаточно – отдать жизнь, чтобы выходить своего ребенка? Птице – это понятно. Но человеку… Человеку нельзя ограничиваться ни гнездом, ни птенцом. А рядом?.. А что делается рядом? Как уберечь нам не наших с вами птенцов – у меня, кстати, тоже сынишка есть! – а всех, таких же вот желторотых, глупых и неразумных, но таких же дорогих и близких сердцу ребят? Ведь они тоже наши! Вот ведь задача-то в чем, Нина Павловна! Ведь коммунисты мы!

Нина Павловна начала догадываться, к чему клонит собеседница, а Людмила Мироновна, раскрыв все карты, сказала:

– Вот недалеко от вас живет мальчонка, Володя Ивлев. Школа от него отказывается, мать тоже. Его много раз приводили к нам за разные проделки. Трудный парень, но в глазенках, понимаете, что-то есть. С ним что-то нужно делать, а что – не знаем. Разобраться нужно, покопаться нужно и понять. Может, возьметесь? Вместо своего-то! – хитровато вдруг улыбнулась Людмила Мироновна.

Эта улыбка показалась Нине Павловне лишней, как и ссылки на «своего» – она поняла уже все и загорелась. Действительно, взять мальчонку и разобраться, и помочь, и предотвратить несчастье. Как она сама об этом до сих пор не подумала? Ведь это такая радость! И в конце концов такая опора: тогда можно будет смелее смотреть в глаза людям.

14

Нине Павловне очень хотелось показать письмо Антона Марине. И для нее это был, пожалуй, самый главный вопрос: как Марина? что думает? как относится к Антону? Антон о ней молчит. А почему молчит? А как важно было бы для него получить письмо от девушки!

У Нины Павловны возникла отчаянная мысль: зайти к Марине домой, поговорить и, кстати, поближе познакомиться с ее родителями. С Екатериной Васильевной Зориной она встречалась не один раз: Зорина была заместителем председателя родительского комитета и фактически вела всю его работу. Муж ее, Георгий Николаевич, был, наоборот, редким гостем в школе – Нина Павловна видела его один раз на школьном вечере, организованном родительским комитетом, где выступали известные московские артисты. Нина Павловна помнила, как Георгий Николаевич – высокий, худощавый человек в пенсне, с седеющими вьющимися волосами и приятным лицом – встал со своего стула и предупредительно посторонился.

Когда у Антона завязалась дружба с Мариной, Нина Павловна узнавала кое-что стороной о семье девочки: семья дружная, ладная, детей, кроме Марины, было еще двое – сестра старше ее и брат помоложе.

– Но самое приятное у них, – говорила жившая в доме Зориных старая знакомая Нины Павловны, – это простота и – как бы это выразиться – демократичность в обращении, что ли, простите за это немного старомодное выражение. Профессор, лауреат – с этим обычно связывается что-то этакое… – словоохотливая соседка сделала неопределенный жест рукой. – А тут ничего подобного: люди как люди. Тут, простите меня, по жене можно судить. Это – как барометр. Иная – муж у нее, понимаете ли, главный «анжинер» какой-нибудь кроватной фабрики, а она, само собою, «анжинерша». Вот и начинается: кто я да что я? Фик-фок на один бок! А Екатерина Васильевна – нисколечко. И сам он такой предупредительный, предусмотрительный, на лестнице встретимся – уступит дорогу, поклонится. Я, грешная, один раз нарочно обронила перед ним сверток, так он поднял и подал. Очень, очень приятные люди! Даже до удивления.

В расчете на эти «до удивления» приятные свойства семьи Зориных и возникла у Нины Павловны мысль зайти к ним и поговорить об Антоне. И хорошо, что прислушалась она к негромкому, но здравому голосу, он подсказал ей: сначала позвонить но телефону.

Она спросила Марину, но вместо Марины подошла Екатерина Васильевна, и в ее голосе Нина Павловна каким-то шестым чувством учуяла настороженность, почти тревогу. Эта тревожная нота заставила и Нину Павловну насторожиться и не назвать себя. Удивившись сама своей изворотливости, она выдала себя за подругу Марины и тут же повесила трубку, а потом не могла понять: как могла явиться ей эта нелепая мысль – идти в дом Марины? Как и о чем могла она говорить с ее матерью?

Нина Павловна не знала, что за несколько дней до телефонного разговора Екатерина Васильевна, вынув из почтового ящика письмо на имя Марины, заинтересовалась почерком. Что такое? Откуда? От кого?

Екатерина Васильевна, может быть, и не поступила бы так, если бы не некоторые предыдущие наблюдения: Маринка была какая-то чудная. Екатерина Васильевна несколько раз заговаривала с ней, но Маринка или отмалчивалась, или отвечала неопределенно:

– Что ты, мама? Я ничего!

Главным принципом у них в семье всегда была честность: что бы с тобой ни произошло и как бы ты ни поступил – приди и расскажи. Когда Женька, младший сынишка, семиклассник, сказал, что идет в школу, а сам отправился куда-то с ребятами и вернулся чуть ли не в двенадцать часов ночи, Екатерина Васильевна сама пошла к директору школы и рассказала об этом.

А тут Екатерина Васильевна чувствовала – дочь о чем-то умалчивает. Поэтому, увидев письмо на имя. Марины, мать взяла грех на душу и вскрыла конверт. Письмо было от Антона. Она ужаснулась, встревожилась и в тревоге этой жила все последнее время, утаив случившееся, вопреки всем своим жизненным, правилам, даже от мужа, от которого никогда ничего не скрывала.

Нина Павловна пошла в школу. Это тоже была ее сокровенная мысль: показать директору письмо Антона. «Смотрите! Он уже получил благодарность. Почему же у вас он слышал одни попреки?»

Но Елизавета Ивановна в этой школе уже не работала – вместо нее был другой директор, мужчина, и он ничего не знал об Антоне. Зато Прасковья Петровна очень приветливо встретила Нину Павловну, а прочитав письмо Антона, порадовалась за него и обещала обязательно написать.